Сэм, как мне показалось, был на грани отчаяния.

— Прошу вас, — повторил он. — Пожалуйста.

Ничего необычного в его приглашении не было. Приходишь на ужин и приносишь свою долю: еду, одежду, деньги.

— Нет, — отказался я.

В принципе мне ничего не стоило взять его за жабры. Мятежники рассчитывали на то, что он и его друзья перетянут на свою сторону влиятельных жителей Голиаты. Похоже, цена неудачи была слишком велика. Я положил фонарик на пол в самом центре комнаты, а сам сел в единственное в моей квартире плетеное кресло, которое прикупил на малавийской границе. На колени я положил свой «Калашников».

В самом начале нашей беседы нашлось место для изрядной доли хвастовства. Сэм совершил ряд ностальгических экскурсов в прошлое, вспомнив воображаемые «славные золотые деньки» Голиаты, предшествующие победе ФРЕЛИМО. Что поделаешь, от старых привычек отказываться мучительно трудно.

— Думаю, для нас очень важно — уверен, что такой образованный человек, как вы, согласится со мной, — знать, чем дышат эти мятежники, пусть даже ради гарантии нашей собственной безопасности…

Сэм начал пересказывать всякие невероятные слухи, которые уже неделю ходили по Голиате. Дескать, численность бандитов сильно возросла, не опасаясь сопротивления, они якобы среди бела дня нагло ворвались в дом Елены Млокоте и забрали оттуда все мало-мальски ценное — коз, одежду, батарейки, даже зеркальце в металлической оправе.

— Подождите-ка, — остановил я поток Сэмова красноречия. — Про чей дом вы только что сказали?

— Не понял?

Я не смог сдержать своего раздражения.

— Козы и зеркальце. В чьем доме они их забрали?

Сэм удивленно моргнул.

— В доме Елены Млокоте. Неужели вы ее знаете?

— Мне показалось, вы назвали другое имя, — небрежно отмахнулся я. — Значит, завтра вечером? А что нужно принести? Что надеть?

Лишь услышав ответы на эти вопросы, я выставил его за дверь.

На следующий день я одолжил у Нафири велосипед и через поля маниоки и ананасовые плантации доехал до дома Елены Млокоте.

По местным стандартам это был настоящий особняк: кирпичное строение, вокруг которого посажены деревья кешью и манго, мощенная камнем дорожка. Дом стоял одиноко и оказался гораздо дальше от города, чем я предполагал. Поблизости, в тени жакаранд, находилось еще несколько домов — правда, почти все с заколоченными дверьми и окнами. Соседи Елены давно покинули эти места, опасаясь набегов боевиков РЕНАМО. По словам Нафири, те, кто не послушался голоса рассудка, теперь спят вечным сном на кладбище Голиаты.

— Ну а вы?

Елена пожала плечами.

Мы сидели у нее на кухне. Деревянные стены и металлическая крыша. Цементная лохань для стирки белья.

— Правда, стирать белье я до сих пор хожу к бассейну. Там хоть есть с кем побеседовать.

Она разговаривает со мной на языке чичева, и монотонный ритм фраз на какое-то мгновение скрыл тот факт, что она не ответила на мой вопрос.

Внешне Елена не очень похожа на отца. Лишь после того как она заговорила, я убедился, что это дочь Жоржи Каталайо. Она даже по-своему привлекательна. Елене сорок с небольшим, но последствия ужасной засухи оставили отпечаток на ее внешности.

Она никому не позволит выбросить ее из этого дома.

— Они унесли мой радиоприемник, — призналась Елена. — У меня было три козы. Эти подонки забрали всех.

— Неужели?

— Все равно они ушли, — пожала плечами моя собеседница.

— Они вернутся.

— Сэм Каланге держит с ними связь. У них сейчас находятся несколько курандейрос, они лечат их раненых. Там, в саванне, все сильно оголодали.

— Что вы говорите?

Елена делала единственное, что в ее силах. Она пыталась примириться с действительностью.

— Послушайте, — сказал я. — В моем доме найдется комната для вас. Вы могли бы пожить у меня.

На неуклюжее предложение белого человека она ответила самым естественным образом: отрицательно покачала головой и улыбнулась. Был день стирки, и мы с Еленой пошли к ручью, который когда-то питал муниципальный бассейн Голиаты.

Пока Елена отбивала о камни скрученную в жгут капулану, ее сын Матеу, не обращая внимания на нас обоих, лежал на своей тростниковой циновке и размахивал руками, как будто дирижировал какой-то сложной современной симфонией. Я сидел, болтая ногами, на краю старого бассейна и размышлял о том, что же привело меня сюда. Что подарило мне эту встречу.

Бассейн уже давно пуст. Труба, по которой в него поступала вода из ручья, разбита вдребезги, а украшавшая когда-то дно голубая декоративная плитка — рыбки, раковины, водоросли, кораблики, мельницы — превращена в груду цветных осколков. Бандиты раскурочили даже кабинки для переодевания, некогда оберегавшие целомудрие плантатора и его детей, парикмахера и его семьи, инструктора по вождению и его жены — малочисленной белой элиты старой Голиаты.

Из кухни Елены открывается прекрасный вид на подножие холма, на останки кабинок, на Голиату и бурую ленту взлетно-посадочной полосы. Еще дальше, ближе к линии горизонта, воздух так прозрачен и чист, что видна даже малавийская граница.

Елена завернула сына в постиранную капулану — та уже успела высохнуть под жгучим утренним солнцем. Я смотрел, как она привязывает малыша к себе, и мне бросилось в глаза, что у нее дрожат пальцы.

От меня также не ускользнуло, что она посмотрела на Матеу с какой-то безнадежной тоской.

— Что случилось?

Елена пожала плечами:

— Просто вспомнила одну свою подругу.

Я молчал, ожидая дальнейших пояснений.

— Пойдемте, — сказала она. — Сходим на ее могилу. Хочу поговорить с ней.

Мы спустились с холма вниз, к кладбищу. В дневное время тут было нечего опасаться. В одной части кладбища я увидел памятники жертвам взрывов, тем, чьи останки невозможно было нормально похоронить. А вот какой памятник Елена установила на могиле мужа.

Даты жизни опечалили меня.

— Он был так молод.

Должно быть, женился на Елене еще подростком.

— Муж погиб, ведя грузовик по проходу между минными полями, — сказала она.

За памятником ее мужу расположен участок крошечных могил. Я подумал, что здесь похоронены младенцы, умершие при родах или в результате выкидыша. Но Елена сказала:

— Здесь покоятся оторванные конечности.

В этих могилках лежали ноги. Обрубки ног. Кости, суставы и сухожилия. Подобных могил было так много, что я задался вопросом, а где же обитают калеки? На улицах мне они не встречались.

— Они обрабатывают свои поля, — пояснила Елена. — Где же им еще быть?

— А как же мины?

— А что мины?

Мне вдруг стало интересно, навещают ли калеки свои собственные могилы.

Елена отвела меня к тому месту, где покоилась ее подруга.

— Кеси, — сказала она, обращаясь к могильному холмику. — Это — Саул. Он был другом моего отца.

Я посмотрел на Елену. Та ответила мне улыбкой.

— Не знаю, зачем он пришел к нам, но догадываюсь.

— Ваша подруга, — произнес я, стараясь скрыть свои истинные чувства. — Кто она такая?

— Она была медсестрой, — ответила Елена. — Обычным гражданским лицом. По словам ее мужа, она была на шестом месяце беременности, когда на больницу напали матсангас.

Только без нервов. Я уже стал понемногу привыкать к подобным историям.

— Они вырвали у нее из живота еще не родившегося младенца и швырнули его в огонь.

Елена взяла меня за руку. Матеу, привязанный к ней складками капуланы, заморгал, глядя на белого человека.

— Я ведь получила вашу открытку, — сказала Елена, — и знаю, что привело вас сюда. Вы думаете, что это сделала я.

Она вывела меня с кладбища, мы вновь поднялись по склону и вернулись к ней в дом.

Пока мы шли, Елена рассказала о своем кратком участии в событиях мировой истории.

— Этого не должно было случиться. Я имею в виду бомбу, — проговорила она.