— Почему молчат танкисты в засаде? — привстал старший лейтенант. — Такая силища из них прет, ну и нервы!

— Дистанция великовата для прицельного огня, — пояснил Кочергин, — семидесятки вооружены сорокапятками. Немцы могут их эффективнее обстрелять. У них тяжелые танки с длинной пушкой, семидесятипятимиллиметровой. Однако гитлеровцы вроде бы ничего не подозревают!

Но он ошибся. Среди копенок блеснул разрыв, и тучей взметнулся сброшенный с танков бурьян. Семидесятки окутались пороховым дымом, засверкали блицы танковых пушек. Несмотря на почти километровую дистанцию, в массе немецких танков взметнулись дымные рыжие факелы. Сломались стройные ряды машин, обходивших горевшие танки.

— Во дают! — с расстановкой отчеканил и восхищенно взмахнул биноклем старший лейтенант. — Это по-нашенски, по-гвардейски! Красиво немцы горят…

Семидесятки, издали напоминающие заводные игрушки, катились по степи в сторону балки. Они скрывались в черных кляксах разрывов немецких снарядов, исчезали в складках местности, но держались дружно и с секундными остановками вели прицельный огонь.

— Мастера! Красиво получается, — подхватил Кочергин, не замечая, что старший лейтенант его не слышит. — Такого я еще не видел! Легкие танки, всего взвод, отвлекли на себя целую лавину!

Тяжкий железный гул, нескончаемый громовой раскат пальбы переполняли простор. Поначалу большое расстояние до убегающих семидесяток быстро пожирали грузные, приземистые серо-желтые коробки с черно-белыми крестами на бортах, угрожающе размахивавшие длинными стволами с набалдашниками дульных тормозов. Над ними взвихрились новые черно-рыжие факелы: со стороны балки, с ходу ведя пушечный огонь, вырвались на простор и, грузно переваливаясь, понеслись по степи зеленые тридцатьчетверки Асланова, тащившие за собой снежные шлейфы. С танков посыпались серые комочки: то были расчеты противотанковых сорокапяток, сноровисто изготовлявшие пушки к бою. Поблизости устраивали позиции бронебойщики. Они вместе с артиллеристами выборочно расстреливали немецкие танки. Те, круто развертываясь, стали уходить, лавируя между подбитыми и горевшими машинами. Десятки вражеских танков, беспорядочно виляя и разбрызгивая цветные дымные трассы, бежали как стая мышей от нагрянувшей кошки. Потом они разделились на несколько колонн. Две направились к Верхне-Кумскому, а одна скрылась за поселком Восьмое Марта, отходя в сторону Песчаной балки. Немногочисленные танки Асланова их не преследовали. Оседала, окутывая черные остовы чадивших машин и сглаживая степную зыбь, плотная бурая дымка. На западе, где-то у горизонта, все отчетливее прорезались золотистые контуры меловых обрывов высокого правого берега Дона. Прогоркло-кисло тянуло тротилом и пороховой гарью. Кругом звенела плотная тишина. Внезапно вспыхнувший пушечный перестук, показавшийся неожиданно близким, заставил обоих командиров дружно повернуть головы в сторону Верхне-Кумского. Кочергин взглянул на трофейный хронометр. С начала боя прошло пятнадцать минут.

— Ну, сейчас немцам не до нас с вами. Самое время меж поселками проскочить! — живо поднялся комбат эрэсов, отряхивая колени.

Укрыв эрэсы в лощинах, неподалеку от автофургонов РТО, Кочергин попросил Басова, не скрывавшего свой интерес к «катюшам», позаботиться о гвардейцах: их надо было накормить, а машины перед боем подвергнуть профилактическому техосмотру. Кочергин поспешил в штаб полка. Спускаясь к автобусу с крутого откоса в Песчаную балку, он еще издали заметил у двери часового, что могло означать присутствие в штабе большого начальства. Согнув ноги в коленях, как это делают альпинисты, сбегая с травянистых склонов, он скатился вниз, обдав ошалевшего автоматчика снежной пылью и чуть не сбив его с ног.

— Кто у нас? Генерал, командир корпуса?

— Нет, товарищ лейтенант, — отряхиваясь, осклабился солдат. — Немец всего-навсего. Экипаж подбитой машины взяли, а в нем командир ихней роты оказался. Он давеча от Восьмого Марта к Аксаю прорывался и две машины здесь оставил. Одна и вовсе сгорела! Остальные ушли за балку Попова без своего командира. Не достали наши их, — продолжал рассказывать словоохотливый солдат, которому, видно, страсть как надоело в одиночку тут торчать. Он хотел сказать еще что-то, но Кочергин, не дослушав, поспешно распахнул дверь автобуса и шагнул внутрь.

Слева сидел другой солдат, зажав ППШ меж коленей, а за ним Кочергину бросился в глаза черный комбинезон и наклоненная голова молодого немца с тщательно расчесанным пробором. Офицер оперся локтями на стол, от чего толстенькие серебряные рифленые погончики, украшенные желтыми ромбообразно прикрепленными квадратиками, круто задрались вверх. По другую сторону от него сидел худой капитан с белесыми бровями и длинным лицом. В его глазах, устремленных на вошедшего, отразилось неодобрение. Кочергин невольно попятился, хотя лицо капитана выражало сбивавшую с толку доброжелательность. Напротив этих троих, по другую сторону стола, разглядывая «зольдбух» немца, сидел Козелков. Рядом — Софья Григорьевна и Бережнов.

— Ну, чего встал? — несколько удивленно посмотрел он на вошедшего. — Закрой дверь, весна не скоро. Садись, давно тебя жду.

Лейтенант протиснулся и пристроился на краю койки, рядом с Козелковым.

— Можно? — тут же потянулся Кочергин за удостоверением немца. «Ага, командир пятой роты одиннадцатого танкового полка шестой танковой дивизии оберлейтенант Хаген!»

— Каков гусь? — скороговоркой зашептал Козелков. — Хорохорится, за язык тянем! Однако немало уже выдал. Проясняется общая-то картина, шестая дивизия входит в пятьдесят седьмой корпус, тараном четвертой танковой армии его назвал! Специальной, для прорыва сталинградской блокады! Во как, оказывается… Не врал, стало быть, Крафт-то. Штаб армии — в Тормосине, на том берегу Дона…

Козелков внезапно осекся, выпрямляясь под осуждающим взглядом капитана. С фотографии в документе немца на Кочергина смотрело самодовольное, даже заносчивое лицо, освещенное белозубой улыбкой. Человек напротив был старше, его лоб бороздили морщины, глаза запали. Переводя взгляд с фотографии на оригинал, Кочергин отметил несообразное положению пленного выражение брезгливого равнодушия, с которым Хаген смотрел в стол, явно не желая показывать глаз. Бережнов терпеливо ждал, когда капитан закончит что-то записывать в свой блокнот, который тщательно прикрывал ладонью.

— У меня срочный приказ комбрига, товарищ, подполковник! — спохватился Кочергин.

— Ну давай, чего молчишь?

— Стой! — вмешался капитан. — Фамилий, населенных пунктов не называйте, лейтенант. И вообще, приказы здесь неуместно объявлять. Напишите и передайте подполковнику!

— Ну хорошо, пишите, Кочергин. А вы, Софья Григорьевна, тем временем поторопите господина Хагена. Нас интересуют подробные сведения о составе и вооружении всей армии Гота <…>

— Деблокирующее наступление четвертой танковой армии генерала Гота на Сталинград начато из Котельникова силами двух танковых дивизий. Двадцать третья наступает восточнее железной дороги. Наша, шестая, с этой стороны, — торопясь, переводила его Софья Григорьевна. — Кодовое название операций мне неизвестно. Место соединения армий генералов Гота и Паулюса — тоже… А время? Надо полагать, теперь скоро, не позднее девятнадцатого декабря. Поселки Верхне-Кумский и Восьмое Марта заняли семь рот одиннадцатого танкового полка полковника Гюнерсдорфа.

В каждой дивизии двенадцатого декабря было по сто шестьдесят танков, из них тяжелых — двадцать четыре, командирских — девять, средних — сто пять и двадцать один легкий танк. Дивизии придан моторизованный полк на ста четырнадцати бронетранспортерах, имеющий дивизион восьмидесятивосьмимиллиметровых зениток, а также артполк самоходных лафетов. Их сорок один. В этом полку семьдесят шесть бронетранспортеров для прислуги. Разведывательный и саперный батальоны дивизий также имеют броневую защиту…

— Не так быстро, Хаген! — прервала его скороговорку Софья Григорьевна. — Не торопитесь, забудете что-нибудь.