А в конце Неделин подвел итог бурным прениям. Он уже примирился с тем, что требования Лескова отвергнуты техсоветом. Он и сам видел теперь, что они чрезмерны — принять их, придется поднимать шум на весь Союз, перестраивать номенклатуру многих заводов. Как еще посмотрят на подобное самотворчество наверху? А вот у Пустыхина не сорвется, нет!

— Думаю, товарищ Лесков, придется вам внимательней просмотреть свои предложения, — посоветовал Неделин. — Что поддается легкой реализации, милости прошу, включайте, спорить не будем. Но, конечно, никто не станет перестраивать всю промышленность ради осуществления одного, пусть даже самого лучшего проекта.

6

Лесков вышел из кабинета Неделина, ни на кого не глядя. Бачулин, догоняя, что-то кричал ему. Лесков не остановился. Обычно Лесков задерживался на работе. В этот день он ушел, как только прозвонил звонок. На улице он увидел Анечку с двумя ее поклонниками, они весело смеялись. Склонив голову, Лесков хотел пройти мимо, но Анечка покинула провожатых и прибавила шагу. Лесков неприязненно посмотрел на нее.

— Можно с вами? — сказала она несмело. — Нам по дороге.

— Разве? — возразил он сухо. — Вы, кажется, живете в другом районе?

Она ответила быстро:

— Нет я тоже сюда, у меня дела в вашей стороне.

Он широко шагал, она с трудом поспевала за ним. Некоторое время они двигались молча, потом Анечка опять заговорила:

— У вас двери были открыты… я слышала обсуждение…

Лесков коротко и злобно засмеялся.

— А, вот оно что! Значит, вы решили меня утешить? Слушайте, Анечка, я очень тронут, но, честное слово, ни в чьем сочувствии не нуждаюсь.

Анечка, не отвечая, опустила покрасневшее лицо. Лесков почувствовал, что нужно что-нибудь сказать еще, чтоб смягчить обиду, нанесенную девушке. Он улыбнулся холодной, вежливой улыбкой.

— Нет, в самом деле, Анечка, вы преувеличиваете значение наших споров. Я доказывал свое, со мной не согласились — обычное явление в нашей работе… Расстраиваться из-за этого не собираюсь!

Но она понимала, что он не только расстроен, но и подавлен. Она видела, с каким трудом ему дается спокойный тон, безразличное выражение. Она ласково улыбнулась ему. Он не принял этой улыбки, по лицу его пробежала словно судорога, он хмуро отвернулся. Анечка остановилась: дальше идти было нельзя, он мог вспылить.

— До свидания, Александр Яковлевич, — сказала она, протягивая руку. — Не сердитесь, что я заговорила об этом.

— Ну, что вы! — ответил он. — С какой стати я буду сердиться?

Лесков почувствовал облегчение, когда Анечка отошла. Больше всего не терпел он, когда его жалели, а от нее, кроме обидной жалости, ждать было нечего. И вообще, что-то слишком она стала обращать на меня внимание! — пробормотал он. — Девушка она, конечно, красивая, но ухажоров ей хватит и без меня.

Дома никого не было. Лесков присел на диван, сидел, не зажигая света, устало привалившись к спинке головой. Он вяло подумал, что надо бы разогреть ужин, тут же равнодушно решил: «Ладно. Юлия сама…».

Юлия вошла, как всегда, торопливо и неслышно: он скачала ощутил прикосновение ее руки, погладившей его волосы, потом, обернувшись, увидел ее саму. Юлия сказала тихим от усталости голосом:

— Санечка, дорогой, здравствуй! Что у тебя нового?

Он, не отвечая, смотрел на нее. Высокая, худая, она казалась измученной. В последнее время Юлия чрезмерно утомлялась на службе. Ей поручили новую тему, тема оказалась сложной, к этому добавилась обычная в их институте неприятность: заведующая кафедрой цитологии, злая и шумная старуха, навязывала свои предвзятые мнения и требовала, чтобы они обязательно подтвердились. Бывали дни, когда Юлия, приходя домой, сразу валились на кровать. Сейчас она села на диван и закрыла глаза. Лесков продолжал смотреть на сестру. Ее лицо — темное, продолговатое, нежное — показалось ему очень красивым. Он вдруг удивился тому, что у его сестры, умной, доброй и изящной, так неудачно складывается личная жизнь. «Почему никто, не понимает, какая она хорошая? — возмущенно подумал он. — Неужели все мужчины слепы?»

Юлии шел тридцать восьмой год, а она не только не была замужем, но ещё ни разу не любила. В ранней молодости, в институте, ее как-то поцеловал смелый студент — она и теперь вспоминала иногда об этом с негодованием и нежностью. Всю свою способность привязываться Юлия обратила на брата. Мать у них умерла, когда Саше было всего два года, отец погиб на фронте. Юлии с ранних лет пришлось стать главой их небольшой семьи. Она вела хозяйство, следила за поведением и успехами брата, сама училась и, хоть с трудом и после долгих волнений, защитила пять лет назад кандидатскую диссертацию. Сейчас она готовила докторскую — по консервации крови, — но пока из этого ничего не выходило.

Не дождавшись ответа, Юлия с испугом поглядела на брата. Она даже побледнела — таким мрачным было его лицо. Юлия сразу догадалась, что его постигла на техсовете тяжкая неудача. Он хмуро улыбнулся.

— Можешь поздравить, Юлечка, живого места не оставили. Мне теперь, глядя со стороны, даже страшно, как это я живу, такой бестолковый?

— Я поставлю чаю, — быстро сказала Юлия. — Ты пока отдохни на диване.

За ужином Лесков подробно изложил сестре ход техсовета. Юлия была единственным человеком, с кем он привык всем делиться. Он не щадил себя, рассказывая, как его разносили, не пощадил и своих противников: он вообще мало стеснялся в оценках. Хоть Юлия сочувствовала ему, она морщилась и раза два прерывала его рассказ: она не терпела ругани. Кроме того, неудача, как и успех, имеет свои особенности. Успех обезоруживает даже недоброжелателей, он бросает розовое сияние на того, кто его добился. А неудача и друзей настраивает на критический лад. Еще никто не очаровывался человеком из-за того, что он потерпел неудачу. Юлия осторожно заметила:

— Санечка, а ведь проект в самом деле задержится, если ждать, пока изготовят новые машины и механизмы. Можно много времени потерять.

Он рассердился:

— Ну и что же? Ну и что, я спрашиваю? Ты рассуждаешь по шаблону: боже сохрани хоть минуту упустить! А завод строить — не блох ловить, тут поспешность необязательна. Я тебе скажу так: заводу стоять пятьдесят лет. Я год потеряю, но возведу технически передовое предприятие, не урода, который через пять лет придется пускать на слом и строить на его месте новый, что происходит нередко и прикрывается благородным термином «техническая реконструкция». Неужели ты не понимаешь: подход мой со всех сторон правилен — с технической, экономической, с политической, наконец? И особенно с политической! В стране каждый день новые достижения, а мы в конторе повторяем зады, словно нас и не касается то, что совершается вокруг. А мы должны быть впереди всех, впереди, ты понимаешь? Как подумаю об этом, просто кровь закипает!

Юлия кивала головой и возмущалась вместе с братом косностью его противников. Немного остыв, Лесков сказал:

— Прости, Юлечка, я все о себе. А ведь у тебя сегодня тоже решались серьезные вопросы.

Юлия сказала с грустью:

— И разрешились они, как у тебя, неудачно. Не хочется даже вспоминать.

Она все же рассказала о своих сегодняшних горестях. Они, впрочем, не отличались от тех, какие терзали ее вчера, позавчера и вообще весь последний месяц. Баба-яга — так именовалась у них профессор Волковская, главный Юлин противник, по институту, — отобрала у Юлии приобретенный недавно редкий прибор и передала соседям. Самое обидное, что соседи прибором пока не пользуются, он лежит несмонтированный в ящиках, где-то под столом. А она, Юлия, уже и сейчас без него, как без рук. Если подтвердятся теоретические предположения, то консервированную кровь при помощи нового прибора удастся хранить свежей не неделю — две, а многие годы. Подумать только, как это облегчит работу врачей, сколько спасет человеческих жизней!

Лесков спросил мрачно:

— Неужели бабе-яге это не ясно?

Юлия воскликнула: