На столе небрежно раскиданы листы бумаги. Среди них – имеющий огромную важность документ, подписанный рейхсляйтером Мартином Борманом:

«Совершенно секретно. В одном экземпляре. Лично штандартенфюреру Голдхаберу. Рекомендовано к прочтению по прибытии.

Наступает пора великих свершений. Немецкая нация стоит у черты, перешагнув которую, она обретет поистине мировое величие и навсегда закрепится в качестве господствующей на всей территории земного шара.

В геополитическом устройстве грядут большие перемены. В ближайшие годы события приобретут бешеный темп. Военная мощь Третьей Империи растет неслыханными темпами. Самый смелый предсказатель рискует сойти с ума, разгадывая сверхсложные шарады грядущего. Однако лишь избранные знают, что события предначертаны.

Фюрер не стал слушать ваши рассказы только потому, что сам обо всем прекрасно знает. Провидение, ведшее его на протяжении жизни, не так поверхностно, как о нем будут писать историки. Он сумел заглянуть в будущее задолго до известных событий. Все же нас, людей, преданных идее, ничто не должно останавливать. Предстоящее поражение станет хитро спланированной акцией для закладывания основы величайшего государства в будущем. Вы спросите, для чего это делается, зачем идти по такому извилистому пути, если можно отделаться малой кровью? Отвечу: при построении гигантского сооружения малой кровью обойтись нельзя. Нельзя жертвовать лишь тем, что обходится дешево. Великий Рейх должен потерпеть крах, чтобы однажды подняться из пепла и встать на прочный фундамент!

Когда корабль терпит крушение, первыми спасаются крысы. Вам, как человеку знакомому со многими тонкостями государства, известно: среди нас много людей, недостаточно преданных идее. В 1945-м большинство стоящих на службе национал-социализма, не дрогнув, скинет с себя мундир и открестится от идеи. Будет отрицать свою причастность ко всему, что связано с прошлым, ссылаться на массовое помутнение рассудка. И Вы, и я знаем – такие нам не нужны! Останутся вернейшие из верных. Им, и только им без зазрения совести можно передать эстафету по возведению великого Рейха.

Теперь главное. Шестой континент считается краем вечной стужи, непригодным для жизни. Краем, где есть только лед и мало чего другого. Так думают обыватели. Только мыслящий задумается и предположит, что это не так. Недавно Фюреру и старым товарищам открылась тайна, потрясшая наше воображение. В глубинах континента, в пространстве бесконечных карстовых пещер, который век существует протонация! Много лет назад, под угрозой собственного исчезновения, отобрав самых лучших, они скрылись, образовав замкнутую систему жизнедеятельности. За годы существования они полностью адаптировались к невероятно сложным условиям.

Нас, немцев, они считают своими и не скрывают родства. Они сами вышли на контакт, сами предложили сотрудничество. Они восхищены нашим Фюрером и национал-социализмом. Военная дисциплина Германии служит для них примером. Партайгеноссе Гесс, вернувшись из поездки, несколько ночей подряд возле камина в Бергхофе рассказывал мне и Гитлеру обо всем, что там увидел. Его потряс технический прогресс. Он рассказывал о таких вещах, что я поневоле стал задумываться, а не обманывает ли он? Но в подтверждение своих слов Гесс продемонстрировал устройство, уже хорошо вам известное. Мы с Фюрером не поверили, что этот скромный металлический объект представляет собой машину времени. Тем более он толком не мог объяснить, как привести её в действие. Дело в том, что у протонации особый язык, и инструкции на немецком у них не оказалось. В общем, проверить работоспособность устройства мы тогда не смогли. Я приказал отдать его на изучение специалистам. Среди них оказались вы».

Читая эти строки, Лабберт не мог понять: если они в ту ночь не смогли разобраться с машиной времени, то как фюрер узнал о грядущих событиях? Да еще и в мельчайших подробностях! Пресловутое «провидение»?! Тогда он вспомнил о человеке по имени Клосс, который при странных обстоятельствах застрелился в своей квартире в далеком 33-м году, и всё вроде бы встало на свои места. Выходит, этот человек еще тогда встречался с фюрером немецкого народа. А может, даже раньше.

«В силу сложившихся обстоятельств, вам присваивается титул Рейхскомиссара Антарктической колонии (независимо от звания СС) и должность единого Гауляйтера антарктического доминиона».

Далее идет скучная документация, которую глава новой колонии откладывает на потом.

Лабберт читал письмо внимательно. Даже откупорил коньяк по случаю новых назначений, о которых, впрочем, он догадывался: в «жизненном плане», который шесть лет назад представил Клосс, говорилось о долгой командировке и внезапном повышении. Однако выпить удалось немного: разбитый ритм жизни вновь тяжелым ударом опрокинул его на постель.

Теперь он открывает глаза. Лежит молча и неподвижно, хлопая опаленными ресницами и вспоминая, где находится. Покачивания на волнах и далекий шум дизеля возвращают к действительности. Лабберт осознает, что в каюте жутко воняет алкоголем, смотрит на пол и видит опрокинутую бутылку, из которой вылилась большая часть содержимого. Осторожно встает. Поправляет сползший носок. Тихим трезвомыслящим взором выражает порицание беспорядка. Поднимает с пола пустую бутылку и ставит на стол. Подняв лежащий рядом лист бумаги, отрывает от него небольшой кусочек и берется за карандаш. Ровным почерком пишет на желтоватой бумаге: «Я Лабберт, и это была моя последняя бутылка коньяка. Хайль Гитлер!». Обрывок он проталкивает в горлышко изящной бутылки, отлитой из темно-коричневого стекла, и закупоривает.

Затвор иллюминатора приржавел и поддается не сразу. Скрипом несмазанного шарнира душная жаркая каюта встречает свежий океанский бриз. За эти недели Лабберт влюбился в соленый ионизированный воздух. Он вышвыривает бутылку за борт. Она плюхается в возмущенную судном воду и моментально теряется из виду.

– Нужно прибраться здесь, – приободряется Лабберт. – Помыться и побрить рожу. Кто я, солдат великого рейха или свинья?

После беседы на краю восьмикилометровой пропасти, Иосиф тщетно пытался выудить у Фича особенности предстоящей миссии. Фич был уклончив, ибо перед тем, как поделиться информацией, ему положено советоваться с вышестоящими. Но это лишь одна из причин. Вторая причина – операция не спланирована: даже вышестоящие пока толком не знают, что и как нужно делать.

Поздно ночью Лотар пришел в себя. Служащие медицинского сервиса досконально продиагностировали его и сошлись во мнении, что он полностью здоров. Возможно, здоровее, чем был. Даже с лица исчезли синяки, которые возникли после допросов в гестапо.

Когда он встал на ноги, то первым делом подошел к ночному окну палаты. Она находилась в том же высоком здании, которое славилось своими панорамными окнами. Далеко внизу, блистая разноцветными огнями, до горизонта раскинулась необъятная суперагломерация. Громадный город вел яркую и бурную ночную жизнь. Не отставало и небо: в воздушном пространстве на разных удалениях мелькали бортовые огни летательных аппаратов. Лотар прилип к окну на двадцать долгих минут, которые показались ему мгновением. Потом подошёл Иосиф, которому сообщили, что приятель очнулся.

– Как ты себя чувствуешь, дружище? – спрашивает Иосиф, устраиваясь в кресле возле окна.

– Ощущаю небывалую легкость, словно тело набили пухом. – Лотар присаживается напротив. – А что со мной было? И что происходит за окном? Откуда столько самолетов, откуда взялись все эти небоскребы?

– Хорошо, что задаешь вопросы, последовательные и ясные. Они – признак здорового ума и чистого сознания.

Иосиф интересуется, какие последние воспоминания остались в памяти друга. Лотар отвечает, что память сохранила всё до последней секунды. А наступила она, спустя примерно час после укуса той многоножки, яд которой добил раненое тело. С этого момента Иосиф приступает к рассказу. Лотар слушает, время от времени переключаясь на чудесный вид за окном.