Наступала весна. На солногреях показывались проталинки, которые с каждым днем все более и более расширялись, и на них пробивалась первая зеленая травка. По утрам в звонком воздухе высоко-высоко перекликались перелетные птицы, пробиравшиеся из теплых стран в далекие, но знакомые им северные болота и тундры. Жаворонок уже встречал и провожал солнце своим радостным щебетанием. Но по мере того, как обнажалась земля от зимних покровов, ярче и ярче выступал наружу весь ужас того, что совершено было в осень и зиму этого года.

И вот началось за городом у всех застав копанье громадных ям, а в городе по местам казней — по Белому и Земляному городу, на Красной площади и на Девичьем поле с утра до ночи скрипели телеги, слышались понукания лошадей.

Последним очищали от трупов Девичье поле. Когда обоз двигался к заставе, царь в это время проезжал мимо со своею свитою и остановился. Лицо его было задумчиво.

— Это похороны старой московской Руси, — сказал он, указывая на двигавшиеся телеги.

— Оставим мертвым хоронить мертвых, — многозначительно добавил Лефорт.

— Вот он, — сказал Петр, показывая на юродивого, который шел за последнею телегою, — он один хоронит старую Русь: он кость от костей… А мы за работу!

На этом оканчивается наше повествование.

Из чтения его читатель, без сомнения, выносит тяжелое впечатление. Действительно, ни светлых картин, ни светлых личностей в повествовании нет. Но это не вина автора. Он искал исторической правды, только правды, и искал ее не в личном творчестве, не в создании типов, а в трудах историков, в исторических документах. Они давали автору уже готовыми и типы, и образы, и картины. И если на читателя образы эти и картины производят удручающее впечатление, то под таким же впечатлением сам автор следил шаг за шагом за событиями обрисованной им эпохи и постарался передать их в форме романа. Правда, мрачными и грустными красками обрисовалась избранная автором эпоха, но, повторяю, краски эти дала автору сама история. Она густо и грубо наложила их на страницы «розыскных дел», на столбцы «расспросных речей». Зато после обозрения всей нарисованной автором мрачной картины тем светлее вырисовывается величавый образ того, который «похоронил» ту ужасную эпоху, который сделал невозможным ее возврат, ее повторение в истории нашего дорого отечества. Чем мрачнее было время, когда Великий Преобразователь русской земли только что начинал свое бессмертное государственное творчество, тем ярче светится в истории этой земли все то великое и славное, что впоследствии, во вторую творческую половину своего царствования, дал русской земле гениальный царь-плотник. Это и была скромная задача автора: правдиво, с историческою точностью оттенить то, что гениальный царь признал отжившим, вредным для государства и опасным, как опасна гангрена в здоровом теле, и что он находил необходимым устранить из государственного тела, ампутировать, похоронить; а процесс ампутирования и похорон всегда производит тяжелое впечатление. Потому, если и процесс исторических «похорон», нарисованный автором, производит на читателя не отрадное впечатление, то это только доказывает, что автор выполнил свою скромную задачу настолько, насколько позволили ему его слабые силы.

При чтении истории Петра и всех его великих деяний эта гениальная личность невольно напоминает другую в нашей же истории, с тою только разницей, что светлый образ последнего (автор разумеет царя Ивана Васильевича Грозного) тускнеет во вторую половину его царствования, тогда как величавый образ Петра все ярче и ярче выступает на фоне не только русской, но и всемирной истории именно после того, как он похоронил все отжившее свой век и мешавшее историческому росту его великого отечества.

Краткий словарь забытых слов

антидор — благословенный хлеб; большая просфора, раздаваемая частицами верующим.

бердыш — широкий топор, иногда с гвоздевым обухом и с копьем.

бить — сплющенная тончайшая проволока для золотошвейной и золототканой работы.

бо — здесь: понукательное ну, же, да.

брандер — судно, которое наполняется горючими припасами и пускается по ветру на неприятельские суда.

брандскугель — зажигательное ядро.

верзить, верзти — говорить или делать что-то продолжительно, но бестолково; врать, бредить, говорить пустяки.

выспать — тоже, что высыпать.

голичный — делающий голицы, т. е. рукавицы.

гяур — название иноверца у исповедующих ислам.

даточный — сданный в солдаты, военнослужащий из сословий, обязанных рекрутчиной.

затинщик — воин, стрелок, сражающийся внутри вала, за тыном, стеной против осаждающих.

ирой — герой.

каженик — изуродованный человек, калека; одержимый; евнух.

калита, киса — сумка, мешок, подвесной карман, торба.

кан — петух, индюк.

карча — коряга, суковатый пень.

койма — то же, что кайма.

крыж — крест западный, католический, римский.

мотчать — медлить, мешкать, тянуть.

мурин — арап, негр, чернокожий.

мушкатель — мускат, мускатное вино.

насад — здесь: речное судно с поднятыми бортами.

ноли — или.

онамедни — недавно.

паля — свая.

папеж, папежство — католики, католицизм.

платно — тонкий холст, полотно; одежда.

прузи, или пруги — мелкая саранча, а также кузнечик, кобылка, коник.

рамено — верхняя часть руки.

сагайдак, или саадак — лук с налучником (чехлом)

сельный — полевой, дикорастущий.

соп — насыпь, холм.

точию — только лишь, не более того, токмо.

тяглец, тяглый — обложенный податью, податной.

укоснить — замедлить, замешкаться, опоздать, не сделать чего-либо в срок.

уряд — здесь: управление, место, заведующее порядком.

чауш — чиновник.

черевчатый — цвета червца, ярко-малиновый.

шанец, шанц — военный окоп, редут, небольшое укрепление.

шунять, или счувать — усовещивать, журить, бранить.

юхотный — кожевенный (ряд).