— Кому прикажете, товарищ командующий, сдать дела? — спросил он.

— Сдайте Коршунову.

— Слушаюсь, — прищелкнул каблуком Прохор. — До свидания, товарищ командующий.

— До свидания, Прохор Васильевич… — Командующий хотел еще что-то сказать, но запнулся и махнул лишь молча рукой.

В этот же день к Волковым пришла взволнованная, с покрасневшими от слез глазами Зина.

— Прошу с работы сняли! — зарыдала она.

— Как сняли? — спросил Виктор. — За что?

— Сказали, увольняют в запас, — причитала Зина. — Все это проделки Коршунова… Что теперь будет делать Прохор?.. Ведь он же никакой профессии не знает… Еще и из партии могут исключить…

— Ну за что же?

— Найдут за что. Скажут, отец кулак сосланный. Ты б, Виктор, как-нибудь помог ему…

— Чем же я могу ему помочь, Зина? Человек я маленький. Надо Прохору на работу устраиваться, вот в этом я, пожалуй, помогу.

И действительно, Виктору удалось устроить своего двоюродного брата заместителем директора инженерно-строительного института по хозяйственной части.

XVII

Воробьева привезли в краевой город и посадили в «одиночку» дома предварительного заключения при управлении НКВД.

«За что меня арестовали? — с горечью думал он. — Я же ни в чем не виноват… Неужели за прошлое?.. Так я же во всем чистосердечно покаялся… Ведь меня простили… Это, наверное, за то, что я скрыл генерала Ермакова… Он был в Советском Союзе, а я не рассказал… Да, именно за это… Боже мой, и надо же случиться беде в такой момент, когда меня ждало огромное счастье!.. Милая Лида, как ты все это перенесешь?..»

Воробьев решил, что как только его вызовет следователь на допрос, повиниться ему в своей ошибке.

В полночь у «одиночки» загремел замок, надзиратель велел Воробьеву собираться на допрос.

— Живо! — прикрикнул он.

— А я готов, — содрогаясь от волнения, проговорил Воробьев, выходя из камеры.

Его ввели в большую комфортабельно обставленную комнату. За столом, нагнувшись над какой-то бумагой, сидел мужчина в военной гимнастерке с тремя «кирпичами» в малиновых петлицах.

Он медленно поднял голову, и Воробьев даже содрогнулся от изумления. Неужели Яковлев, тот самый Яковлев, Михаил Михайлович, который в Париже руководил подготовкой шпионов и диверсантов, засылаемых в СССР?

«Нет, не может быть, — подумал Воробьев. — Это я обознался. Этот человек просто очень похож на Яковлева.»

— Иди! — кивнул сотрудник НКВД вахтеру, приведшему Воробьева.

Когда вахтер вышел из комнаты, он озлобленно взглянул на Воробьева.

— Садись, — приказал следователь, указывая на стул, стоявший посреди комнаты. Воробьев покорно сел. Следователь встал из-за стола, засунул руки в карманы, прошелся по комнате.

— Ты что же, шпионить остался у нас, а? — спросил он, круто останавливаясь перед Воробьевым.

— Я остался потому, гражданин следователь, что считаю лучше жить на своей родине и заниматься честным трудом, чем околачиваться на чужбине.

— Врешь! Все вы, гады, притворились честными.

Воробьев присматривался к следователю. Яковлев это или нет? Пожалуй, что не Яковлев. Тот был ниже ростом и поплотнее. Да и рябин на лице этого человека нет. Но как разительно он похож на парижского Яковлева.

— Между прочим, гражданин следователь, вы очень похожи на одного моего знакомого.

— Догадываюсь, о ком ты говоришь, — зло усмехнулся следователь. — Ты же сам, в Париже-то, якшался с моим братом-белогвардейцем.

— Значит, вы тоже Яковлев?

— Да, но к это к делу не относится.

Следователь подошел вплотную к Воробьеву.

— Говори начистоту, — сказал он сурово. — Понимаешь, начистоту. Шпионишь, а?

— Простите, как вас зовут? — снова спросил Воробьев у следователя.

— Ну, Иван Михайлович, а что?

— Иван Михайлович, — прикладывая руку к сердцу, со всей искренностью сказал Воробьев. — Да поймите же, ради бога, я не враг. Нет!.. Я остался в Советском Союзе для того, чтобы жить среди своих русских людей, на своей родине… Мне хочется жить честно, трудиться.

— Не крути хвостом! — грубо оборвал его следователь. — Не ври. Говори правду. Ты ведь был послан для шпионажа в Советский Союз, и ты шпионил.

— Нет! — горячо возразил Воробьев. — Я не шпион, я честный человек.

— Ты с белогвардейским генералом Ермаковым, когда он сюда приезжал, встречался?

— Да.

— Если так, как говоришь, честно раскаялся о своем прошлом, так почему об этом не сообщил органам?

— Это моя ошибка, — вздохнул Воробьев. — Я считал, что Константин Ермаков, приезжавший сюда поднять восстание казачества, потерпел здесь фиаско. Беды он Советской власти никакой не принес. Я думал, пусть вернется в Париж и расскажет белоэмигрантам, что трудовые казаки крепко стоят за Советскую власть и не пойдут за ними…

— Ух ты, политик какой! — скривился Яковлев. — Скажи, а Ермаков знал, что ты хочешь остаться в Советском Союзе?

— Конечно, знал.

— А кого он видел здесь из своих родственников и не родственников?

— Предполагаю, что сестру в Москве. Но не уверен в этом.

— Кто такая?

— Мушкетова Надежда Васильевна.

— Так, — записал Яковлев. — А еще кого?

— Больше никого не знаю.

Спохватившись, что напрасно, видимо, сказал про Надю, он проговорил.

— Нет, насчет Надежды Васильевны я ничего не знаю… Это я так, только подумал. Вычеркните…

— Но это мы проверим.

— Товарищ Яковлев! — с дрожью выкрикнул Воробьев, вставая. — Я честный советский человек! Понимаете, честный! С прошлым своим я давно порвал. Возврата к нему не может быть… Это ошибка молодости моей. Товарищ Яковлев, вы, наверное, думаете, что в душе своей я враг родины, своего народа… Ей-богу же, нет. Товарищ Яковлев, поверьте мне, я честный, преданный Советской власти человек.

— Сядь, гад! — в бешенстве выкрикнул Яковлев. — Честный, говоришь?.. Тогда пиши!

— Что писать?

— Я буду диктовать. Садись к столу, вон бумага, ручка.

Воробьев подсел к столу, омокнул ручку в чернильницу.

— Пиши: уполномоченному НКВД по Азово-черноморскому краю. Написал?.. Я, такой-то… Становлюсь на колени перед Советской властью и прошу пощады… Я прислан из-за границы с шпионско-диверсантскими целями… Со мной вместе был заслан в СССР белогвардейский генерал Ермаков К. В., который впоследствии выбрался снова за границу.

Яковлев прошелся по комнате, обдумывая, взял со стола какую-то бумажку.

— Пиши дальше, — сказал он. — В Советском Союзе мы с генералом Ермаковым завербовали в свою шпионско-диверсионно-вредительскую организацию Ермакова Прохора Васильевича, Волкова Виктора Георгиевича, читал он по бумажке. — Потом эту, как ты сказал?.. Ага, Мушкетову Надежду Васильевну…

Воробьев уже не писал, а широко открытыми изумленными глазами смотрел на Яковлева.

— Что вы говорите? — в ужасе сказал он. — Это же неправда!.. Никого мы не вербовали. Эти ложь!.. Эти люди ни в чем не виновны…

— Не будешь писать?

— Нет!

В комнату вошел высоченный широкоплечий и широкогрудный молодой сотрудник с копной вьющихся белокурых волос. Воробьев заметил в его петлицах тоже по три шпалы. Значит, это тоже был большой начальник.

— Ну, что? — спросил он, кивая на Воробьева. — Раскололся, нет?

— Нет еще, товарищ Щавелев, — хихикнул Яковлев. — Крепится еще орешек… Я ею заставлю расколоться…

Щавелев, подойдя к Воробьеву, расставил толстые свои ноги, уставился на него из-под нависших на глаза волос.

— Ну, ты что?.. Сопротивляешься еще?.. Хочешь, наверно, резиновых палок отведать, а?

— Товарищ Щавелев, — торопливо выдохнул Воробьев, боясь, что ему Яковлев не даст говорить. — У него брат белогвардеец!.. Брат его в Париже руководит в РОВСе шпионами и диверсантами… А вот он хочет, чтобы я клеветал на честных советских людей…

Щавелев и Яковлев переглянулись и весело захохотали.

— Вот, понимаешь, сволочь-то, — сказал, смеясь, Яковлев. — Какая у них, врагов народа, тактика… Если бы меня не знал лично Николай Иванович Ежов, то, может быть, можно бы ему и поверить… Хе-хе!..