Иван Иванович познакомился с делом.
Третьего июля, в субботу, директор универмага Вера Сергеевна Голубева, как обычно, заперла магазин, повесила контрольный замок с пломбой. На пост заступила сторожиха Матрена Ивановна Верходько. Утром, пятого июля, в понедельник, директор, дождавшись продавцов, открыла магазин. В отделах радиотоваров, обуви и шерстяных тканей полки оказались пусты, обокрали и подсобки этих отделов. Сторожиха утверждает, что всю ночь была на посту, никуда не отлучалась, а утром сдала «объект» в полном порядке: пломба на дверях целая. Директор подтвердила: на бумажной пломбе — ее роспись.
В деле имелись акты двух ревизий. Одну проводило КРУ (контрольно-ревизионное управление), организация весьма авторитетная. Она засвидетельствовала, что менее месяца тому назад, то есть 19 июня, была обнаружена недостача в одиннадцать тысяч рублей шестьдесят три копейки. Но через несколько дней выяснилось, что никакой недостачи нет, просто директриса-растеряха куда-то засудобила накладную на ковровые изделия (на сумму в 11 тысяч рублей 63 копейки). Вначале она взяла копию накладной на оптовой базе Галантерейторга. А во время ревизии, которая состоялась после того, как магазин обокрали, нашлась и квитанция — оригинал.
Эта же ревизия зафиксировала в универмаге недостачу в 91. 523 рубля 13 копеек (после кражи).
Версию о том, что работники универмага обокрали сами себя, Иван Иванович отверг сразу. Обычно делают недостачу, а потом пытаются ее скрыть, инсценируя ограбление. Здесь же все наоборот: магазин «пострадал» вскоре после самой тщательной ревизии, когда работники универмага еще не избавились от шока, вызванного якобы имевшей место недостачей в одиннадцать тысяч рублей. (Можно себе представить, как переживали невиновные и под каким психологическим прессом они находились почти три недели!)
И второе: если бы ограбление было инсценировано, то постановщики спектакля постарались бы оформить его более эффектно: высадить окна, двери, взломать замки. А в том варианте, в каком предстало дело, все выглядело обычной недостачей, а за такую отвечают работники магазина.
Вряд ли бы они умышленно ставили себя в столь сомнительное положение.
Перед тем, как выехать на место происшествия, Иван Иванович по доброй старой привычке зашел к Строкуну поделиться своими соображениями, в надежде, что тот подкинет какую-нибудь «идею».
Строкун сидел в нелепой позе: руки на столе — уронил на них голову, прикрыв лицо ладошками, словно бы рыдал. При появлении друга как-то тяжело, пьяно глянул на него, и устало откинулся в кресле, удрученный, осунувшийся, небритый. Иван Иванович вспомнил: «Шахтерские похороны!»
Строкуна трое суток не было в управлении. На одной из шахт, славной своими рабочими традициями, произошел внезапный выброс газа, который тут же и взорвался. Выброс — стихия, гибнут люди, это всегда навевает горькие думы о бренности нашего существования и о смысле жизни вообще.
— Садись, Иван, — предложил Строкун, кивнув на один из стульев, и легким движением руки пододвинул пачку сигарет. — Как в том анекдоте: один говорил: «Бросить курить — плевое дело, сам уже тридцать раз бросал...» За эти дни — в сутки по три-четыре пачки... Знала бы твоя Аннушка, — какую превосходную лекцию прочитала бы на тему: никотин, содержащийся в одной сигарете, убивает лошадь или пятнадцать кроликов... А я живу этим ядом. Двое суток на ногах...
Заместителю начальника областного управления внутренних дел по оперативной работе приходится заниматься не только грабежами, убийствами, растратами и махинациями, но и... похоронами. Где человеческая трагедия — там и милиционер. На свадьбы и крестины, на праздники в качестве почетного гостя милиционера приглашают редко. А вот если беда — кричат: «Караул!.. Помогите!..»
И он — ночь-заполночь — спешит, чтобы помочь. Но милиционер — не робот, и как бы ни закаляли его тяжкие происшествия, каждое из них оставляет на душе свою метку, свой шрам. Шрам к шраму, а поперек их — еще и еще шрамы. Это реакция самозащиты: организм приспосабливается. И все равно не может человек жить на одних отрицательных стрессах.
«Сдает Евгений...» — невольно подумалось Ивану Ивановичу. Под серыми глазами Строкуна — синие круги. В пышной шевелюре, уложенной природой в волнистую широкую укладку, серебра больше, чем черни. И плечи уж слишком покатые, нет в них привычного, годами армейской службы выправленного разворота.
Иван Иванович рассказал о своих сомнениях:
— По-моему, капитан Бухтурма поспешил задержать директора универмага. По первому прочтению дела мне подозревать ее не хочется. И объективка положительная: Голубева восемнадцать лет в этом универмаге, без недостач, без всяких там излишков...
Строкун с ним согласился:
— Задержали по подозрению, проявили активность. Есть видимость первых успехов... Типичная ошибка неопытного или «горячего» розыскника. — Он коснулся рукой красной папки: — Я тут сводки происшествий за последние дни просмотрел. По Стретинке есть еще одно: в субботу вечером, то есть третьего, загорелась скирда соломы. Ей бы полыхнуть, но солома, по всему, была влажная... Словом, редкий случай в пожарной практике — спасли полскирды. Причина пожара — грубое нарушение элементарных правил противопожарной безопасности: сушили с помощью подогретого воздуха, воткнули вентилятор прямо в скирду, оставили на ночь без присмотра. Что-то там замкнуло, заискрило.
— А я как-то проморгал этот эпизод! — посетовал Иван Иванович.
— Ничего удивительного: пожар попал в сводку за субботу, а история с универмагом — за понедельник. Но я о чем подумал? Универмаг закрыли в субботу в 20.00. Открыли в понедельник в 9.00. В течении этих тридцати семи часов кто-то и ухитрился «изъять» на солидную сумму разного товара. Пожар случился в тех же пределах. Я тебе подбрасываю столь дохленькую идейку только потому, что иной пока у меня нет.
Вконец измотанный, Строкун все-таки заставил себя думать о том, чем предстоит заниматься одному из сотрудников — взял сводки происшествий за неделю, изучил их, проанализировал, сопоставил... Он искал, что предложить подчиненному, который столкнулся с необычным преступлением.
Конечно, идея не бог весть какая. Загорелась скирда соломы во время искусственной сушки. Пожару разрастись не позволили. Случается, хотя уж как осторожничают во время уборки хлеба. Впрочем, солома — не хлеб. В иное время этот случай не попал бы в областную сводку происшествий за сутки. Но солома — корм. А заготовка всех видов кормов взята облисполкомом и обкомом партии под особый контроль.
Но какое отношение все это имеет к тому, что в Стретинке обворовали универмаг?
Подкрадывалась осень. Отбушевала первая кружилица, когда злой, суховеистый ветер сбивает с уставших от летней безводицы деревьев первую, ставшую «лишней», листву. Она металась по посадкам, набиваясь между стволами, оседала неподвижными блекло-желтыми «лужицами» в кюветах... Еще далеко до золотой пушкинской и левитановской осени, еще придет пора листопада, когда влюбленные будут дарить девчонкам золотисто-палевые и оранжево-огненные листья клена, а пока природа делала как бы первую прикидку к поздней осени...
В машину вместе с ветром, насыщенным пылью, заносило сладковатый запах гари — это жгли где-то стерню, стараясь таким образом избавиться от сельскохозяйственных вредителей и мелких грызунов, против которых были бессильны ядохимикаты.
Урчали трактора, елозившие по черноте пала, поднимая зябь. Кое-где сеяли пшеницу и рожь в расчете на будущие осенние дожди.
«Замариновал я в себе крестьянина», — не без грусти думалось Ивану Ивановичу, пока он добирался до Волновой.
Запах горелой стерни постоянно напоминал о предупреждении Строкуна: «Полусгоревшая скирда...»
В деле, которое попало в руки майора Орача, слов «пожар» и «солома» не упоминалось. Поэтому, приехав в райотдел, он заинтересовался, прежде всего, именно этим, в общем-то незначительным происшествием.