— Ну, где дома совхоз строит.

— Пошли, — охотно согласился тот, ему куда ни идти.

У строителей — перекур. Кроме четверых штукатуров, среди строителей были две починковские женщины и Андрей Пинчук, которого все величали почему-то не иначе как Андреяном, который был умелым плотником, печником и сапожником.

Федор с Культеповым подсели к нему. Закурили…

— И кого ж тут селить будем? — спросил Лыков как бы между прочим, подчеркивая этим самым «будем», что он тут не чужой.

Пинчук, затянувшись, добродушно посмотрел на Федора:

— Начальство, должно, поселится. Мне, к примеру, так и не к чему это. И в своей избе проживу за милую душу.

Культепов стал вслух перечислять.

— Значит, директор и главный агроном — раз. Три заведующих — два. Главный инженер и зоотехник — три. Ну, и допустим, парторг — четыре. Вот, как раз восемь квартир…

— У них и свои дома неплохие, — заметила одна из женщин.

— Тогда кого же селить?

Федор внимательно следил за разговором.

— Я, к примеру, так считаю, — размял и выбросил окурок Андреян, — ни к чему тут эти дома. А то хотят четырех- да пятиэтажные ставить… Ни к чему…

— Все равно перестроят наши Починки — и не узнаешь, — отозвался все тот же женский голос. — Вот уж при моей-то памяти сколько изменений.

— Да-а, — поддержал ее Андреян.

— Бывало, на нашей улице всегда трава какая зеленая была! Выйдем полотна стлать, на муравушку так и ложим. А теперь где та трава? Машинами выбили — одна пыль в три столба. Куда тут полотна стлать-белить.

— Верно, — согласилась с ней другая женщина, — зато хлеба сейчас чистые. Раньше, я даже помню, во ржи осот да овсюг, а еще раньше — отец рассказывал — и того хуже было. Зато теперь — красота. Не верится даже, что такие хлеба чистые-пречистые.

— А я вот считаю, — вступил в разговор Федор, — что соломенная крыша, например, хоть она, конечно, против железа и шифера не то, а все равно и свои преимущества имеет.

— Это какие же? — недоверчиво взглянул на собеседника Андреян.

— А такие хотя бы, что почти метровая толща ее не так пропускает ни холод, ни жару. Это — раз. Ее не надо, как железную, например, красить почти ежегодно — два. А потом, в случае нужды при бескормице снял ее с жердей — вот тебе и корм скотине.

— Ишь ты, — заметил Пинчук.

— Да и вид был краше. Идешь, бывало, по улице, а избы одна другой нарядней. Та стоит — открытая, вся на виду. А у другой крыша, что твоя прическа под скобку, на окна-глаза надвинута. Журавли у колодцев скрипят — переговариваются… И воробьям раздолье было в соломе-то. А сейчас что? Воробью бедному и тому негде приютиться, под карнизом холодным обитает…

— И дымок над каждой крышей столбом стоял, не колыхаясь, — стараясь угодить в тон Федору, добавил совсем некстати Витька.

Но Андреян как будто и не слушал Витьку, повернулся к Федору.

— Не возьму я в толк, что ты так расхваливаешь соломенные крыши да колодезные журавли, а сам в город подался, живешь под железом с газом и водой?..

— Так я просто… что я… — замялся Лыков.

— Что касаемо меня, то я только против этажей этих. В селе они, по-моему, ни к чему, — рассуждал Пинчук, — а в остальном — все надо: и то, и это, и другое, и третье.

Он посмотрел на часы.

— А насчет железной крыши, что жару и холод пропускает, не держит — вот что скажут накоси сена да и наложь на потолок или соломы той же — вот и выход…

— Ну, пора, перекур кончился, — сказал кто-то.

Андреян поднялся: пожалуй, пора…

— Ты не ворчи, старина, — примирительно сказал Витька, — на, лучше еще закури, — протянул он Пинчуку пачку дорогих сигарет.

Когда они ушли от строителей, Федор все порывался тут же пойти к Романцову. Пока Митрий не вернулся с поля, а я и дельце обделаю, думалось ему. Благо что центральная усадьба — вот она, нет и километра от Починок. А потом все-таки раздумал Федор. «Пойди к нему — сразу учует, что выпил. Знаю я эту старую лису», — вовремя одумался Лыков. И не пошел.

Не попал в тот день Федор и к Митрию. Не успели они с Витькой объявиться у сельмага, как их тут же встретили знакомые Федора, петровские дорожники, что вели трассу Петровск — Бутово.

— Федор!.. Вот это встреча! Ты чего здесь? Ах, да ты ж ведь тутошний, местный, как говорят, — заговорил крепыш, тот, что был с теодолитом на плече. — А мы вот, считай, закончили дело. Перекусить бы с устатку…

— Эт можно.

Как тут Федору было ударить в грязь лицом? И он снисходительно и вместе с тем небрежно вынул деньги.

— Возьмешь, — сказал он Витьке, — и — в кафе…

Культепов с такой проворностью и ловкостью выхватил из рук Лыкова червонец, что строители даже переглянулись.

— Ну и ну, — улыбнулись они.

Сидели они в кафе-закусочной до тех самых пор, пока к вечеру не пришла за рабочими машина и их, не без помощи, конечно, других, еле усадили в машину.

22

Леночка была дома одна. Вернувшись со школы, она не стала обедать, выпила вишневого компота и принялась за уроки. Девочка так увлеклась, что и не заметила, как стрелка часов приблизилась к пяти. «Ой, мне же за Дениской бежать», — вспомнила она, складывая учебники.

Она выбежала на крыльцо, прикрыла дверь и направилась мимо здания школы, за кофе-закусочную и ряд магазинов, где за пустырем, представляющим собою центральную площадь Починок, белело здание детского сада.

Не успела девочка пройти и половины площади, как увидела бегущего ей навстречу братишку.

— Вот и хорошо. Идем…

Взявшись за руки, дети пошли домой. И только завернули за угол школы, как увидели, что кто-то вошел к ним в калитку.

— Дядя Юра, — обрадовалась сестра.

Дениска почему-то молчал. Он поминутно останавливался, смотрел на скворцов, которые хлопотали у своих деревянных домиков, и остановился вовсе, когда увидел на траве красную с темными разводами бабочку.

— Сичас поймаю. — Он снял белую фуражечку и стал осторожно подкрадываться.

Лена тоже остановилась. Ей было интересно узнать: чем же кончится эта необыкновенная охота. Бабочка была такая красивая, что ей не хотелось, чтобы Дениска поймал ее. Вот он шагнул раз, еще раз, и только хотел накрыть фуражкой, как та вспорхнула и, описывая в воздухе зигзагообразные круги, скрылась за крышей сарая.

Девочка облегченно вздохнула.

— Идем же скорее.

— Вот они где, хозяева, запропастились, — таким возгласом встретил их гость. — А я уж хотел было обратно восвояси…

Он достал из портфеля конфеты, печенье. А когда выложил на стол целую гору свежих огурцов — Леночку это так удивило, что она не выдержала и спросила:

— А где же они росли?

— Как где? В теплице.

— А мы еще недавно их только посадили…

— Это для окрошки, у мамки квасок больно хорош, — пояснил Юрий.

Огурцы были и в самом деле настоящие. И дух от них шел огуречный. Леночка не утерпела, взяла один в руки. Был он большой, с засохшим желтым цветком на кончике. И такой же твердый, только без колючек. В огороде растут такие, что если вырвешь с грядки, то руку уколешь. А этот — нет. И все же это был настоящий огурец, тем более удивительно в такое время, когда в огороде не только ботвы, нет еще и всходов.

Вскоре заявилась и хозяйка.

— Тетеньке от непослушного племянника нижайшее…

— Прибыл, — обрадовалась Марина. — Ну как там, что там?..

— Дай прийти в себя с дороги, — взмолился Юрий, — успею еще доложиться. — Но приходить в себя он не стал, начал рассказывать о том, что его направили в Сибирь, в район больших новостроек, и что он с радостью туда едет.

— Чего ж тут радоваться-то, — всплеснула руками тетенька. — К черту на кулички запрут, и будешь там куковать.

— Дело это решенное и обсуждению не подлежит.

— Когда ж едешь?

— Ровно через три дня.

— Так это ты к нам на столько ж?

— Завтра утречком — до свиданья.

— Что ж я стою, — спохватилась Марина, — надо ж готовить.