Получивший широкую известность. Д. Мордовцев выступает активно в столичных газетах и журналах («Отечественные записки», «Русское слово», «Дело», «Неделя», «Голос»). Он вырабатывает здесь свой осо­бый стиль, который сказался затем и на его прозаических произведениях. Фельетоны, полемические выступления его полны актуальных политических и литературных намеков, ассоциаций, сопоставлений, нередко — с открытыми полемическими выпадами. Он широко использует простона­родную лексику, выражения, почерпнутые из старинных памятников, укра­инские фразеологизмы; в этом сказывалась последовательная установка на демократического читателя, стремление к популяризации знаний в среде читателей из народной массы. В то же время ощущаются нередко стилевые чрезмерности — многословие, склонность к балагурству, невнимание к точности и «обработке» деталей.

Наибольший интерес вызывали исторические его исследования, напи­санные на основе широкого привлечения архивных материалов, посвящен­ных прежде всего истории народных движений, различным, исторически обусловленным формам антикрепостнических выступлений народных масс — «понизовая вольница», бунтарство, «бродяжничество», деятель­ность самозванцев, раскольников, движение Пугачева, Колиивщина и др. Д. Мордовцев с демократических позиций одним из первых в нашей науке важные этапы истории России рассматривал не как деяния царей, полко­водцев и законодателей, а как «народное движение», уделяя «всегда пред­почтительное внимание голытьбе, забытой историей». Это было принципи­альным убеждением историка, который с полным основанием утверждал: «Задача русского народа в будущем, его роль в истории человечества и его взаимодействие на другие народности мира уразумеются только тогда, когда русский народ будет иметь свою историю, то есть обстоятельную, беспристрастно и умнохудожественно нарисованную картину того, как пахал землю, вносил подать, отбывал рекрутчину, благоденствовал _{[Чрезвычайно показательным является использование в таком кон­тексте сатирической образной формулировки из «Кавказа» Т. Г. Шевченко («На вcix язиках все мовчить, бо благоденствуе!..»)]} и страдал русский народ, как он коснел или развивался, как подчас он бунто­вал и разбойничал целыми массами, «воровал» и «бегал» тоже массами в то время, когда для счастья его работали генералы, полководцы и зако­нодатели».

Такая сознательная ориентация на изучение роли народных масс, демократический, так сказать, угол зрения на историческое прошлое страны получил достойную оценку передовой русской общественности. Так, на страницах «Колокола» (1868) Д. Мордовцев, наряду с Н. Косто­маровым и А. Щаповым, назван в числе первых исследователей «истории народных элементов», авторов «замечательных монографий, касающихся наиболее интересных сторон и моментов нашей национальной жизни, доселе совершенно неизвестных» _{[«Колокол». Газета А. И. Герцена и Н. П. Огарева: Переводы. Ком­ментарии. Указатели. — М., 1978. — С. 63]}. В 1866 году было опубликовано исследование Д. Мордовцева о Пуга­чеве. Он подчеркивал, что «сила самозванца опиралась на вековом гне­те народа, который рвался сбросить с себя все давящее и опутывающее его» (Политические движения русского народа. СПб. 1871, т. I, с. 301). Ученый считал восстание под руководством Пугачева неизбежным, зако­номерным порождением крепостнического гнета, который всегда мог «вызвать если не пугачевщину, то что-нибудь подобное этому, или даже худшее, страшнейшее, именно «крестьянщину», поголовное восстание на­родных масс» (там же, с. 401).

Разоблачая крепостников и крепостничество, «ненормальное состояние всего тогдашнего строя», исследователь ничтожеству «генералов и гра­фов» противопоставляет фигуры Пугачева и его сподвижников, созда­ет выразительный, исторически правдивый образ руководителя народной войны, в котором «было много обаяния, много притягательной силы... Он был и полководцем и тактиком. Он умел с помощью ума и такта ру­ководить огромными массами беспокойного и полудикого народа. ...Он умел быть и вовремя строгим, и вовремя милостивым, и по натуре своей не был таким изувером, каким его изображали» (там же, с. 241— 242).

Исторические монографии и циклы были собраны исследователем в нескольких книгах — «Самозванцы и понизовая вольница» (СПб., М., 1867, т. 1 — 2), «Гайдамаччина» (1870), «Политические движения русского народа» (1871, т. 1 — 2), «Исторические пропилеи» (1889, т. 1 — 2). Пред­ставляется в высшей степени знаменательным, что, изучая в конце 70х — начале 80х годов проблемы социально-экономического развития России, ее истории, культуры, революционного движения, Карл Маркс вниматель­но изучает работы русских и украинских историков (Н. Чернышевского, А. Герцена, В. Берви-Флеровского, М. Драгоманова, С. Степняка-Кравчинского, Н. Костомарова, С. Подолинского) _{[Конюшая Р. П. Карл Маркс и революционная Россия. — М., 1985]}. Одним из источ­ников, по которым К. Маркс знакомился с историей освободительного движения в России, были сочинения Д. Мордовцева. В русской библиотеке _{[Ф. Энгельс в письме П. Лаврову 28 января 1884 г. подчеркивал, что эта библиотека «содержит очень важные материалы о современном соци­альном положении в России», что это собрание книг должно послужить «ядром для создания библиотеки русской революционной эмиграции» (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. — Т. 36. — С. 83)]} К. Маркса были, в частности, книги «Самозванцы и пони­зовая вольница» и «Политические движения русского народа». Об использовании этих публикаций сохранились материалы переписки Ф. Эн­гельса, занимавшегося разбором книг этой библиотеки после смерти К. Маркса, с Густавом Броше, который прожил ряд лет в России, состоял затем в дружеских отношениях с представителями русской эмиграции в Лондоне, поддерживал контакты с Марксом и Энгельсом. В январе 1884 г. он писал Ф. Энгельсу: «Дорогой гражданин! Название работы, которую Вы так любезно обещали мне поискать: Мордовцев «Самозванцы». Она представляет собой несколько монографий, одна из которых о Пугачеве...» В письме через месяц Г. Броше выражает благодарность за присылку книги Мордовцева: «...Я примусь за него в начале моих каникул. Что касается Костомарова, то этот том намного меньше, чем том Мордовцева. Я его возвратил К. Марксу одновременно с Мордовцевым»

Демократически-просветительскую точку зрения на созидательную роль народных масс проводит Д. Мордовцев, полемизируя с катковским «Русским вестником»: «Надо оставить в покое героев, а заняться просты­ми смертными и показать, почему эти смертные голодали или страдали, почему медленно продвигалось их развитие и почему они иногда, как, например, в пугачевщину, причиняли большие беспокойства генералам и графам, и без сомнения будут причинять таковые, пока история будет заниматься не их судьбами, а судьбою генералов и графов» («Отечествен­ные записки», 1869, 11, ч. 2, с. 92). Особое внимание исследователя при­влекают массовые народные движения, разнообразные формы народного протеста — от «бродяжничества» и «разбоя» до массовых крестьянских восстаний.

В большой монографии «Гайдамаччина» (1870) Д. Мордовцев настой­чиво подчеркивает обусловленность «народной смуты» конкретными условиями, «экономическими и общественными неправдами», видит в народной войне под руководством Пугачева и восстании 1768 года на Правобережной Украине «аналогические движения»: «Движение народа в Поволжье и в Поднепровье вызывались одними и теми же... условиями жизни». «И там, и здесь народ, поставленный в тяжкие условия зависи­мости, заявил о своих страданиях кровавым протестом против тех, от кого он зависел и кого считал виновником своих страданий». Вопреки стремле­ниям представителей консервативно-охранительного лагеря «объяснить» характер восстания «зверской кровожадностью... черни», в отличие от тех украинских историков, которые не желали видеть социального расслоения и остроты классовых противоречий в жизни Украины XVIII ст., Д. Мор­довцев утверждает, что народное восстание было закономерным ответом трудящихся масс на закабаление и рост крепостнического гнета, когда «самое свободное государство почти незаметно преобразовывалось в кре­постническое», когда народ испытывал двойной гнет, «не все давил лях, но и свой собственный брат, возвысившийся и разжившийся на счет другого, меньшего брата».