Ну что ж, придется идти за свои деньги!

В четверг, купив с рук билет в последний ряд, Хасан один, пока никому не известный, отправился на концерт. Он нехотя сел на свое место. Но в конце концов ему удалось убедить себя, что именно здесь, среди зрителей, он узнает, какое впечатление произвела на них его песня. Какой след оставила она в сердцах простых людей, в сердцах тех, чье мнение его так интересует… Ведь именно от мнения публики зависит успех любого артиста! Быть может, кто-нибудь из них спросит его:

— Не знаете ли вы Хасана Абд ан-Наби?

И что же он ответит? Разумеется, он скажет:

— Нет, не знаю, но мечтаю познакомиться с ним.

После концерта толпа поклонников направится к его дому, чтобы поздравить поэта. Как он их встретит? Если бы они только знали, что он был в зале среди них!.. Ничего, он найдет выход: улыбка гения и остроумное интервью для газетной хроники!..

Сцена осветилась, и появилась Сахаб. Зал разразился аплодисментами. Сердце Хасана затрепетало. Он кричал и ликовал со всеми вместе. Но вот все стихло. Полилась музыка. Зазвучал голос Сахаб. Бурно выражая свой восторг, слушатели подхватили последнюю фразу, пропетую певицей. Хасан пел тоже. Почти забыв о себе, он ощущал сладостное опьянение. После первого отделения публика долго неистовствовала, вызывая Сахаб и дирижера.

Хасан ждал, но никто не выкрикнул его имени… Оно упоминалось лишь в самом нижнем углу афиши.

Вот она, среда искусства, зараженная ненавистью, злобой и завистью! Ничего, вокруг него народ — истинный друг и беспристрастный судья. Воспрянув духом, Хасан обратился к соседу:

— Понравилось?

— Еще бы! Чудесно, просто превосходно!

Хасан обрадовался.

— А что вам понравилось больше всего?

— Что?.. Как что?.. Чудесная музыка, волшебный голос… А почему вы спрашиваете меня? Если ничего не смыслите в музыке, то зачем сюда пришли? Странно это, клянусь Аллахом.

— Да нет, что вы… Я ничего не имею в виду. Я хочу только сказать, что мелодия тоже хороша.

— Мелодия?.. Может быть, но главное — Сахаб! Она — все. Сахаб есть Сахаб. Недаром Сахаб значит «облако».

Сдерживая дрожь в голосе, Хасан пролепетал:

— Слова песни ведь тоже прекрасны…

В разговор вмешался третий.

— Слова… Что вы этим хотите сказать, брат мой? Разве вы не понимаете? Песня и есть слова. Да-да. Те самые слова, что мы произносим. Но Сахаб есть Сахаб. Ее голос… Выразительность… Нежность… Да, Сахаб это Сахаб, брат мой!

Ридван Ибрахим

Горькая дорога

Девочка вцепилась в материнский подол, но отец рванул ее, отшвырнул в сторону. Она разразилась горьким, разрывающим сердце плачем.

В последнее время она не раз попадала под горячую руку из-за того, что в семье не прекращались скандалы. Отец снова был без работы, а мать требовала денег — в доме не было ни куска хлеба. Отцу, однако, надоели каждодневные причитания жены: «Дай мне развод! Я не могу больше так жить! Дай мне развод!» И в этот день он наконец уступил.

Женщина выбежала из дома. Слава Аллаху, она свободна!

«Ну вот, теперь пусть сам заботится о ребенке», — говорила она себе. Ей хотелось оборвать все связи с прошлым, чтобы ничто не напоминало ей о жизни, полной нужды и страданий.

Но детский плач заставил ее вернуться. Она схватила девочку, посадила ее на плечо и покинула дом. Она еще долго не могла успокоиться, на сердце было тяжело и дорога расплывалась перед глазами.

Люди удивленно оборачивались ей вслед. Она бежала, босая и встрепанная, покрывало сползло с головы и волочилось по пыльной дороге. А лицо ее поражало той удивительной красотой, которую не могли скрыть ни худоба, ни бледность, ни ссадины от побоев.

Женщина стремительно пересекла оживленную улицу фешенебельного района Каира между мостами Абул-Аля и Замалека, не оборачиваясь на сигналы машин. Казалось, она не замечает опасности… Миновав аллею камфарных деревьев за мостом Замалека, она вдруг остановилась. И как это она не сообразила прежде? Ведь сестры сейчас наверняка нет дома! Она уходит ранним утром и возвращается лишь к ночи. Значит, незачем спешить. К тому же появиться там днем в таком виде, чтобы вызвать досужие толки соседей… Больше идти было некуда, и она, расстелив подстилку, села в тени огромного дерева. Машинально чертя на земле какие-то линии, она словно не обращала внимания на прохожих. Девочка лежала у нее на коленях и тихо всхлипывала…

Был уже полдень, и солнце палило нещадно, обжигая лицо и шею ребенка, но мать даже не пыталась спрятаться в тень. Она сидела, не шелохнувшись, и лишь время от времени то опускала голову на руки, то прислонялась затылком к стволу дерева. Женщина и не заметила, что уже давно привлекает внимание торговца, остановившегося со своей тележкой на противоположной стороне улицы. Пронзительным криком тот зазывал клиентов. Одни из них потягивали кофе, сидя на деревянной скамье, другие затягивались кальяном, расположившись по-турецки прямо на земле. А чайханщик не мог оторваться от созерцания жемчужины, которую ему подарило это свежее утро…

В белой галабийе с красной салфеткой на плече, побрякивая мелкой монетой в кармане, он прохаживался по тротуару, звонко прихлопывая в ладоши и старательно подмигивая. Но та, кому это предназначалось, казалось, не замечала его. Ей было неприятно его паясничанье, сейчас она нуждалась в жалости и сострадании. Но откуда ему было знать об этом? Сдвинув на ухо тюбетейку, он лихо разносил стаканы с чаем и кальяны с подслащенным табаком. Среди его покупателей, расположившихся здесь, на набережной, были и подметальщики улиц, и дрессировщики обезьян, и феллахи, приехавшие из далекой деревни. С неизменной галантностью, перенятой у официантов больших городских кафе, он подлетал к каждому:

— Чай с молоком? Извольте! — И добавлял в сторону женщины: — Молочко свежее… Сметанка деревенская… Глазки черные… Да взгляни же, красавица! Сжалься Аллах над бедняками!

Постепенно оживление на улице спало. Чайханщик убавил огонь и начал сгребать угли, постукивая кочергой о край тележки. Он не спускал с незнакомки глаз. Близился вечер. Женщина задремала, прислонившись к дереву. Ее красивое лицо было бледным и печальным. Он подошел ближе. Длинная нежная шея, высокая грудь, едва прикрытая рваным платьем. Он перевел взгляд на ее впалый живот и подумал, что она, видимо, голодна и очень устала.

И тут он увидел широко раскрытые глаза девочки, которые смотрели на него с мольбой… Он растерялся и замер посреди улицы. Резкий гудок автомобиля заставил его вздрогнуть. Он бросился на тротуар. Женщина тотчас проснулась и гневно взглянула на него. Чайханщик растерялся и неожиданно протянул девочке кусок сахара. Мать не успела ничего сказать, как детская ручонка проворно схватила подарок.

Чайханщик молча вернулся к своей тележке. Он вскипятил чай, взял два куска сахара и протянул женщине большую белую чашку. Она понимала, что не следовало бы принимать это подношение, но ее так мучил голод, что она не в силах была отказаться.

Чайханщик не успокоился на этом.

— Позвольте предложить вам немного еды для вашей девочки! Ведь все мы братья.

Он принес две лепешки и немного бобового масла, благоухавшего таамией. Потом он откатил тележку в сторонку, подальше от любопытных глаз, расстелил кусок чистой мешковины и пригласил ее поесть вместе с ним…

С Нила подул свежий ветер, он зашелестел листочками на ивовых ветвях. Женщина рассказывала чайханщику о своем несчастье… Когда наступил вечер и в кофейню снова нахлынули любители посидеть за кофе или затянуться кальяном, она простилась и отправилась к сестре, решив начать новую самостоятельную жизнь. Правда, она сама еще не знала каким образом.

Поздно вечером в дом сестры кто-то постучался, и на пороге появился чайханщик со свертком, от которого шел запах жареной рыбы и свежего хлеба. Они поужинали втроем при тусклом свете лампы…