В этом отношении, как я уже упоминал, непрошеные русские эмигранты 20-х годов, больше чем кто-либо, проявляли на каждом шагу удивительную бестактность и кололи самолюбие каждого болгарина в отдельности и всех болгар вообще. Большую и неприглядную роль сыграли в связи с этим культивировавшиеся в Российской империи идеи великодержавия и господствующего положения России среди славянских народов. Для носителей этой идеологии болгары, сербы и черногорцы были не более как «бедные родственники».

С такими чувствами явились на болгарскую землю тысячи эмигрантов, покинувших родину в самом начале 20-х годов. Подавляющее большинство их не считало нужным не только ознакомиться с болгарской культурой, но даже хотя бы немного изучить болгарский язык. О том, что болгарский народ имеет многовековую историю, эти люди не имели никакого представления. Для них эта история начиналась с того момента, когда русские войска перешли в 1877 году Дунай и начали постепенно очищать Болгарию от её поработителей — турок. О болгарском народном эпосе, литературе, поэзии, народной песне, прикладном искусстве они в громадном большинстве не хотели ничего знать.

На какую ещё там литературу и искусство способны «бедные родственники» из «Задунайской губернии»! — таков был в описываемые годы образ мыслей значительной части белоэмигрантов. За пять проведённых мною в Болгарии лет я был бесчисленное количество раз свидетелем того, с какой горечью и чувством обиды болгарин переживал это незаконное презрительное и высокомерное отношение к его народу и родной ему культуре.

Особенно непростительно это было для тех пришельцев, перед которыми Болгария широко распахнула свои двери и предоставила возможность выбора места жительства и занятия любой работой на своей территории. Нельзя забывать при этом и того обстоятельства, что в описываемые годы Болгария была побеждённой страной, бедной и экономически отсталой, и что сами болгары в массе своей переживали лишения и нужду, наступившие при развязке той авантюры, в которую их вовлёк царь Фердинанд, бывший принц Кобург-Готский, немец по происхождению и русофоб, бросивший Болгарию в орбиту имперской политики Гогенцоллернов и Габсбургов.

Говоря всё это, я совершенно не склонен идеализировать ни Болгарию, ни болгар, ни болгарскую жизнь. Люди всегда остаются людьми. И всё же каждый русский эмигрант, проживший в Болгарии долгие годы, должен будет признать, если он хочет остаться объективным и честным, что Болгария и, пожалуй, Югославия были тогда единственными государствами во всём мире, где отношение к русским оставалось доброжелательным со стороны определённой части населения.

Как я уже упоминал, после восьмимесячного заведования русским стационаром орханийской городской больницы я поступил весною 1922 года на болгарскую так называемую окружную службу во Вратчанском округе в качестве сельского участкового врача. В течение первого года этой службы моей резиденцией было село Смоляновцы, расположенное в предгорьях северо-западных отрогов Балканского хребта; последующие три года — село Малорад, находившееся в Придунайской равнине, в 40 километрах от Дуная.

Окружная служба в Болгарии в те годы представляла собою почти точную копию земской службы в дореволюционной России. Описывать её вряд ли представит какой-либо интерес для читателя не врача. Скажу лишь несколько слов вообще о положении сельского врача в тогдашней Болгарии.

У каждого крестьянина в отдельности и у всех крестьян каждого села, вместе взятых, наряду с общим для всех болгар «государственным» патриотизмом существует патриотизм, так сказать, «местный». Болгарский крестьянин совершенно искренне считает, что его родное село лучше и краше всех на свете. Он гордится каждым новым насаждением культуры в этом селе, будь то врачебный участок, ветеринарный пункт, почтово-телеграфное отделение, школа, читальня, постройка какого-либо нового общественно полезного здания и т.д. Все лица, принимающие участие в жизни этих учреждений, — желанные гости, двери крестьянских домов широко открыты для них. Их окружают почётом, их любят, о них заботятся, ими гордятся. Болгарский крестьянин в разговоре со случайно попавшим в его село путником не преминет козырнуть своей амбулаторией, школой, учителями, врачом, фельдшером.

В описываемые годы окружная постоянная комиссия (учреждение, соответствовавшее русской губернской земской управе дореволюционных времен), открывая врачебные участки на селе, включала в свой бюджет только содержание врача, фельдшера и уборщика. Все остальные расходы по содержанию и функционированию его принимала на себя сельская община того села, где этот участок открывался: она отводила для амбулатории помещение, отапливала и освещала его, производила необходимый ремонт и т.д.

В большинстве случаев внешний вид этих амбулаторий был довольно убогий: обычно это была снимаемая общиной хата какого-либо зажиточного крестьянина. Оборудование её, инструментарий и маленькая аптека были примитивны. И всё же эти сельские врачебные участки сыграли в истории болгарской медицины такую же громадную роль, как и в истории русской медицины старые земские больницы и амбулатории.

Много нового для себя увидел я, попав в самую гущу болгарского крестьянства и прожив в болгарской деревне подряд четыре года.

Болгарские сёла тех времён, расположенные в равнинных местах, по своему внешнему виду во многом похожи на прежние наши украинские сёла: широкие немощёные улицы, пыльные летом и труднопроходимые из-за невылазной грязи весною и осенью. Белые глинобитные хаты, широко разбросанные вдоль улиц, крыты были не соломой, а плоскими каменными плитами имеющегося в Болгарии в изобилии серого камня; из него же были сложены изгороди. Кирпичные дома встречались редко.

В каждом селе — пять или десять двухэтажных домов сельских богатеев; церковь в византийском стиле, как правило насчитывающая несколько веков своего существования; сравнительно обширное кирпичное здание, занимаемое начальной школой, а кое-где прогимназией; такое же здание, занимаемое общинским управлением; несколько лавочек, торгующих сахаром, солью, леденцами, керосином, канатами, подковами, гвоздями и прочим товаром, необходимым для крестьянского хозяйства, и, наконец, корчмы — пять, десять и более.

Испокон веков и до последних довоенных лет корчмы были главным местом, где протекала деревенская общественная жизнь. Это были сельские клубы, без которых невозможно представить себе болгарской деревенской жизни в описываемую эпоху. Утром и днем они пустовали. С заходом солнца их заполняло почти все взрослое мужское население села. Здесь обменивались новостями, говорили об урожае и ценах на хлеб, затевались политические дискуссии. Женщины в корчму не заходили.

Всё убранство корчмы состояло из скамеек, расставленных вдоль стен, и столов. Сверху свешивалась керосиновая лампа. На стенах — плакаты страховых компаний и цветные лубочные картинки «Балканского папагала»[5]. Больше ничего. Как правило, еда не готовилась и не подавалась. Собравшиеся пили ракию и красное вино, приготовленные самим корчмарём. Но обычаи допускали присутствие односельчан, которые ничего не пили, а тем более не ели, хотя часами просиживали в корчме, участвуя в разговорах и спорах.

В довоенной сельской Болгарии корчмарь представлял собою очень внушительную величину. Не всякий мог открыть корчму. Для этого были нужны деньги и выполнение целого ряда формальностей. Корчмарями были деревенские толстосумы, вполне укладывающиеся в наше понятие кулаков. Влияние их на всю жизнь болгарского села было громадным. Они в трудную для крестьянина минуту давали ему ссуду деньгами или зерном под большие проценты; давали работу или, наоборот, отказывали в ней сельским батракам; руководили общественным мнением; оказывали сильный нажим на избирателей во время выборов для проведения в выборные учреждения нужных им людей; там, где это было им нужно, спаивали колеблющихся; были в близких связях с полицией и судебными органами.