Кино сидела и смотрела в чашку, чувствуя неловкость.

«Ох».

Так пробормотал Гермес.

«Точно. Она почувствовала эмоции, которые стояли за словами, прежде, чем я успел отсеять, объяснить их. Я моментально получил её ответ и подумал: „Что? Что происходит? Почему она рассердилась из — за такого пустяка?“ А она ответила — „Пустяка? Пустяка?! Может быть для тебя это и пустяк, но для меня это очень важно!“ Или, скорее, так она чувствовала».

Слабая, ироничная улыбка появилась на лице их нового знакомого.

«А затем началась война мыслей. У неё был комплекс неполноценности, она считала, что не так умна или образована, как я. Мы были вместе несколько лет, а я даже не знал об этом. Но она считала, что я так думаю, и никакими словами я не мог её разубедить в этом. Что касается моих чувств, то я старался спрятать их от неё. Контролировать их».

Он замолчал и провёл пальцем по краю чашки.

«Когда она уходила от меня, последнее, что она подумала, было — „Как я вообще могла жить с таким бесчувственным человеком?“ Потрясённый, я стоял и смотрел, как она уходит… Какая ирония, правда? Именно потому, что мы могли заглянуть в сердца друг друга — мы не могли быть вместе».

«Это… трагично».

Так сказала Кино и почувствовала себя немного глупо, поскольку слов было недостаточно.

«Не так трагично, как то, что случилось в других местах. Где — то в городе человек попал в аварию, и чувства умирающего передались тем, кто спешил к нему на помощь. Они все сошли с ума. Два политика, работавших бок о бок долгие годы, вдруг поняли, что коллега собирается предать его. Они попытались убить друг друга. У обоих ничего не вышло, но они ранили друг друга. И всё снова закончилось безумием. Драки начинались спонтанно и без предупреждения. Появились люди, которых арестовали по обвинению в изнасиловании и публичном сквернословии, хотя всё, что они сделали, это прошли мимо женщины и опрометчиво не придержали свои мысли».

«Это… это…»

Так начала Кино, но не смогла найти подходящих слов.

«И такое стало происходить повсеместно. В течение недели страна находилась в состоянии паники».

«А потом?»

Так спросила Кино.

«Потом мы поняли, что знать мысли других людей — это не благословение, а проклятие. Не эволюция, а хаос».

Так он сказал и прочистил горло.

«Ну, может быть, я слишком суров. Возможно, окончательное понимание этого факта и было какой — то частью эволюции. Признание неправильности утверждения, что „если мы будем чувствовать боль друг друга, то перестанем причинять друг другу боль“».

«Вы не можете контролировать свои мысли?»

«Я пытался, но это привело к тому, что мне прочитали лекцию о том, какое я холодное и бесчувственное животное».

Так он сказал и тряхнул головой.

«Нет. Чувствовать чужую боль или гнев, даже чужую радость — это сбивает с толку… и утомляет. Если ты не можешь помочь избавиться от боли, начинаешь возмущаться, или это угнетает тебя, тогда… ну, твои чувства эхом отражаются в головах всех, кто находится неподалеку, и они начинают чувствовать себя ещё хуже. И это становится порочным кругом».

«Вы с вашей любимой теперь живёте порознь?»

Так сказала Кино. Киёши кивнул.

«Мы были вынуждены. Мы поняли, что если удалимся друг от друга на достаточное расстояние, то больше не будем слышать чувства друг друга, точно так же, как вы не будете слышать мой голос, если я выйду наружу».

«Это объясняет изолированность».

Так пробормотал Гермес.

«Конечно. Все, кто живёт внутри городских стен, честно, искренне, без преувеличения, отчаянно боятся других людей. По этой причине машины стали ещё совершенней, чтобы мы могли выжить друг без друга. Каждый в своём маленьком пространстве, занимающийся тем, что делает его…»

Он помедлил и сказал «счастливым», но так, будто это слово было горьким на вкус.

Кино смотрела в сторону.

Киёши взглянул на неё и неловко поёрзал на диванчике.

«В этой стране за последние почти десять лет не родилось ни одного ребёнка. Но сейчас растёт поколение, которое не принимало лекарства. Однажды они присоединятся к машинам, станут управлять страной и, может быть, смогут работать вместе, чтобы исправить то, что мы натворили. Но я боюсь, что это произойдёт уже после моей смерти, так что мне бессмысленно об этом беспокоиться… или на это надеяться. Я могу только молиться, чтобы наша ошибка послужила им уроком».

Так сказал Киёши, встал и нажал кнопку на машине, стоящей позади него. Комната наполнилась музыкой, электрический скрипач играл тихую мелодию.

«Красивая музыка».

Так сказала Кино, послушав некоторое время. Услышав это, Киёши криво улыбнулся.

«Люблю эту мелодию. Десять лет назад она была очень популярна. Каждый раз, когда слышу её, чувствую… больше, чем хотелось бы. Интересно, чувствуют ли другие люди её так же сильно, как я? Раньше мы слушали её вместе с моей любимой… Она говорила, что это красивая мелодия, но было ли это правдой? После того, как мы приняли лекарство, я боялся включить её и узнать, что же моя любимая на самом деле чувствует. Что ты чувствуешь, когда слушаешь её, Кино?»

Она уже открыла рот, чтобы ответить, но он потряс головой.

«Я не хочу этого знать».

Так он сказал, закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока мелодия не закончилась.

«Ну, Кино, может мне и не стоит это говорить такому эксперту по стрельбе, как ты, но — будь осторожна в дороге».

Так сказал Киёши, стоя на безукоризненно чистой дорожке перед своим гаражом.

Кино надела шлем и очки, двигатель Гермеса работал на холостом ходу.

«Ничего. Я буду осторожна».

«Ты тоже, Гермес».

«Спасибо!»

Так сказал мотоцикл.

«Я рад, что мы смогли поговорить».

Так он сказал и поскрёб затылок.

«Простые слова, но здесь они значат намного больше… чем где — то ещё».

Он кивнул в сторону западной стены.

«Хотел бы я встретить вас в первый же день, как вы сюда приехали. Ну что ж».

Так он сказал, и его плечи опали, как и его улыбка.

«Спасибо за чай. Он был очень вкусным».

Так неуклюже сказала Кино. Она села на Гермеса, наклонилась вперёд и сняла его с подножки.

Гермес готов был тронуться с места, когда их новый знакомый вскинул голову.

«Подождите! Пожалуйста! Я ещё кое — что должен сказать!»

Кино заглушила двигатель Гермеса. Наступила тишина.

Киёши сделал шаг к Кино и Гермесу. Он засунул руки в карманы и покатал башмаком камешек на дороге. Затем глубоко вздохнул.

«Ну, если… Я хочу сказать… Если вы не против… Вы можете пожить здесь какое — то время. Здесь спокойно, и если вы не собираетесь с кем — нибудь встречаться, то это очень хорошее место, чтобы здесь остаться и жить. Конечно, вы можете встречаться с другими людьми, если пожелаете. Можете делать всё, что захотите, правда. Ты тоже, Гермес. Вы можете путешествовать, но возвращаться сюда время от времени. Кино, если хочешь, в моём доме есть свободная комната».

Он стал похож на сдувшийся шарик. Кино смотрела на него несколько мгновений, затем мягко сказала:

«Прости, Киёши, но я… Я плохо тебя знаю. И я действительно хочу продолжать путешествовать».

Он уставился на неё с самым необычным выражением лица.

«Ты плохо меня знаешь».

Так он пробормотал.

«Как необычно. Но если ты останешься…»

«Я правда не могу. Мы совсем не знаем друг друга».

Глаза Киёши расширились от неожиданной догадки, его лицо залила краска.

«Ох! Я не имел в виду… Я не имел в виду, что ты будешь жить со мной как моя… э… ну, я не это имел в виду. Конечно, я тоже совсем тебя не знаю».

Он рассмеялся и протянул Кино руку:

«Рад был с тобой встретиться».

Кино усмехнулась и пожала его руку.

«Я тоже рада была встретить тебя, Киёши. Удачи тебе».

Так она сказала, запустила двигатель Гермеса, повернулась вперёд, и они отправились.

Когда они отъехали, она один раз оглянулась. Киёши стоял всё там же, глядя, как их фигурки становятся меньше, удаляясь. Они одновременно помахали друг другу, затем она повернулась в сторону запада и прибавила газу.