PQRD

Лето 1944 года

Дик Джинкс, до выхода на инвалидность — моряк торгового флота, разбирает пускатель электродвигателя (заказ от очередного клиента) и раскладывает разъятые части по верстаку. Поверхность верстака вся в зазубринах и царапинах, оставленных за долгие годы зубилом и плоскогубцами. Здесь помимо всевозможных механизмов чинились лошадиные удила и упряжь, набивались и штопались седла. Ножки верстака стоят на кирпичах, чтобы Дик мог работать стоя. Из-за больной спины он уже давно не занимается ремонтом сидя. Джинкс берет небольшую деталь двигателя, изучает и — что, по-вашему, последует дальше? — засовывает в рот, как спелую сливу. Он обсасывает ее, пока она не становится чистой, выплевывает железяку на кусок ветоши, вытирает и берется за следующую.

Элис — они с ней женаты вот уже одиннадцать лет — с ребенком на руках идет по заваленному всякой всячиной двору, стараясь не испачкать новое ситцевое платье о сваленную грудами рухлядь. Чего тут только нет! Кузнечные клещи для подковки лошадей в ржавом жестяном барабане; массивные резиновые покрышки, надувные и сплошные; огромные деревянные хомуты, наковальня, сломанное тракторное колесо выше человеческого роста. Солнечный свет, проникающий в каморку, просвечивает тонкую ткань ее платья, и Дику видны округлившиеся после родов бедра жены. Красивые икры сохранили форму, но вот коленки — коленки у нее совсем маленькие. Джинкс ничего не говорит Элис, но всякий раз, глядя на эти колени, морщится, затаив опасения.

Первому ребенку, дочери, которая и стала причиной их скоропалительного брака и его бегства в море в 1934 году, было бы сейчас одиннадцать лет, но девочка умерла буквально через несколько часов после своего появления на свет. Убитая горем Элис осталась на берегу одна, мгновенно превратившись в новоиспеченную соломенную вдову. Дик, впрочем, оказался ненамного мудрее, потому что в тот момент, когда умерла его новорожденная дочь, находился в самом центре Атлантики, и от взрыва в машинном отделении его отделяло всего несколько часов. Этот взрыв эхом отозвался на всей его жизни.

Стоит ли удивляться, что второй ребенок, зеница ока его Элис, юный Никки Джинкс, неожиданно подарил Дику шанс начать все заново. (На двери кафетерия болтается табличка «Открыто», дверь с полосатой занавеской не заперта, короткое и яростное совокупление стоя у прилавка — это единственная поза, на которую теперь способен Дик из-за изуродованной спины.)

С 1934 года и до сих пор, между рождением первого и второго ребенка, между его бегством в море и возвращением, какой была она, его жизнь?

Дик не может ничего вспомнить.

В памяти остался лишь смутный образ: похожая на операционный стол кушетка, обтянутая кожей и набитая конским волосом. Фотографии на стене — какой-то иностранный город, непонятно где находящийся. Фамилия доктора, такая короткая. Пал?.. Да, кажется, так. Привкус резины во рту.

Все это никак не хочет связываться воедино.

«Пройдемте, мистер Джинкс!».

Указания. Предостережения. Коридоры, светло-зеленые или горчично-желтые. Двери с номерами. Резиновые шланги. Кровати.

«Где мы?» — звучит голос в его голове. Женский голос.

Он оглядывается в поисках ответа. Этот грот пропахший машинным маслом. Эти вещи — упряжь для фермерских лошадей, колесный бандаж, устройства для подъема грузов, набор кузнечных инструментов. Здесь все должно иметь свой цвет. Желтые этикетки на банках с тавотом. Ярко-красный домкрат. Седельная кожа цвета ирисок и жженого сахара. Но цвета сначала были приглушены, а затем и окончательно проглочены пылью, копотью и прочими отходами его ремесла.

Никакой это не грот.

Он знает, что это такое.

Это — черно-белое место.

Судорожно хватая ртом воздух, Дик выплевывает деталь двигателя на стол. Она поблескивает — серая штуковина, похожая на гнилой зуб.

Элис, чье внимание поглощено ребенком, не замечает паники в глазах мужа, не видит, как мелкой дрожью дрожит его диафрагма, пока он пытается восстановить дыхание.

— Сегодня прекрасная погода, — говорит она. — Сливы уже созрели, их можно собирать хоть сегодня. Когда справишься со своими делами, подержишь мне лестницу.

Дик набирает полную грудь воздуха, чтобы издать свой привычный вопль — Ииии! — но спокойный, мягкий голос жены предотвращает катастрофу. Он обрубает красный провод, обезвреживая кошмар, что сидит внутри него, и возвращается в реальный мир, в настоящее. Сделав еще один вдох, он издает пиратский клич: «Йо-хо-хо!»

Одно Джинкс может сказать наверняка: каким бы ни были остальные подробности его жизни, он, как карманный нож, заржавевший в открытом положении, не годен для нужд военного времени. Его вынесло сюда — после ряда странных, а порой и сомнительных приключений — подобно обломку кораблекрушения, выброшенному на берег. Ему есть кого благодарить. Прежде всего за кузнечное ремесло: к этому делу его пристроил отец Элис. Ну и конечно же, он многим обязан жене, которую в свое время почти что бросил. Дик даже на секунду не мог представить себе, что вернется, подобно израненному зверю, туда, где когда-то все началось. Он не надеялся, что она все еще живет там, где они расстались, что ждет и примет его смиренное предложение начать жизнь заново, с чистого листа, как когда-то — одиннадцать лет назад.

Он вспоминает полногрудую восемнадцатилетнюю девушку, которая в 1933 году отдалась ему, почти мальчишке, потому что в их городе не было парней старше. Девушка, на которой ему пришлось жениться. Дик вспоминает гордость и стыд, которые он испытывал одновременно, — Джинкс и боялся своей невесты, и не смел поверить в свое счастье. Для свадебной церемонии он даже прилизал волосы вонючей помадой, подозрительно похожей на чистый кулинарный жир, — ею его снабдила матушка. С нее станется.

Избранница Дика за эти годы превратилась в цветущую, полную сил женщину. И самое главное, она не стала ревнивой мегерой, чего страшится каждый моряк. А ведь могла.

— Подержи-ка нашего Никки, отец, — говорит Элис. Она нагнулась к Дику, открыв его взгляду пышный бюст. — Похоже, к нам посетители.

Это их собственность: кузня, плавно переходящая в гараж с ремонтной мастерской; небольшой, без асфальта, но чистый двор перед домом с двумя бензиновыми колонками, приводимыми в действие вручную; кафетерий для проезжающих мимо шоферов; сливовый сад за домом.

Элис, нежно улыбаясь, передает ребенка на руки мужу. Дик запротестовал бы, вот только под языком у него полно песка. Его мускулистые руки, созданные для кузнечных работ, добровольно принимают сверток с двенадцатью фунтами чужой жизни.

Жена уже исчезла из виду, унося с собой запахи мастерской. Подол ее платья на мгновение зацепился за металлические пластины, когда-то части трактора, а теперь, поскольку самого трактора уже нет, годные разве что на переплавку. Глядишь, старый металл обретет вторую жизнь в смертоносных изделиях, на которых проставят клеймо «Хэвиленд», или «Браунинг», или «Маркони».

Дик не может даже представить себе большее счастье, нежели то, которое он испытывает в эти мгновения. У него есть новая профессия и старая жена, есть даже сын. Но нынешние радости, которые он открыл для себя, не удовлетворяют его прошлое. Да, чем радостнее настоящее, тем яростнее стучит в ворота прошлое Дика, настоятельно требуя к себе внимания. Возможно, такое случается, когда приходит старость. Или, быть может, этот дьявол, профессор Пал, переборщил со своими лечебными сеансами? В любом случае даже самая ничтожная мелочь способна мгновенно отправить его в прошлое. Один небрежный поворот мысли — и Дик вновь переносится туда. Взрыв. Наклон палубы. Морская вода стремительно врывается в трюм отсек за отсеком, тяжелая, словно молот в руках маньяка. Отчаянные попытки спастись. Препятствия на его пути. Молодой моряк, которого он убил. Жуткое выражение в глазах юноши, металлическая стойка, раскроившая ему затылок.