В телевизоре все так же мельтешит попса, истерично завывая на электрогитарах. Входят и выходят фельдшеры и водители. За окном в желтом свете фонаря хронически сырая стена с облупленной штукатуркой.

Я смотрел на стену и считал, где я потерял время. Где я потерял эти проклятые полтора часа.

Первое: я шел пешком из поликлиники, хотя мог потребовать машину. Это тридцать минут.

Второе: я поперся обедать. Не сдох бы и так, а жену мог бы предупредить об отъезде, заехав домой на минуту по дороге в Питер. Заодно и бутерброд бы взял. Это еще тридцать, а то и сорок минут.

Третье: двадцать минут я потратил, пытаясь найти объезд по незнакомому городу. А если бы еще не бегал по подвалам вокруг башни Мерлина в поисках телефона… Еще почти полчаса.

Короче, я должен был успеть.

Чай был допит, разбор полета окончен. Оценка «неудовлетворительно».

Цена моего торможения – тяжелая инвалидность ребенка. Сломанная жизнь, которая еще толком не успела начаться. Не родившиеся у Лены дети. Кому она нужна в деревне без правой руки? И так-то, тонкая да звонкая, на деревенскую красавицу не тянула. В деревне любят крепких, коренастых и здоровых. Там и очки на носу – дефект и повод для насмешек. Не нужны в деревне женщины. В деревне нужны бабы: навоз таскать, корову доить.

Это не было интеллигентским самобичеванием. Я не размазывал по щекам сопли. У меня были хорошие учителя. Некоторые из них были фронтовыми хирургами. Меня учили, что если у тебя начинаются осложнения на операциях или позже, есть золотое правило: начни с себя. И вот когда исключишь собственные ошибки, есть повод наехать на медсестру или санитарку.

Много лет спустя, работая главным врачом района, я сформулировал для себя еще один закон. Не бывает форсмажорных обстоятельств. У каждого успеха и у каждой неудачи есть фамилия, имя и отчество. Все остальное – отговорки и оправдание собственной импотенции. Ты обязан предусмотреть все, включая землетрясение.

***

Прошло около года.

Я так же работал на приеме в поликлинике. Обычный будничный день: мелкие дешевые переломы, придавленные дверью ногти, разбитые морды. Больше визгу, чем проблем.

И вдруг вошли двое, с огромным букетом цветов. Ленка с матерью.

Ленка улыбалась.

Я не мог поверить своим глазам: Ленка оказалась высокой и красивой! Я понял, что никогда не видел ее стоя. Видел тело под наркозом, с мертво раскинутыми ступнями ног, видел на носилках: белое лицо, искаженное ужасом, под белой медицинской простыней, с торчащей трубкой катетера под ключицей и заострившимся синим носом.

А тут… Передо мной, гордо выпрямившись, стояла красивая девушка. Стройные ноги, вызывающе торчащая грудь. Но главное было не это. Главное – она просто светилась счастьем!

Это было невероятно!

Ленка продемонстрировала мне протез: одетая в перчатку пластмассовая кисть сжимала пальцы, когда девушка поднимала руку, и разжимала при движении вниз. Говорила, что окончила школу и поступает в техникум. Еще что-то говорила. По кабинету, заглушая запах антисептиков, крови и гноя, плыл густой запах роз. Никогда не думал, что цветы пахнут сильнее крови.

- Вы знаете, через неделю Лена выходит замуж!

- За кого? – глупо спрашиваю я.

- Так у нее же был жених, Володя! Ну, еще до этого всего. Правда, его родители сначала были против… Но он им сказал, что тогда уйдет от них совсем. Сказал, что Лену любит и что на двоих у них целых три руки! Мы вам очень, очень благодарны!

- Мне? Мне-то за что? Это ведь из-за меня вы опоздали! Вы понимаете? Это из-за меня вместо руки – протез! За что вы меня благодарите?!

С травматологом работают две медсестры. Я вдруг увидел, что ни одной из них в кабинете нет.

- Не надо, доктор, - мать Ленки осторожно погладила меня по плечу. – Мы же видели, как вы старались. И в институте… такие врачи все хорошие. Они так за нас переживали. Предлагали американский протез подождать. Но тут Володя приехал. Надо со свадьбой торопиться, а то ему в армию уходить. Вот, заехали вам спасибо сказать.

Ленка наклонилась и чмокнула меня в щеку. Я вспомнил, что утром не успел побриться. Короче, я был растерян и чувствовал себя полнейшим идиотом.

Когда они ушли, я тормознул очередного ушибленного пьяницу и вышел покурить. Мои сестры тихо, как мышки, сидели на кушетке в гипсовой и как-то странно на меня смотрели. Как негры на белого медведя.

Я стоял во дворе поликлиники, пускал в небо синий дым и чувствовал невероятную благодарность к неизвестному парню Володе, который исправил мои ошибки.