А стирмужик, дебил, белую наволочку – одну из двух, привезенных матерью месяц назад – повесил сушить в “культяшке”, и там ее облили чаем, или чифиром – хрен знает, короче, но получилось огромное чайное пятно посередине, прошедшее, кстати, частично и насквозь. Он сказал мне вчера этак смущенно об этом и обещал, что, конечно, перестирает. Сегодня – то ли перед проверкой, то ли сразу после, не помню; но скорее перед – притащил мне мою рубашку и эту наволочку, выглаженные. Глянув, я обалдел – прежде всего от размеров пятна, но и от его яркости тоже. Он явился снова, я напомнил ему его обещание перестирать; он ответил, что это уже перестиранное. Я сказал, что наволочка только на выброс, пользоваться ей в таком виде я не буду. Он ответил что–то вроде: как хочешь, дело твое. Я продолжил, что он меня достал, случай этот уже не первый, к тому же именно об этой наволочке я предупреждал (не вздумай еще мне испортить новую!), так что пора нам прервать отношения.
Он быстро, резко сказал мне типа: давай ее сюда! – схватил, забросил к себе на шконарь, полез под шконку за ведром и злобно забормотал себе под нос что–то обо мне. Я разобрал только 2 мысли: что он не господь бог и что я все время валяюсь (а он, типа, вкалывает). Потом “отошел”, уже минут через 5 улыбался мне, чуть не подмигивал и говорил, что все будет нормально. Еще попозже сказал, что постирал, пятно стало совсем бледное.
25.3.09. 17–52
Как всегда, важные события пришли неожиданно. Температуры не было сегодня весь день, по крайней мере, ощутимой. Но вчера, уже лег спать, и съеденный ужин опять встал каким–то комом в груди, еле протолкнул его. Поэтому сегодня я не пошел ни в ларек за хлебом (да еще был ли он там?..), не ел колбасу с утра, доедал пятничный еще ларьковский хлеб с ларьковским же паштетом, съел за день всю банку, вчера едва начатую (теперь не испортится за время свиданки, на завтра этого старого хлеба еще осталось чуть–чуть, но есть его не хочется вообще. Ничего, есть печенье.
Так вот, после легкого завтрака лежал утром – и тут приходит “общественник” с информацией, что кучу народу закрывают в ШИЗО. Забегали, засуетились, как обычно. И – через некоторое время пошли, но не кто–то из названных, а шимпанзе и “телефонист”! Ну наконец–то!! Месяц и 20 дней, с 5 февраля по 25 марта эта животина провела вне предназначенного для нее “питомника”, и вот, наконец! Ура! Ура! Ура! Но – грустная улыбка на моих губах – после всего пережитого за последние дни это событие как–то не прогремело в сознании, не взорвалось фанфарами, прошло спокойно и буднично. Вздох облегчения, и все. Эх, если бы месячишко назад... А сейчас – так вымотался, так устал от этой долгой болезни, что... Да и потом, произошло оно на фоне еще одного, куда менее приятного.
Незадолго до прихода вести о ШИЗО мой сверхнаглейший сопляк–сосед из захваченного проходняка рядом послал “обиженных” особо тщательно мыть каптерку. Я не придал этому значения. Но вскоре туда поперлось другое, еще более неприятное чмо – зам. главнокомандующей обезьяны – и начало там спрашивать, вымыли или нет. Тут уж я насторожился, а когда через пару минут один молодой парень поволок туда баул (я сперва подумал, что он едет в ШИЗО), а мой щенок–сосед ему крикнул, что там еще не вымыли, – все худшие опасения подтвердились.
Господи! Три дня не выходу на улицу, а до этого три ходил с температурой, чуть не падая; живу на таблетках; от холодного воздуха с улицы или от активного движения температура все время подскакивает, и нечем ее измерить, и не знаешь, как сбить; измотался, устал, – и за годы неволи, и за дни болезни, и нет уде сил, кажется, ни на что, все опостылело, все безразлично, и нет сил жить дальше, тянуть этот непосильный, перегруженный воз, вовсе уж выбиваясь из последних сил, – и куда, куда ж тут еще, в такую минуту, поверх всего, врасплох, совершенно неожиданно, еще та, обычная нервная перегрузка, которую для меня с прошлого ноября стало значит слово “комиссия”?!! Опять срочно все прятать и ждать, сжав зубы, расправы?! Господи, где же взять силы?..
И тут это вот чмо заорало, как всегда: мужики, убирайте сидора, снимайте все!.. А шимпанзе в это время уже собиралось в ШИЗО, и заниматься, как обычно, личным контролем исполнения не могло. И тут (или позже? Не помню точно, но примерно в это время, перед самой проверкой) стремщики начали выкрикивать передвижение комиссии по тому “продолу” – с одного барака на другой...
Короче, без долгих размышлений я снял всю одежду, вынес телогрейку, остальное распихал, как обычно; застелил быстренько свое красное одеяло, а потом перетащил полупустой баул с остатками пищи под свою шконку, как обычно.
Все девальвировалось. То, что раньше было (для меня) огромной проблемой, страхом, трагедией, ужасом, – теперь стало легко и просто, пустяк какой. Вот так девальвируется в этой жизни все; так решаются все тяжелые проблемы, – но и то, что было гордостью и славой, тоже, увы, обращается в прах, в ничто...
Короче, комиссия побыла на нашем “продоле” на 5–м бараке, а потом пошла прямо к нам. Была страшная беготня и суматоха с выносом последних вещей, потом все поперлись на улицу – а комиссия постояла–посмотрела что–то в “локалке” с пару минут – и ушла. В барак не зашла. Я ждал ее лежа, с Маней на ногах, и вставать не собирался.
Перед ужином приперся отрядник, когда все ушли в столовку, явился в секцию и спросил всех оставшихся (довольно много народу), почему не в столовой. На мой (а м.б., и еще чей–то, т.к., ясное дело, остались все ТОЛЬКО с официальным постельным режимом) ответ заявил, что постельный режим не освобождает от посещения столовой. , но дальше развивать эту тему не стал. Теоретически, эта мразь может завтра закрыть хоть меня, хоть всех, кто не ужинал, в ШИЗО. Но т.к. послезавтра начинается длительная свиданка, думать об этом особенно не хочется. А если тех 2–х утром он закрыл вместо всех, о ком шла речь утром, то эта скотина нарушает закон просто–напросто в открытую.
Стирмужик таки отстирал испорченную наволочку более или менее прилично, хотя небольшой след все равно остался. Реабилитировался–таки на этот раз, паршивец!.. Посмотрим, надолго ли...
30.3.09. 16–08
Прошла очередная длительная свиданка, 3 дня. На этот раз мы практически не ругались с матерью, все было очень тихо и мирно. Много общались с Мишей, тамошним дневальным (были у него на 1–м этаже), он заходил постоянно в течение дня, а по вечерам, после проверки, приходил пить чай.
Тем не менее, вечер последнего дня и последнее утро перед расставанием настроение у меня было такое похоронное, на душе было так непроглядно–черно, что если бы я мог там же и тогда же умереть, если только было бы из чего застрелиться, – ей–богу, я сделал бы это тут же, незамедлительно! В самом деле, к чему мне такая жизнь, и почему я не разбился тогда, когда упал с 4–го этажа? Сейчас бы не было ничего этого – ни Буреполома, ни зоны, ни вышек, ни свиданок, ни этих мерзких рож вокруг, ни срока в оставшиеся еще 2 года, – больше, чем я уже просидел здесь... В самом деле, зачем?! Зачем мне ТАКАЯ жизнь? Я отказался бы от не с легкостью, если бы только была техническая возможность, если бы был простой и безошибочный способ... Ненужность, никчемность и пустота всей мой жизни, нелепость всех ожиданий и надежд на лучшее, кромешный мрак, который все равно будет и после освобождения, предстают передо мной всякий раз на этих свиданках так ярко и живо, что дальше жить просто незачем. Чуть отстранишься от течения обыденных будней, чуть–чуть отойдешь в сторону, хотя бы только до вахты и только на три дня, и поглядишь на свою жизнь оттуда – и понимаешь, что жить незачем; что такая жизнь не нужна...
720 дней еще тут сидеть мне осталось. Вроде немного – но это почти полных 2 года, без 10 дней...
Притащилось тут же, утром, как пришел, блатное чмо и вытрясло из меня 2 шоколадки – сперва одну кому–то с 8–й зоны, привезенному сюда “на крест”; потом – просто этим тварям в их “маленькую секцию” – пить чифир, видите ли, с моим шоколадом. Хорошо еще, специально попросил мать купить несколько штук дешевого шоколада, специально для ЭТИХ, – и вот из 3–х таких шоколадок 2–х уже нет. Блатные и полублатные подонки, между тем, продолжают “подходить” и упорно клянчить сладкое. Чуть прояви слабину – и они в момент растащат все мои запасы.