Того, что последовало, Игорь никак уж не ожидал. Словно подкинуло Степу, словно обожгла его положенная на плечо рука Игоря. Он обернулся бешено:

— А иди-ка… Что ты строишь из себя, мозгляк поганый?

— Тихо, — сказал Игорь, почти испугавшись. Справиться со Степой сам он не мог. Степа был куда здоровей. Да и вообще — драться сейчас, здесь?.. Лучше уладить все по-хорошему. Но Степа уже закусил удила: глаза стеклянные, рожа красная, вывороченные губы выплевывают ругательства автоматически. Затянулся узелок, нет выхода. Степа орал на весь пляж, исходя ненавистью, безудержной пьяной злобой:

— Ты, гибрид! Отдай деньги! Интеллигента строишь? Отдай деньги, а то я тебя понесу по кочкам… Себя не пожалею, но ты, тварь поганая, сгниешь!

Только один человек, кроме Игоря, понимал, как все серьезно. Только один человек чувствовал, чем все это может кончиться — непоправимо, раз и навсегда. Марина схватила Митьку за руку, сказала несколько слов, и тот, недоумевая, встал и пошел к Игорю и Степе. Увидев это, кинулась и Валька. Пока Степа скандалил с Игорем, она была спокойна — против Степы Игорю делать нечего, но когда к ним двинулся Митька, Валька поняла: Степе может быть плохо. И бросилась между ними, растрясла телеса, воткнулась необъятной грудью, полная решимости. И потому так удивилась, услышав тихий, просящий голос Игоря:

— Валечка, забери ты его, успокой…

Пошла отталкивать Степу, оттеснять по песку, наваливаясь на него всей тушей, упираясь руками:

— Иди, иди, бес дурной, залил глаза…

— Валька, — с тоской сказал Степа, — это ж мразь!

Она толкала его, а Степа крутил головой.

— Чтой-то он, с бугра сорвался? — Митька так и не понял, что произошло.

Игорь опустился на песок там же, где стоял. Сейчас вроде бы пронесло. Но это только сейчас.

Мелкая дрожь била Игоря.

Что-то надо делать. Не сегодня, так завтра это может повториться. И кто знает, чем кончится! Ну, протрезвеет, угомонится Степа завтра, а все равно сорвется. И тогда хана, точка. Вот положение — узлом завязаны, мертвой петлей. Один пьянчуга, другой идиот, пень здоровый, и деваться некуда. А надо что-то делать.

Он повернулся. В густых уже сумерках различил лежавших поодаль Аркадия с Аллочкой. Интеллигентные люди, делают вид, будто ничего не случилось. А ведь Аркадий все слышал, все! Митька стоял рядом с Мариной, та что-то ему негромко втолковывала. А возле самой воды сидел Степа, мычал, раскачивался, толстая Валька бочонком громоздилась рядом, тоже бубнила, по плечам гладила. Ну, пусть. Машки с Толиком и видно не было — смылись.

Марина подошла к Игорю.

— Наверх надо идти, — сказала спокойно. — Вы поднимайтесь, а я пойду с ними.

И все так же спокойно направилась к Вальке со Степой.

“Вот это единственное, что прочно, — подумал Игорь. — Только это. На Марину можно рассчитывать, больше не на кого”.

Было уже совсем темно, на веранде горел свет. Тетя Агата начала было уговаривать Вальку и Степу посидеть еще, но перехватила взгляд Марины, осеклась. Совала еще Вальке сладкое для Пети, та отнекивалась, отпихивала сверток, но в конце концов взяла и ушла, уводя с собой Степана.

Минут через десять после них засобирались и Аркадий с Аллочкой. Игорь еще пытался поймать Аллочкин взгляд, но та глядела безмятежно, словно и не замечала. Провожая гостей, Игорь встретил Машку, спросил ее про Толика, но Машка шмыгнула мимо. Когда Игорь вернулся на веранду, Машка уже молча мыла посуду.

Митька уселся в садике и заснул прямо на скамеечке.

— Пусть спит, — сказала Марина. — Поедем, возьмем с собой.

— Что стряслось? — напрямую спросил Сергей Палыч.

— Да вот, идиот этот набрался, — хмуро пояснил Игорь. — Начал шуметь, ругаться…

— Тяжелый человек?

— Есть немного. — Игорь маялся тоской и бессилием.

— Ничего. — Дядя Сережа сел рядом, обнял за плечи. — Ничего, это жизнь. Работать приходится не с тем, с кем хочешь, а с тем, кто подвернется.

Глядел он на Игоря спокойно, без значения всякого, и Игорь снова подумал: точно сечет все мужик, точно.

— Садитесь, чай будем пить. — Сергей Палыч открыл ликер, капнул всем в чай — для запаха. Свет на веранде пригасили, сидели в своем кругу, почти в темноте, только Машка на кухне брякала посудой — нервничала. Поссорились, что ли?

Марина села рядышком, Игорь почувствовал ее округлое теплое плечо.

— У меня тоже есть такие. — Дядя Сережа говорил задумчиво, грустновато. — Есть такой народ, что от всех комиссий прячу, чтоб только на глаза не попадались. А обойтись без них не могу. Дело есть дело. Вот Значков, слышал, наверное, футболист бывший, известный человек, знаменитость в свое время. Да и сейчас, если его помыть, постричь, приодеть — мужик хоть куда. Но потерялся человек — пьет, себя не помнит. Грузчиком у меня. А мог бы секцией заправлять… Степа твой, я смотрю, совсем трудный случай. И сам из хамов, да и жена такая, что вверх, конечно, не подтянет.

— Смотреть на них не могу, — тихо признались Марина.

— А что делать? — посочувствовал Сергей Палыч. — У меня на работе двое таких, тоже смотреть не могу, а смотрю, здороваюсь, ручки жму. Терплю до поры до времени.

— Это Тапеев со Смольским? — догадалась тетя Агата.

— Они. — Дядя Сережа криво улыбнулся, отхлебнул чайку, твердо поставил чашку. — Принципиально я вопрос все равно уже решил, но пока надо терпеть… Ты понимаешь, — объяснил он Игорю, — у меня передовая секция. Пятый квартал — первое место по фирме. И, как говорится, без булды, у нас все показатели лучшие. Дисциплина, конечно. Порядок — это само собой. А главное — скромность. Это в любом деле выше всего ценится — знай свое место, делай свое дело, на начальство лишней работы не грузи. У нас ведь как? Мебель — работаем с дефицитом, мебель всем нужна. И начинается! Кое-кому кажется, что они бога за бороду ухватили и держат… Начальству много народу звонит. Тому достань, тому подкинь, а тому — вынь да положь. А что управляющий — у него только власть, а мебели у него нет. Мебель у нас в секциях. Вот он звонит: сделай. Раз, другой, третий. Делают, конечно, никто не отказывается. Но есть же люди, его пару раз попросили, он думает уже: я царь, бог и воинский начальник. И прыгает прямо в глаза: я тебе сделал, и ты мне давай… Бессовестный народ… У меня другой принцип. Сделал — и молчи. Не высовывайся. Что надо — сказали, что не сказали — ты сам понял. И молчи. А если уж нужно что-то, сперва свои возможности используй. А когда никак не получается, только тогда к управляющему. И не за горло брать, а попроси тихонько. Если сможет — пойдет навстречу. Не сможет — снова молчи. Сам старайся. Вот это на вес золота, это все понимают и ценят…

Конечно, важно, чтоб в секции никаких жалоб, никаких обид, никаких скандалов. Я своих так воспитал: хочешь жить по-человечески — будь сам человеком. Дисциплина, вежливость, предупредительность. С пенсионерами там или с ветеранами заводиться — упаси тебя бог. Улыбайся. Грузчики — на подбор. Ханыг я всех отвадил.

— А этот футболист? — спросила Марина.

— А что футболист? — дядя Сережа сам широко улыбнулся. — Мне этот Значков пользу приносит. Во-первых, имя, во-вторых, мы его воспитываем, не даем пропасть человеку. А в-третьих, я никому его в обиду не даю, для себя держу. На любом собрании могу всыпать ему по первое число со всей принципиальностью. И для самокритики он человек незаменимый. Не может быть, чтобы все было в порядке. Вот у нас есть Значков. Допускает. И прогулы бывают. Есть недостатки. Так что он полезный человек. А больше никому не позволяю. Вот мы сборку мебели на дому наладили — снова без всяких-яких. Дал хозяин — скажи спасибо, а чтобы требовать или про цену заранее уговариваться — за это выгоняю сразу и беспощадно. Это у меня все знают. Потому что на мелочевке как раз и горят. На пустяках.

“Ну да, — подумал Игорь. — Много бы мы заработали, если бы не уговаривались про ремонт, а брали что дадут. Хотя у него совсем другое дело — не от фирмы, а мы от себя”.