Ирина Павловна упорно стремилась угнездиться в загородном доме. Поскольку Воротников ее грубо выпроваживал, она дежурила в большом холле как самозваный сторож. Панкратова старалась вести себя «невидимкой». Хотя и замечала: потеряв голову от ревности — Колоскова-то прекрасно помнила, что скрывается под балахоном Тамары, — юристка слишком навязывалась шефу. Своими же руками разрушала отношения. Мужчинам свойственно инстинктивно шарахаться от назойливых притязаний. А уж прикованный к постели, раздраженно-болезненный Воротников был еще менее обычного склонен к такту и терпению.

Что удивительно, жена Воротникова появилась на даче всего несколько раз. В первый приезд одна, а во второй — привозила с собой сына. У нее была своя машина, розовая двухдверная иномарка, которую она не без шика водила. Совершенно не обратив внимания на Тамару и очень сухо поздоровавшись с оказавшейся тогда на даче Колосковой, Воротникова всего десять минут посидела возле мужа. И, взяв у него очередную сумму, тут же уехала. Ее словно не интересовало, насколько хорошо за ним тут ухаживают. Впрочем, если она знала, что он ей изменяет, Панкратова ее понимала.

Сама она от обилия забот и треволнений выматывалась так, что к полуночи с ног валилась. То, что она, дабы не дать пичкать шефа мясом, вынуждена и готовить для него (на всю ораву, включая охрану, медсестер и шофера Володю готовила уборщица Зинаида Сергеевна), как бы и не считалось. Это вроде бы хобби у нее такое. Или даже награда в знак особого доверия Валерия Захаровича, который за работу фирмы спрашивал с нее еще взыскательнее прежнего. Если кто-то из начальников отделов чего-то не успевал или путал, то крайней всегда была она. Сам Воротников избегал общаться с подчиненными. За все время болезни ни один из ключевых сотрудников ни разу в его кабинет, ставший для шефа больничной палатой, так и не вошел. Даже шофер Володя не допускался. Воротников вызывал с кухни Панкратову, чтобы она передала, куда и зачем нужно съездить.

Вначале она думала, что преднамеренность этого положения ей чудится. Но однажды из-за усталости она огрызнулась. Сказала, что быть и поварихой, и секретарем, и референтом, и замом за все про все одновременно она не успевает. Не разорваться же ей. Шеф посмотрел на нее с новой в его повадках задумчивостью и объяснил:

— Конечно, задергали тебя. Так и должно быть. Представь, что я уеду в командировку. На неделю или даже две. Или в отпуск — на месяц. До сих пор в таких случаях фирма тут же начинала буксовать. У нас так принято: если хозяин в отъезде, то и все остальные как бы в отпуске без отрыва от производства. И не придерешься. У каждого миллион объяснений, почему все замерло. Надо с этим кончать? Надо. Сейчас идеальная ситуация. Я тут, но меня вроде бы и нет. Зато есть ты. Так они все привыкают видеть в тебе меня, слышать от тебя мои приказы. Дошло? Теперь, когда я буду в отъезде, они этого и не заметят. Но ты буквально будешь завалена и работой, и бытом, и всякими мелочами. Значит? Ну, поднатужься, подумай своей бабской головой! Вот именно. Тебе тоже нужно: «а» — привыкнуть, что ты «крайняя»; «бэ» — натренироваться четко координировать работу в этом стрессе; «вэ» — спланировать и организовать дело так, чтобы стресса не было; «гэ» — делегировать полномочия и работу. Я что, запрещаю тебе привлечь кого-то себе в помощь? Даже нанять со стороны, если надо?

Из всех его пунктов ее больше всего задел «а». Он, не предупредив и не объяснив, назначил ее «крайней». Поэтому она строптиво напомнила:

— Не бывает ответственности без полномочий! А вы мне их не дали. Но если я должна всему, людям и обстоятельствам, подчиняться, то как я могу за них отвечать?

— Вот тут ошибочка у тебя. — Воротников устало прикрыл глаза и с минуту как бы собирался с силами. Приступы боли стали реже, но все равно вкупе с лекарствами сильно ослабляли его. — Полномочия не дают, их берут. Даются не полномочия, а задания. Ты сама по необходимости решаешь, какие права тебе нужны. И сама их берешь. Поняла? Для начала могла пожаловаться мне. Но лучше бы тебе самой переадресовать те заботы, которые могут решить другие, другим. А?

У Валерия Захаровича, бледного, обросшего мягкой русой бородкой и непривычно спокойного, появилась симпатичная напевность в речи. Он смотрел на нее с подушки так благостно, словно она выполняла его последнюю волю. Спорить в такой ситуации, возвышаясь над ним, будучи хоть и задерганной, но совершенно здоровой, ей не хотелось. Ей хотелось его пожалеть. Хотелось заслонить от всех бед и проблем. Она догадывалась, что он не желает видеть тех, с кем когда-то начинал «Аметист», пока не выяснит, кто из них вор и предатель.

Но Воротников, оказывается, сумел и из своей болезни извлечь максимум пользы. Тайком натаскивал ее на роль своего заместителя. Змей! Экзаменовать ее вздумал. Поэтому его советы, не лишенные здравого смысла, ее раздосадовали. «Значит, я сама должна взять на себя полномочия лавировать между твоей любовницей, женой и работой? Не слишком ли жирно?!» И Панкратова не сдержалась:

— Помните, в самом начале вы заявили, что личное не должно мешать работе?

— Разумеется, помню. И что?

— А к вам это относится?

— A-а! Ирина достает? Я же тебе сказал: сейчас все подчинены тебе. Все. Она не понимает? Запрети Володе ее сюда привозить.

«Вот же какой ты, — подумала Тамара Владиславовна. — Значит, ты запутываешь, а я за тебя должна расхлебывать? До чего же вы, мужики, умеете сваливать на нас грязную работу. Особенно прибирать там, где вы нагадили!»

Словно подслушав ее мысли, он — тихий и благостный на искрящейся белизной подушке — просительно улыбнулся:

— Я же сразу предупредил: тебе придется делать то, что я не могу или не хочу. Согласись, иначе на кой подчиненные? Резонно?

Ох уж эти мужские резоны! Всегда оказывается, что они правы. И она смолчала. А потом набралась духу и велела Володе не возить на дачу Колоскову без ее приказа. Тот это воспринял спокойно. Значит, согласовал с шефом.

Войдя во вкус, она позвонила в офис и от имени шефа велела Людмиле собрать завтра утром всю верхушку «Аметиста» на совещание в офисном кабинете Воротникова. Они удивились, что этот «круглый стол» вела она, но не слишком сильно. Тамара Владиславовна, спрашивая отчет и отдавая распоряжения, так часто заглядывала в блокнот, что у всех сложилось впечатление: она действует по сценарию, утвержденному шефом. Это и последующие совещания изрядно ее разгрузили. Большая разница: вести дела, собрав всех нужных людей в нужном тебе месте и в удобное тебе время, или дергаться всякий раз, когда они сами соблаговолят обратиться!

Конечно, она все равно сильно выматывалась. Но это была уже иная, неудручающая усталость. Работа спорилась, несмотря на то что ей самой приходилось формулировать и принимать решения. Да и с логикой шефа она быстро примирилась. Кому понравится, чтобы сотрудники торчали вокруг его постели, как скучающие родичи вокруг недужного старца?

Наладились и бытовые дела. Колоскова, поняв наконец, что назойливость может ей дорого обойтись, смирилась. Во всяком случае, теперь она изображала первую даму только в офисе и не опротестовывала распоряжений, которые отдавала Панкратова.

Как-то, проведывая все еще гостившую у Надиных родителей Зайку, Тамара поймала себя на мысли, что торопится назад, в дом Воротникова. Словно там ей было интереснее. Она даже покраснела от неожиданности такого открытия.

Неужели ей нравится ухаживать за этим властным, раздражительным типом? Да, что-то такое было. Несколько раз, глядя из-за компьютера на задремавшего посреди разговора Валерия Захаровича, она ловила себя на смешной мысли. Ей хотелось подойти и внимательно рассмотреть его лицо, такое умиротворенное во сне. Ее тянуло просто постоять с ним рядом, чтобы слышать его дыхание. Порой, когда он что-то объяснял ей, она замечала, что следит не столько за смыслом слов, сколько за движениями его властных, четко очерченных губ. Они так красивы, словно нарисованы. Интересно бы провести по ним кончиком пальца.