Марлен мучилась сомнениями — правильно ли она поступает? Как‑то быстро она согласилась на эту встречу… Непозволительно быстро. А с другой стороны, если бы она вела себя неприступно, как положено девице ее положения, маг мог просто развернуться и уйти. Девушка не пережила бы этого. Столько времени молчать, смотреть украдкой без малейшей надежды и вдруг… Нельзя упускать такой шанс. Быстро, ну и что, пусть быстро! Главное что он придет. Он хочет что‑то сказать, и девушка догадывалась, что именно. В своих мечтах Марлен уже раз сто прокручивала это объяснение, и все же, все же… Только бы он не решил, что она легкодоступна.

Впрочем, гораздо больше страшило иное — а вдруг она просто неправильно поняла мага? И что тогда? Мысль была настолько ужасна, что девушка загнала ее на самые задворки сознания. Высокий блондин привлек ее внимание сразу же, с первого взгляда. Она еще не видела таких мужчин. Прошлый городской маг был уже глубоко в летах, с длинной седой бородой. И Марлен, будучи тогда еще ребенком, с детской непосредственностью решила, что все маги такие. Но через несколько лет после смерти старика, когда в городе уже смирились, что придется и дальше жить без магической поддержки — проезжие кудесники были редки и брали за свои услуги непомерно большие суммы, — пришел молодой колдун. Разведав обстановку в местном трактире и поняв, что конкуренции можно не опасаться, он самовольно поселился в старой, давно пустующей лесной хижине. Тут бы порадоваться — есть к кому обратиться в случае беды, вот только не возлюбили пришлого кудесника простые люди. Слишком чуждый, непонятный, пугающий — да что ему тут вообще надо? Но Марлен это не смущало. Одинокий изгой, немногословный, с обаятельной ироничной усмешкой, легким столичным лоском, изяществом манер, да еще с какой‑то непонятной магнетической силой сразу же поразил ее воображение. Светлые голубые глаза притягивали, хоть и всегда были холодны, словно лед. Марлен убедила себя в том, что его терзают какие‑то страдания, что молодой красавец пережил в прошлом нечто ужасное (подобные эпизоды были почти во всех читанных барышней романах), и полюбила еще больше той самой слепой первой любовью. Жуткие слухи, с каким‑то извращенным удовольствием пересказываемые служанками бесчисленное число раз, никак не повлияли на чувства юной леди. Темная аура привлекала, манила, как огонек бабочку. И сейчас бабочка была готова броситься в этот огонь, совсем позабыв про нежные крылышки… Но она не знала об этом, не знала, что пламя вскоре взметнется и поглотит ее.

Недомогание себе девушка придумала, едва переступив порог дома — пожаловалась на головокружение и слабость. Служанка тут же доложила об уличном происшествии, которое и могло столь потрясти юную госпожу. От лекаря барышня отказалась — мол, само пройдет. Провалявшись в постели полдня, шатаясь, сошла по лестнице и потребовала мага. Отец, как всегда, не смог отказать единственной дочери. Тем более что маг действительно мог избавить от недомогания гораздо быстрее лекаря.

И теперь девушка старательно прихорашивалась перед зеркалом, прогнав служанок. Каштановые волосы, распущенные по плечам, выгодно оттеняли белизну свежего молодого личика, но Марлен все еще была недовольна. Роль больной вводила жесткие рамки — никаких платьев, корсетов, украшений, косметики. Это угнетало. Было сменено и небрежно отброшено в сторону уже три пеньюара, четвертый тоже не вызывал восторга, хотя желтый шелк шел девушке не меньше голубой кисеи. Она уже собиралась скинуть и его, но заглянувшая девица доложила о приходе мага. Марлен побледнела еще больше, запахнулась и без сил опустилась в кресло.

Маг медленно вошел в комнату и остановился у дверей. Леди махнула рукой служанке и произнесла настолько слабым голосом, что заподозрить ее в симулировании болезни было просто немыслимо:

— Оставь нас.

Девушка неохотно послушалась. Когда дверь за ней закрылась, Арий сделал легкий пасс рукой, поставив защиту от прослушивания. Покои наполнило молчание, мужчина смотрел в пол, собираясь с мыслями, а девушка сидела ни жива, ни мертва, комкая в руках ткань пеньюара. В голове ее роились мысли, но самой яркой была: «уж лучше бы в голубом!»

Наконец она не выдержала:

— Вы просили меня о встрече…

Маг вздрогнул, словно бы очнувшись, и порывисто шагнул к ней:

— Я прошу простить мне мою дерзость. Я знаю, как самонадеянно было с моей стороны умолять вас о свидании и безгранично благодарен за ваше милостивое согласие. Вы столь же добры, сколь и красивы. Но я прошу вас и о снисхождении — выслушайте меня и не судите строго, просто я не могу иначе. Видеть вас, говорить с вами и при этом молчать… Потому что так надо, потому что правда оскорбит вас. Но не бойтесь, даже сейчас я не произнесу ничего недозволенного. Даже в эту минуту… Я просто пришел, потому что понял: у всего есть предел, и ноша безмолвия слишком тяжела. Больше нет сил ее нести, просто нет сил… Я пришел попрощаться.

— Попрощаться? — произнесла Марлен непослушными губами. Это последнее слово вывело ее из той эйфории, в которой она пребывала, слушая сбивчивую речь.

— Да, я понимаю, что вам нет до меня никакого дела. Нет дела — уеду я, или останусь. Но попрощаться с вами я считаю своим долгом. Ведь вы — единственный человек в этом городе, с которым я бы не хотел расставаться.

— Так вы уезжаете?

— Да. Я вынужден уехать. Я не могу больше находиться здесь. Находиться в одном городе с вами. Я предпочитаю уехать, так будет лучше. Я не хотел бы тревожить ваш покой ни словом, ни взглядом. Но уехать, не простившись, я не могу. Так прощайте же, и простите, если в силах, мою неслыханную дерзость! — Арий порывисто развернулся, делая вид, что собирается уйти, но окрик ожидаемо остановил его.

— Подождите! — девушка на ватных ногах встала с кресла, протянула к магу дрожащую руку, словно пытаясь удержать его. — Вернитесь, я прошу вас.

С легким поклоном Арий приблизился к Марлен, продолжая смотреть в пол.

— Скажите, мне очень важно… Почему вы уезжаете? Скажите правду!

— Вы не догадываетесь? — легкая улыбка тронула бледные губы, он впервые открыто посмотрел не нее, и в этот раз в его глазах не было холодного льда. — Из‑за вас.

— Так вы любите меня?

Голубые глаза затенили ресницы. Это было удивительно, но при светлых, золотистых волосах ресницы мага были черны.

— Вы любите меня…

Мужчина легко поклонился, и опять развернулся к двери.

— Но подождите! Вам не нужно уезжать! Я поговорю с отцом, я смогу его уговорить!

— О чем вы? — светлая бровь вопросительно приподнялась.

— Вам не нужно уезжать. Вы можете остаться. Со мной. Здесь.

Маг усмехнулся.

— Я знаю, ваш отец вас любит, но… Кто вы, и кто я…Не стоит даже затевать подобный разговор, ничего хорошего тут не выйдет. Вы добьетесь лишь того, что станете пленницей в собственном доме, а эти покои будут вашей темницей. Я не могу допустить этого. Уж лучше я уеду…

— Уедете… Тогда я отравлюсь! Вот увидите. Только этого вы и сможете добиться своим отъездом. Без вас я все равно никогда не буду счастлива, лучше уж сразу смерть…

Арий с трудом подавил совершенно неуместную улыбку. Надо же, сколько пафоса, какие нервные, на гране срыва, речи! Впрочем, чего еще можно ждать от не в меру избалованной, начитавшейся романов девицы. Пожалуй, она и вправду способна от дури и яду хлебнуть, и в петельку залезть: ну как же, из‑за Великой Любви! Или из‑за того, что она считает любовью… Расскажи ей сейчас Арий всю правду: зачем он пришел, и что никаких иных чувств, кроме веселья она у него не вызывает — и благородная Марлен и вправду сведет счеты с жизнью. Наивная, ничего не знающая о настоящей жизни девочка. Нежное, тщательно оберегаемое комнатное растение. Как раз из таких и получаются идеальные жертвы.

Впрочем, этот порыв был весьма на руку Арию, нужно лишь правильно выдержать тон.

— Нет, я вас прошу, не надо. Вы еще встретите человека, который будет достоин вас, вы будете счастливы с ним… А я должен уйти с вашей дороги. Поверьте мне, скоро вы позабудете меня, и даже будете смеяться над этим временным помрачением рассудка.