Изменить стиль страницы

Крикнули, что наш отрядник на “продоле”, сука! Когда же эта тварь наконец уберется в отпуск?!.

5.11.08. 9–11

Ночью выпал снег, покрыл двор, крыши и все вокруг, но сейчас уже почти весь стаял, – температура плюсовая. Сыро, промозгло, противно, холодно... Так постепенно, не сразу, ложится зима. Зима 2008–2009 годов...

Хорошо еще, что “мусора” ни вчера (“праздник”, зарядки не было), ни сегодня не ходили вообще с подъемом или не доходили до нас. Эти утренние выскакивания на зарядку зимой, на мороз, – губительны для здоровья. Одеться не успеваешь, да и все время кажется, что в 2–х “тепляках” я не замерзну, а потом – простуда, кашель, температура и пр. Пережить бы эту зиму...

Сегодня 20 лет со дня смерти бабушки. Мать, конечно, поедет на кладбище, а я – здесь... Я бы тоже поехал. Еще один повод задуматься о тщете и бренности человеческой жизни. Прошло 20 лет со дня смерти, – и кто ее сейчас на свете помнит, кроме нас с матерью? Ну, м.б., еще человек 10–15 – родни и сослуживцев прежних, кто еще жив... Живешь, суетишься, решаешь насущнейшие вопросы, зарабатываешь на хлеб детям, а вот прошло 20 лет после смерти – и пустота...

Зато определилось :) мое тогдашнее, неведомое и таинственное будущее. Тогда мы с матерью все мучились, не знали, как будем жить без бабушки. Теперь знаем, как, что с нами дальше было, все эти 20 лет; как полезно порой бывает оглянуться назад...

А здесь самое страшное, – это жизнь среди мрази, среди нечисти, среди подонков, которым абсолютно на тебя наплевать, – они непринужденно хамят тебе, не церемонясь и не извиняясь (уж конечно!). Даже не то что специально, осознанно хамят, а вот, просто, – лучший пример как раз с ночным сном этим. Тебе надо спать, ночь – единственное время, когда это возможно (днем тебе из–за расшатанных нервов и бессонницы низа что не уснуть, да и ночью – с трудом. Сейчас, слава богу, засыпать я стал полегче.). А этим тварям, – им просто наплевать на тебя, они о тебе даже не думают, в упор не замечают. Им вот надо всю ночь жечь свет, врубать музыку и гомонить самим, – и они будут, ничтоже сумняшеся, а ты из–за них всю ночь не сможешь спать, и сделать ничего тут нельзя, и угомонить их ты никак не сможешь, потому что ты один, а их – целая кодла, и ты заранее точно знаешь, что любые твои попытки урезонить будут ими встречены глумливыми “шутками”, хохотом и матом (которым они, конечно, не ругаются, а разговаривают). Да еще – сентенциями на все случаи жизни, типа универсального: “В тюрьме сидим!”. И я не говорю только про этих вот подонков в соседнем проходняке, – нет, они тут все такие, да и не только тут. В тюрьме, в Москве, они точно так же не давали спать своим телевизором, – до утра его на полную громкость смотрели, а утром ложились спать... Хорошо еще, что телевизор здесь стоит в отдельном помещении, хоть его тут не слышно.

Чтобы как–то отгородиться от всей этой жути, остается только читать, занимать мозги чем–то серьезным и более приемлемым, чем здешние нравы. Прессу – “The New Times” и “Новую газету” – я читал дня 4 после свиданки, когда ее привезли. Теперь вот – Поппера, “Открытое общество и его враги”, книгу, которую много лет хотел прочесть на воле, но не мог добраться. Ницше, Фрейд, Маркузе, Стругацкие – лежат и ждут, и за оставшиеся до длительной свиданки 22 дня мне их, конечно же, не прочесть (а то мог бы отдать матери, чтобы она увезла, а то тут хранить абсолютно негде). А дома еще лежат Кафка, Махно, Корчинский, Литвиненко, Бакунин... Читать есть что, – вот если б еще условия тут были понормальнее, не отвлекала бы постоянная музыка, суета, разговоры, да еще свет был бы нормальный, особенно по вечерам...

16–05

Только успел дописать утром – погнали всех на взвешивание. Вес мой, оказалось, 106 кг – практически вернулся к тому, что был до ареста, даже на 2 кг. больше. Другой вопрос, насколько можно доверять точности этих здешних данных, если рост мой (тоже измеряли) оказался вместо обычных 175 см вдруг 176!

Перед обедом, как обычно, одолели блатные твари насчет ларька (сегодня среда). Видят, что что–то есть, что хожу в ларек регулярно, – и пристроились доить, выродки... В результате просимых (вымогаемых со страшной силой) чаю и конфет “на общее” пришлось купить этим тварям на 50 рублей. Сволота! Ворье, грабители, разводилы, бандиты и наркоши, первобытно уверенные, что раз им надо, а у меня есть, – то я должен им покупать конфеты, чай на их вонючий чифир и пр. И как раз сейчас, что самое неприятное, вымогают, – когда доходы у матери упали до нуля...

На улице весь день дождь, то слабее, то сильнее. Зима пока еще не настала. Тоска, мрак и пустота... 865 дней еще осталось прожить в этом животном мире, среди этой нечисти и ворья. Такая тоска, что и стихи уже не пишутся...

6.11.08. 17–40

Зима, видимо, будет и впрямь ужасная. Вечером и утром уже мороз. Днем сегодня выпавший снег стаял. Сейчас ходили на ужин – мороза вроде еще нет, но жуткий, пронизывающий ветер. Вот когда оценишь двойную телогрейку, в которую еще весной бывший “ночной” вшил синтепон от 2–й “телаги”. Она пока что непроницаема для ветра, но спереди задувает в щель между ее... полами? Бортами? Не знаю, как это назвать. Короче, то, что застегивается на пуговицы. Воротник там большой, можно спрятать пол–лица, – и это счастье. А вот в бараке – одно сплошное горе: единственная хлипкая дверь, постоянно открываемая настежь любителями проветриваний (они живут в глубине секции, им не дует...). Приспособить какой–либо механизм для закрывания двери в большую секцию жильцы крайнего к ней проходняка пытались уже не раз: одна (слабенькая) резинка перестала работать, 2–я (сильная) – лопнула. Вчера вечером приделали металлическую тяжелую гирю на пропущенной через блок веревке, чтобы под ее весом дверь закрывалась. Все работало отлично, но сейчас, придя с ужина, смотрю: эта веревка, уже без гири, валяется оторванная в коридоре. Видимо, оторвал сука отрядник, который опять здесь сидит, приперся еще до ужина.

Вчера вечером дозвонилась Е.С., сказала, что накануне ей звонила моя Ленка, спрашивала, как у меня дела, как мне позвонить, собиралась написать письмо... Да, пора бы, – последнее ее письмо было полгода назад, в мае. Я, признаться, часто думаю о ней, вспоминаю, – но с июня чувство при этих воспоминаниях такое, что этих отношений больше нет, все кончено, все осталось в прошлом, и лучше уж не травить душу, не вспоминать. Теоретически она еще могла бы вернуть все назад, сделать так, чтобы я простил ее и все забыл... Но в письме – едва ли. содержательную ценность ее писем я уже знаю... Это только лично, в повседневном общении, как у нас было раньше. “Годвин–брак” – вычитал я тут в “Российской газете” название того, что у нас с ней де–факто было. А я сам, – что я–то смогу утешительного сообщить ей, если даже она напишет или (вообще фантастика!) позвонит? Что ждать меня придется минимум до марта 2011 г., раньше и думать нечего? Что в УДО опять отказали (впрочем, это она уже знает от Е.С.)? И как объяснить все перипетии и весь смысл этих вот странных, необъяснимых зигзагов собственной жизни человеку хоть и любящему, но бесконечно далекому от всего этого, от всяких поисков смысла и предназначения, даже не задающему себе никогда этого глобального вопроса: зачем он живет?..

7.11.08. 11–14

Похоже, я стал понимать, почему они так активно вымогают свои “чай и конфеты” по средам в ларьке, и явно меньше (а порой и вообще ничего) в пятницу. Видимо, им чай нужен, чтобы в пятницу, после утренней бани, куда ходит только часть барака (точнее, уже после проверки, но до пятничного похода в ларек) “заварить” себе пойло (чифир) для всего барака, как они обычно делают. Это у них типа традиция такая – пить коллективно чифир после бани (и плевать, что между баней и чифиром была уже проверка, т.е. прошло довольно много времени, да и в баню утром ходят не все). Ну, и карамельки они раздают на этом своем “ритуале” – типа, закусывать чифир. Т.е., я, который чифир вообще не пью, на эти сборища не хожу (хорошо еще, что хоть на них пока что не загоняют принудительно), должен для всей этой мрази, нечисти и быдла, блатного и неблатного, оплачивать это их быдляцкое угощение...