— Замечательно вкусное.

Последовала продолжительная пауза. Казалось, им нечего больше друг другу сказать. Тогда Эльзе, чтобы нарушить неловкое молчание, проговорила:

— Знаешь, я нашла работу в библиотеке. А ты как живешь?

— Мне придется вернуться на службу, в Рим. Но точно еще ничего не известно.

Эльзе сделала последний глоток и отставила чашку.

— Зачем ты приехал?

— Привез тебе кое-какие вещи. Можешь взять их в камере хранения на вокзале. Там еще одежда и игрушки Паолы. Я подумал, что они должны храниться у тебя.

— Спасибо.

Он съел еще одно печенье. — Это французское печенье в самом деле потрясающее, — похвалил Коррадо.

— Я тебе дам с собой пару коробок, — заботливо сказала Эльзе.

— Это будет с твоей стороны очень мило. — Потом, переменив тон, спросил: — Можешь оказать мне еще одну услугу?

— Ну, конечно.

— Отвези меня на кладбище. Я хочу навестить нашу девочку.

Эльзе посадила его в свою машину. Они проехали по улице, по обе стороны которой высились небольшие виллы с островерхими крышами. Французский городок Эвиан в это время года особенно красив. Вид его оживляли разбросанные повсюду маленькие яркие клумбы и вазоны с цветами.

У могилы Паолы Каттани опустился на колени. Девочка смотрела на него с фотографии на надгробии — веселое личико, светящиеся радостью глаза.

Эльзе принесла букет живых цветов и, кладя его вместо завянувшего, услышала, как муж еле слышно шепчет:

— Маленькая моя! Как подолгу я оставлял тебя одну, когда, был тебе так нужен. А теперь я нуждаюсь в тебе, должен чувствовать, что ты всегда со мной рядом...

На древнюю Аппиеву дорогу выходят ворота прячущихся в густой зелени величественных вилл. Там правит свой пышный бал современный Рим. Легенда гласит, что именно здесь около двух тысяч лет назад Иисус Христос повстречал спасавшегося бегством Петра. Дрожа от страха, апостол его спросил: «Камо грядеши, Господи?..»

Однажды жарким июньским утром, как раз в этих местах, в распахнувшиеся ворота одной из вилл въехал металлизированный «мерседес». По аллее, меж двумя рядами пиний, он проследовал до виллы ярко-кирпичного цвета.

Справа от дома был бассейн. В нем плескались две девушки, а третья сидела на борту, небрежно откинув головку.

Из «мерседеса» вышли Каннито, Терразини и Лаудео. Одновременно распахнулась дверь виллы и на пороге показался хозяин дома.

— Дорогие мои! — радостно приветствовал он их, размахивая короткими ручками.

У него была огромная лысая голова. По сравнению с ней тело с выпирающим брюшком казалось маленьким. Ходил он весь напыжившись, держась словно аршин проглотил, по-видимому, чтобы казаться выше ростом. И непрерывно двигал руками, словно ему жал его легкий пиджак из чистого льна.

Терразини заключил его в объятия.

— Доктор Сорби, — проговорил он, — как я рад вас видеть!

Они вошли в дом. В гостиной Сорби жестом указал на мягкие кожаные кресла. Из бассейна доносилось веселое щебетанье девушек.

Сорби вышел на порог и призвал их к порядку?

— Тише вы! Дадите вы спокойно поговорить?

— Слушаемся, папочка! — хором отвечали девицы и разразились смехом.

Папочкой они называли его в шутку, но когда он оставался с ними без посторонних, Сорби принимал профессорский вид и объяснял им; что в этом скрыт потаенный смысл. Раз они называют его папой, утверждал Сорби, значит, действительно видят в нем отца.

Шум стих, и четверо мужчин принялись спокойно обсуждать свои дела.

— Могу вам сообщить, — начал Терразини, — что наш друг Карризи скоро прибудет из Америки. Он едет лично изложить нам свои планы. Но сразу же вам скажу, что он предполагает вложить в Италии крупные капиталы.

Лаудео обратился к Сорби:

— Как могут быть осуществлены эти капиталовложения?

Сорби прочистил горло. Когда он говорил о деньгах, то странно кривил рот, шевеля только одной его стороной, а другая оставалась неподвижной, словно в параличе.

— Деньги, — разъяснил он, — поступят из Соединенных Штатов в Швейцарию. Они будут переведены в банки, находящиеся под моим контролем. Затем через мой банк они попадут в Италию.

Лаудео, полагая, что в таком тесном кругу можно полностью раскрыть карты, сказал:

— Таким образом, круг замкнется. Я хочу сказать, что деньги, покинувшие Италию, в нее вновь возвратятся. — Он взмахнул рукой. — Отмытыми!

Но Сорби покоробила столь грубая манера выражаться.

— Ну что вы, что вы, — возразил он. И нашел более благопристойную формулировку: — Речь идет об иностранных капиталах, накопленных посредством новых форм сбережения. Они будут вложены в наш национальный рынок с самыми радужными перспективами.

— Нашего друга Карризи, — уточнил Терразини,— интересует главным образом электронная промышленность, поскольку ее продукция имеет широкое применение в военной сфере. Он хочет создать постоянный канал, чтобы выйти на ближневосточный рынок стратегических материалов.

— И что же ему для начала нужно? — перебил Лаудео.

Сорби откинул назад свой огромный сверкающий череп и перечислил:

— Он хочет получить земельные участки на выгодных условиях, льготные кредиты и политическое прикрытие. Я бы даже сказал: прежде всего — политическое прикрытие. Оно необходимо, чтобы преодолеть бюрократические барьеры, вы меня понимаете.

— Конечно, — отозвался Терразини. — У нашего друга Карризи типично американское мышление, поэтому он и привык все делать быстро. Любая проволочка его буквально выводит из себя.

— Учитывая занимаемое мной положение, — сказал глава отдела «Зет», - я был бы рад познакомиться с мистером Карризи, когда он прибудет в Италию, в частной обстановке.

Лаудео вызвался подготовить ему триумфальный прием.

— Если он пожелает статьи в газетах, интервью, тут нет никаких проблем. Журналисты работают на нас.

Сорби не раскрыл даже той половины рта, которой обычно разговаривал. Лишь сделал гримасу, выражающую крайнее отвращение, — ею он желал сказать, что его тошнит от шумихи.

Терразини, уловив смысл гримасы Сорби, возразил профессору Лаудео:

— Мистер Карризи против всякой рекламы.

— Однако, когда настанет время, — уточнил Сорби, — необходимо будет мобилизовать печать: мы должны подать наш проект в выгодном свете.

Глаза у Лаудео сверкали. Наконец-то найдется работа для прессы, контролируемой его Ассоциацией. С оттенком гордости он заявил:

— У нас в руках самые авторитетные органы печати.

Метрах в двухстах от виллы, где происходило совещание, кто-то притаился в кустах. С верхушки холма, где он расположился, ему было видно все как на ладони. Это был молодой, энергичного вида парень, который не спускал глаз со входа в виллу. Увидев четырех выходящих из дверей мужчин, он тотчас направил на них длинный телеобъектив и начал одну за другой щелкать фотографии.

Когда им нужно было поговорить, Каттани и Ферретти пользовались условным сигналом. Их встречи происходили на складе электромагазина. На этот раз Ферретти вызвал его, чтобы узнать, выполнил ли Кан-нито свое обещание взять Каттани в свой отдел.

— С тех пор от него ни слуху ни духу, — сказал комиссар.

— Странно.

— Что вы мне советуете? Позвонить ему?

— Нет, — покачал головой Ферретти. — Это его может насторожить. — И, помолчав немного, пояснил свою мысль: — Он гораздо более недоверчив и подозрителен, чем вы думаете. Полагаю, он ожидает с вашей стороны какого-нибудь поступка. Чего-то очень убедительного, слов ему недостаточно. Ему нужно доказательство, что вы действительно перешли на его сторону.

Каттани подсказал:

— Какой-то мой шаг, который был бы ему выгоден...

— Вот-вот, — кивнул Ферретти.

— Я знаю, что надо сделать, — сказал Каттани.

На следующий день он вернулся в Трапани. В этом древнем приморском городе овладевал он утонченным искусством лгать, выдавать выдумку, обман за действательность. Теперь он туда возвратился, чтобы продемонстрировать на деле, насколько высокого уровня в этом достиг.