- А, твоя любимица. Как ты ее называешь? Злобная Католичка?

- Прошу прощения.

- Да перестань. Ладно, забивай самолет на эту дату, чтобы на него не рассчитывали. Хоть город посмотрю, а то в прошлый раз так и не удалось…

- Звонил Мирослав, он сейчас в Горловке.

- А это твой любимец. Что хотел?

- Просил разрешение и ресурсы на новый проект.

- Снова-здорово. Ладно, о деньгах поговорим, но людей я ему не дам.

- А он людей и не просит.

- Вот не умничай. Тем более не дам. В прошлый раз затея была проще некуда, а в результате спалили ЦУМ. Что на этот раз - подорвем Горловскую мэйн-стрит?

- Мэтр, ну зачем вы так. Мирослав же покрыл все расходы, никто не пострадал, да и ЦУМ будет лучше прежнего.

- Давай-давай, выгораживай своих.

- При чем тут своих? Просто если вы откажете, он позвонит губернатору, а он даст ему именно людей. Может, решим это в своем кругу? Тем более он говорит - проект стопроцентный, шахта почти нетронутая. А у него чутье на деньги.

- Ладно, Влада, я же сказал. Передай, я приму его в пятницу, разберемся. Как ситуация по городу?

- Всего два нападения, оба тут же ликвидированы. Жертвы не выжили. Пять неплательщиков, из них осталась одна. Двое незарегистрированных.

- Один. - Я достал из кармана ученический и развернул его. - Стадник, Олег Алексеевич. Можешь его смело вычеркнуть, попал под раздачу. А четверо должников - заплатили?

- Двое. А двое ликвидированы.

- Превосходно. Оперативно работаем.

Она бросила на меня странный взгляд, будто любовалась и неприятно поражалась одновременно.

- Что такое?

- Ничего, мэтр, просто я подумала…

- Что подумала?

- Так молод, и так жесток.

Парадокс. За одну ночь меня дважды назвали жестоким, и оба раза - монстры. Если правду говорят, что человека делает окружение, то меня оно, похоже, уже давно сделало.

- Я просто не понимаю, Влада. Они же видят, что угрозы не голословны. Они видят смерти своих друзей, знакомых, и все равно убивают. Ну скажи мне положа руку на сердце - неужели оно того стоит?

Влада блеснула на меня потемневшими серо-голубыми глазами и… то ли чересчур сжала губы, или дело было в молниеносной улыбке-судороге, не знаю, но ответ был мной получен.

- Я ничего не могу привести для адекватного сравнения, - сказала она наконец очень тихо.

- Я так и думал. Можешь идти.

Уже у дверей я окликнул ее.

- Влада… м-м… ну пошли ребят после смены в пятый сектор, где обвал, пусть немного поковыряются. Может, кого откопают.

- На какую сумму прилагать усилия?

- На минимальную.

- Понятно.

- И повремени с неплательщицей. Пока что.

Непонятно, то ли я ее порадовал, то ли разочаровал.

За считанные минуты до рассвета я пешком, без Валентина, отправился по данным мне смутным координатам. Проплутав по дворам некоторое время, я наконец вышел к недостроенному заброшенному дому. Бог весть как он мог существовать здесь незамеченным так долго, практически в центре города. На тот момент уже рассвело, и увиденное застало меня врасплох. Я остановился, не имея ни сил, ни желания шевелиться, просто стоял и смотрел.

На грязно-белой стене раскинул гигантские крылья ангел с Катиным лицом. Он рвался вверх, теряя угольно-черные с кобальтовой синевой перья, и сломанные, они медленно скользили по поверхности стены. Короткие темные волосы будто прилипли к голове под давлением ветра, а глаза были такие большие, что за ними терялось само лицо. Глаза нездешние и в то же время земные, знакомые, выписанные до последней красной прожилки. Глаза девочки, сидящей за конспектами при свете лампочки, уставшие Катины глаза, и одновременно его самого, глаза парня, впервые нырнувшего в трип на грибах, в путешествие по лабиринту, откуда нет возврата. Они сияли с мраморного лица как черные дыры, а по атласным щекам катились тонкие кровавые слезы.

Я и не подозревал в Черныше такого дара. Он рисовал, конечно, у него была хорошая техника, но в основном это были всякие хэви-метал-фишки типа черепушек с рогами, железных крылышек и крестов. А это был шедевр, сравнимый разве что с творениями на потолках великих соборов. Без дураков, я не мог оторвать глаз от картины, все мысли из головы исчезли кроме одной: я ведь мог умереть и никогда этого не увидеть. Даже не подозревать, что потерял. Внезапно мне стало так остро не хватать Черныша, неважно, человека или вампира, как никогда до этого - боль ужалила глубоко и сильно, и все равно даже сейчас я и представить не мог, что чувствует Она. Модель. Ангел, обреченный искать возлюбленного в яме ледяного огня до конца времен.

Черныш рисовал ночью, это было очевидно, и судя по масштабу творения уже по ту сторону. Оставалось только догадываться, сколько это стоило, но становилось понятно, отчего они в конце концов оказались на мели. Они не думали о завтра. А оно взяло и наступило.

Я не заметил, как прошло несколько часов. Могло пройти и больше, если бы недалеко вдруг не проехала грузовая машина, сотрясая воздух и землю, и я очнулся. Уходить мне не хотелось, но я чувствовал - если останусь еще на пять минут, и мир начнет меняться.

Несколько минут я боролся с собой, и это была нелегкая борьба. Потом резко повернулся и ушел, не оглядываясь, второй раз за эти сутки. Воспаленные глаза сверлили мне спину, приглашая посмотреть в последний раз, посмотреть и остаться навсегда, но я ушел. Мне повезло в этой жизни - я четко знаю свое место.

Или думаю, что знаю…

Возвращаться в офис я не хотел - ночью он был похож на улей, будто оживал по колдовству, а днем умирал и казался гораздо более пустым, чем обычное помещение, когда в нем никого нет. Даже дневные охранники не могли перебить это ощущение. Дома было то же самое, я уже и не думал об этой квартире как о доме, настолько редко там бывал. Тогда я позвонил маме. Ее не было, трубку сняла моя сестра Ирка и не узнала по голосу. Сколько же я не звонил - месяц? Два? Больше? Больше. Я аккуратно отправлял им достаточную сумму, чтобы можно было не работать, но на это все заканчивалось. Сейчас, когда собственная сестра, когда-то не вылезавшая из моей комнаты, не узнала мой голос, я вспомнил, что даже не знаю, как она сдала свою первую сессию… и помогли ли маме лекарства, которые я доставал. Постепенно Иркин голос потеплел, и когда я сказал, что хочу приехать, окатил меня вполне искренним восторгом.

Мама открыла мне дверь, и фантом выражения Инны - недоверие, радость, испуг - скользнул по ее лицу, потом я обнял ее и ничего уже не видел. Весь день мы провели вместе, утром Ирка убежала на пары, а мы с мамой поехали к отцу на кладбище. Было прохладно, мы выдыхали легкий пар, стоя над могилой, и молчали. В прошлом году я заказал гранитную плиту, безумно дорогую и шикарную, а сейчас ухоженный холмик украшал большой венок из тигровых лилий. Высеченное из камня лицо отца было спокойным и углубленным в себя, каким никогда не было при жизни.

Когда мы остановились у дороги, мама дотронулась до моей руки, и я вздрогнул.

- Даня, может, я дура неблагодарная, но знаешь… я почти испугалась, когда ты приехал. Я так привыкла рассказывать всем, какой у меня замечательный сын, как ты содержишь всю семью, как нас любишь. Но это будто не ты. Я будто не о тебе говорю. Ты - на фото, со мной, с отцом, с Иришкой. А настоящий ты отвык, от нас, от дома… далеко ты.

- Вам хватает денег? - спросил я неожиданно для себя, зная, что несу ерунду, что совсем не то хотел сказать. Мама резко отпустила мою руку и отошла на шаг.

- Нет, нам не хватает. Даня, нам тебя не хватает. Деньги это прекрасно, девчонка взрослая уже, ей и одеться хочется, и обуться в дорогом магазине, и телефон в сумочке таскать… а как она радовалась, когда ты компьютер прислал на день рождения…

- Радовалась?.. - по мере того, как ее голос становился тише, я перешел на шепот.

- Но ты даже не приехал.

- Я не мог…

- Ей брат нужен, Даня, а не груда деталей в пластмассовой коробке. Это как плита на могиле, она красивая, но… Она не нужна отцу. Она никому не нужна… И цветы - он при жизни любил их, а теперь ему все равно. И сын ему уже не нужен.