Это крепкие, бывалые люди. Они дрейфовали на льдинах в Северном Заполярье, зимовали на арктических станциях. Они признают: Антарктида намного суровее. Но и Антарктида их не сломила.

На снегу, как раз над домами, стоят двое ворот. Перед нашим прилетом состоялся единственный в своем роде футбольный матч: Москва — Ленинград. Играли в валенках, в шапках, в кожанках и теплых штанах. Играли по всем правилам: со штрафными и угловыми, были афиши, был судья «антарктической категории», были комментатор, болельщики. Даже пингвины, привлеченные необычными звуками, пришли к окраине Мирного. Счет матча — 3:3. Об этом извещает огромный плакат в подснежной столовой. В этой же столовой вечером мы смотрели два веселых рисованных фильма, подаренных Мирному американцами с базы Мак-Мердо.

Веселье — главный друг зимовщиков в Антарктиде. Позавчера на дне рождения у начальника отряда связи Коли Тюкова гостям прокрутили ролик очередного сборника шуток с пометкою: «Только для мужчин». Хохотали так, что на стол с окна стали падать зеленые огуречные листья.

Я не оговорился: на окнах комнаты Николая Тюкова растут в ящиках лук, огурцы и помидоры.

Этот огород — единственный на всю Антарктиду. Сотня светло-зеленых листков растений помогла хозяину домика легче перенести суровую зиму во льдах и весело встретить свое тридцатипятилетие.

Надо признаться, сильно соскучились по дому ребята. Вчера Коля подозвал меня к микрофону и достал с полки запыленную пластинку.

Эту пластинку они не играли ни разу. По традиции ее заводят в Мирном, когда получают вот такую телеграмму — Коля прочел ее в микрофон: «Эстония» вышла из Ленинграда. Будет в Мирном 10 января».

И зазвучала пластинка. Это была неизвестная мне песня: «Домой, домой»… Раз в году ставят эту пластинку. Я видел слезы на глазах у одного из тех, кто ждал этого дня. Матери, жены, дети, люди Большой земли, это по вас соскучились люди в Мирном! Скоро домой!

Прибывшая смена уже приступила к работе. Ребята, летевшие в самолетах, ремонтируют в мастерской вездеходы, готовят посадочную полосу для «Илов», которые оставлены пока в оазисе Бангера. Двое из новичков — Борис Поспелов и Павел Смирнов — варили сегодня обед.

Четверо перестилают полы в будке у аэрологов. В окошко из радиорубки сейчас видны еще шестеро. Пилою они вырезают в снегу огромные белые глыбы, делают проходы к колодцам домов. Вот присели, варежками вытирают пот, глядят в сторону еще покрытого льдами моря.

Голубые айсберги застыли огромными горами. Рядом с поселком — ослепительно яркий снег. Белое и голубое… Непривычная, леденящая душу пустынная красота. Если спуститься вниз из поселка и осторожно пройти через опасные ледовые трещины, придешь к острову Хасуэлл.

Сюда, так же как и к нам, по весне из теплых краев прилетают птицы. Они кладут яйца в каменистые гнезда. А в километре от острова всю зиму живут удивительные существа — пингвины.

Мы целый день бродили с гидрологом Германом Барановым по их шумной колонии. Птицы совсем не боятся людей. Я не заметил, как извел половину запасов пленки, и не ушел бы, не будь в Мирном строгого правила: приходишь точно в обещанное время — иначе пойдут искать. Пингвинов ходят смотреть и те, кто только приехал, и те, кто видел их десятки раз. Пингвинами в Мирном гордятся так же, как где-нибудь под Воронежем хозяин гордится хорошим садом или парой аистов на крыше. Любит человек все живое.

Сегодня утром диктор радиоузла сделал вот какое объявление: «Комсомольская правда» прислала в Мирный необычный подарок. Послушайте!» В домиках под снегом закричали подмосковные чайки, зашумел лес, затоковали тетерева и глухари. Люди шли в столовую и останавливались у репродуктора. На потонувшем в снегу столбе, над голубым льдом, над домиками, занесенными снегом, куковала кукушка и кричали журавли далекой родной земли…

_{Антарктида, Мирный. 8 декабря 1963 г.}

РЕПОРТАЖ О ПОЛЕТЕ К ПЯТНАДЦАТИ ОТВАЖНЫМ

Радиостанция в Мирном два дня назад получила тревожную телеграмму: «Авария. Вышла из строя коробка передач. Стоим».

В глубь Антарктиды к полюсу холода идет санно-тракторный поезд. Из Мирного месяц назад вышли пятнадцать человек на восьми тягачах. С восемью санями. Идут тридцатые сутки пути. Люди здоровы. Металл не выдерживает — уже брошены один тягач и двое саней. Вчера «сдал» еще один тягач. Надо лететь на помощь.

Накануне прибывший из Москвы инспектор «Аэрофлота» Олег Николаевич Архангельский строго запретил брать на борт даже сотню килограммов лишнего груза. Доводы основательны: откажет один мотор — самолет камнем пойдет вниз. Но люди ждут помощи, и приходится рисковать.

Выбрали Ли-2 — самолет, который может сесть на бугристый снег рядом с поездом. Грузят огромный ящик с запасной коробкой скоростей.

Грузят четыре бочки с горючим на обратный полет…

Инструктор качает головой и решает: «Сам полечу!» Первым пилотом садится летчик Виктор Кубышкин.

— Возьмите журналиста… — хорошо понимаю, как нелепо просить, и все-таки прошу. — Возьмите…

Молча глядят летчики друг на друга, глядят на меня, думают.

— Ладно, садись.

6 часов 30 минут. Солнце. Сильный ветер. В Москве сейчас полночь. Делаем два круга над Мирным — набираем высоту. Поселок еще не проснулся, только две собаки бегают над занесенными домиками. Далеко внизу зеленеют айсберги, поднимается бурая глыба островов Хасуэлл. Колония пингвинов кажется горстью мака, брошенной около айсберга.

Ложимся на курс и медленно-медленно лезем вверх. Обязательно надо вверх: ведь прямо от замерзшего моря Антарктида поднимается белым ледяным куполом…

Высота три тысячи двести метров. Для нашего Ли-2 это еще не «потолок», но ему уже тяжеловато. Кабина у нас не герметичная. Дышим воздухом трехкилометровой высоты. Воздух разрежен — кружится голова, клонит в сон.

Штурман — мой земляк, воронежец, Евгений Федорович Рудаков прокладывает путь. На земле нет никаких ориентиров, лишь белый снег.

Но штурман все-таки что-то находит, делает аккуратные пометки на карте, подзывает меня поглядеть. Абсолютная высота три тысячи пятьсот, а земля рядом — двести метров, порой сто пятьдесят. Антарктида лежит под нами белой плоской горой.

Внизу черная точка. Это бочка, которую бросили с поезда. Десяток километров — еще бочка. Потом брошенные сани. На пятьсот сороковом километре сиротливо уткнулся в сугроб покинутый тягач.

Пролетели станцию «Пионерскую» — из-под снега, как спички, торчат верхушки антенн.

Станция безлюдна. Моторы жадно пожирают бензин. По шлангу перегоняем в баки горючее четырех бочек. Кружится голова. Все выше на ледяной купол забирается самолет. Теперь мы хорошо видим след прошедшего поезда. Вот он делает петли, вот вытоптана в снегу поляна — тут видно, шел ремонт тягачей. И снова белая сверкающая пустыня. Один-единственный друг у нашего самолета — наша тень. Она торопливо, будто на привязи, бежит сбоку, не отстает…

На борту у нас запас теплой одежды, ракеты, запаянные ящики с аварийной едой, шоколад, спирт, галеты, сгущенное молоко. Рядом лежит груз для ребят: гостинцы, пачка свежих газет из Москвы и, главное, письма, письма, о которых уже спрашивали по радио: «Везете?»

Тонкий след тянется все дальше, в глубь Антарктиды. Поезд идет на станцию «Восток». Пройдено 780 километров. Впереди еще 640.

С огромным уважением думаешь о людях, которые прочертили эти еле заметные линии на снегу. Одни, шаг за шагом, тридцать километров в сутки… Их курс, как и на самолете, определяет штурман. Еда, сон, ремонт, научные наблюдения — все на ходу. Мороз — 55 градусов, ветер — на месте не устоишь. Снежная пустыня мертва, но человек живет здесь, работает, двигается. Медленно, но вперед и вперед. Поезд везет на «Восток» горючее, оборудование для станции и для похода еще более трудного. Этот поход начнется у «Востока» и пройдет в район белых пятен антарктической карты.

У поезда нас ждут. Сообщают погоду: «Вам повезло, сегодня тепло — мороз сорок градусов».