Эмигрант первой волны Роман Гуль, бывший редактором «Нового журнала» с 1966 года до своей смерти в 1986-м, сам выдающийся критик, делил историю издания на четыре периода: 1) от основания до окончания Второй мировой войны, 2) от окончания войны до оттепели; 3) с середины 1950-х до середины 1960-х и 4) с середины 1960-х до 1970-х. Последние три периода, возможно, иллюстрируют эволюцию русской эмиграции как единого целого на протяжении послевоенного времени, когда деятели первой волны постепенно старели и умирали и на авансцену выходили авторы, представляющие эмиграцию третьей волны. С окончанием войны в Европе журнал восстановил контакт с теми деятелями эмигрантской культуры, которые оставались в Старом Свете, публикуя критические статьи, мемуары и документы, касавшиеся важнейших фигур литературного процесса дореволюционного времени и первой волны эмиграции — в том числе Ивана Бунина, Владимира Вейдле, Зинаиды Гиппиус, Бориса Зайцева и Марины Цветаевой. Со временем, как мы увидим, журнал прошел путь от изоляции до живого интереса к литературным событиям в СССР. Кульминацией этого процесса стал период, не предугаданный Гулем: возвращение эмигрантской литературы и критики в Советский Союз в эпоху гласности.
2. Культурные посредники: Якобсон, Набоков и холодная война
Если «Новый журнал», будучи русскоязычным изданием, существовал внутри и для русской диаспоры, то некоторые наиболее яркие представители русской эмиграции оказались после войны в центре интеллектуальной и литературной жизни на своей новой родине, в США. Их все больше привлекала американская аудитория. Две очень разные фигуры возвышались среди них — Роман Якобсон[1657] и Владимир Набоков. Оба приехали в США из Европы, оба преподавали в ведущих американских университетах, оба вскоре начали публиковаться на английском языке.
Якобсон сам по себе был живой памятью о коротком расцвете русского формализма, развивавшегося непосредственно перед революцией и некоторое время после нее. В США он принес наследие этого направления, а также наследие Пражского лингвистического кружка, который был основан при его активном содействии после отъезда из России. Вообще Якобсон сыграл ключевую роль в создании двух из наиболее важных литературоведческих направлений XX века — формализма и структурализма. Однако именно в США (где в Нью-Йорке он познакомился с собратом по изгнанию Клодом Леви-Строссом, а в Гарварде — с лингвистом — революционером Ноэмом Хомским) Якобсон создал две чрезвычайно важные теоретические работы: «Два аспекта языка и два типа афатических нарушений»[1658] (1956) и «Лингвистика и поэтика» (1960). Обе статьи основаны на теоретическом фундаменте якобсоновского структурализма, тесно связанного с лингвистикой Соссюра и с идеей взаимозависимости изучения языка и литературы.
Лингвистический подход Якобсона к изучению литературы оказал огромное влияние на американскую славистику. Якобсон всю жизнь вел курсы по славянским литературам и лингвистике; в американский период своей карьеры он внес большой вклад в изучение славянских литератур в США. В этом отношении примечательно издание «Слова о полку Игореве», которое Якобсон предпринял совместно с историком-эмигрантом, профессором Корнельского университета Марком Шефтелем[1659]; книга включает статью Якобсона о подлинности «Слова…», где он опровергает гипотезу французского ученого Андре Мазона о подделке. Следует также упомянуть книгу «Пушкин и его скульптурный миф» — собрание статей о жизни и творчестве поэта. В статье «Статуя в поэтической мифологии Пушкина» структуралистская поэтика Якобсона слита с теоретически обоснованной биографической критикой: автор исследует эстетическую функцию образа статуи, часто встречающегося в текстах Пушкина, связывая ее с появлением темы статуи в жизни поэта[1660].
Вклад Набокова в литературно-критическую жизнь эмиграции, конечно, совсем иного рода, нежели якобсоновский. Деятельность Набокова в США началась в первые же годы после его переезда в страну и продолжалась до тех пор, пока коммерческий успех «Лолиты» и последующих произведений не позволил ему оставить преподавание и уединиться в Швейцарии. В литературно-критической жизни Набоков играл, прежде всего, роль переводчика в самом широком смысле этого слова. Пик этой работы пришелся на очень напряженное для писателя начало 1950-х годов, когда он одновременно преподавал русскую и западную литературу в Корнельском университете, переводил «Евгения Онегина», составлял к нему комментарий и заканчивал «Лолиту». Все эти проекты по-разному соотносились с пограничным статусом эмигранта — человека между языками и культурами. В этом отношении самыми важными его текстами были три статьи, которые, по сути, примыкают к работе над «Онегиным»: «Заметки о просодии», «О переводе» и «Абрам Ганнибал» — их следует рассматривать вместе с величественным комментарием к пушкинскому роману в стихах. В этих работах видно, как Набоков-ученый использует напряжение, возникающее между поэзией и академическим педантизмом. Стиль Набокова-филолога по-писательски ассоциативен, ярок и неповторим. Вот пример из «Заметок о просодии», самого «академически-сухого» текста Набокова:
Как и у всех модуляций ямба, красота наклона, и особенно сдвоенного наклона, столь естественного и прекрасного в английском пятистопном ямбе и придающего такое очарование тем немногим строкам, где этот наклон был использован русскими поэтами, проистекает из определенной игривости данного ритма, в появлении неуверенной интонации, как будто полностью противоположной основному размеру, но на самом деле утонченно-чудесной именно благодаря своему стремлению к равновесию между уступками основному размеру и желанием сохранить свои собственные ритмические особенности[1661].
Большая группа ученых-эмигрантов первого ряда, хотя и менее известных, существенно повлияла на развитие славистики в США и на распространение русского литературного канона в американской аудитории. Здесь нужно упомянуть Виктора Эрлиха, Марка Слонима, Глеба Струве и Владимира Маркова. Все они не только преподавали на ведущих славистских кафедрах и писали работы по истории русской литературы, но и были посредниками в деле передачи англоязычной аудитории как можно большего круга произведений русской словесности. Они способствовали появлению новых изданий и переводов, писали к ним предисловия и создавали справочный аппарат[1662]. Виктор Эрлих долгие годы оставался ведущей фигурой на кафедре славистики Йельского университета; он автор книги «Русский формализм: История и теория»[1663], которая считается классической и поныне остается основополагающей работой об истории формализма. Марк Слоним и Глеб Струве опубликовали первые англоязычные обзоры истории советской литературы. Книга Струве «Русская литература в изгнании», к сожалению, до сих пор не переведенная на английский язык, является авторитетнейшим источником по истории довоенной русской литературы эмиграции. Профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Владимир Марков выпустил двуязычную (с параллельными русскими и английскими текстами) антологию «Современная русская поэзия»[1664] и написал к ней бесценное предисловие. Эта книга, без сомнения, расширила круг русской поэзии, изучаемой западными славистами.
Оценивая наследие этого поколения ученых-эмигрантов и критиков и их роль культурных посредников, важно помнить, в каком политическом климате им приходилось работать. Холодная война, особенно годы маккартизма, политизировала интерес ко всему русскому. Вполне понятно, что периодические издания эмиграции занимали твердую антисоветскую позицию, однако без ученых-эмигрантов вряд ли удалось бы поддерживать изучение русской литературы на должном уровне, оберегая ее от излишней политизации, но уделяя при этом заслуженное внимание тем авторам, чьи имена в Советском Союзе были преданы забвению.
1657
Библиографию Якобсона см.: Waugh L. Roman Jakobson// The Johns Hopkins Guide to Literary Theory and Criticism. 2nd edition. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2005; Mulder S. Roman Jakobson // Dictionary of Literary Biography. Vol. 242: Twentieth-Century European Cultural Theorists. First Series / Ed. P. Hansom. Detroit; London: The Gale Group, 2001.
1658
Существует несколько переводов этой статьи Якобсона на русский язык. По-разному переводят и заглавие. В сборнике трудов Якобсона «Язык и бессознательное» эта статья названа «Два вида афатических нарушений и два полюса языка» (Якобсон P. O. Язык и бессознательное. М.: Гнозис, 1996).
1659
La geste du Prince Igor’, Epopee russe du douzieme siecle / Ed. H. Gregoire, R. Jakobson and M. Szeftel. Ecole libre des hautes etudes a New York // Annuaire de l’lnstitut de philologie et d’histoire orientales et slaves. № 8. New York, 1948. Шефтеля не раз называли прототипом заглавного героя романа Владимира Набокова «Пнин». Набоков был коллегой Шефтеля по Корнельскому университету. Об отношениях Набокова и Шефтеля см.: Diment G. Pniniad: Vladimir Nabokov and Marc Szeftel. Seattle: University of Washington Press, 1997. До того как отношения между Набоковым и Якобсоном испортились, Набоков написал большую обзорную статью о языке «Слова о полку Игореве», изданную Якобсоном и Шефтелем. Якобсон, в свою очередь, предлагал опубликовать набоковский перевод «Слова» (См.: Boyd В. Vladimir Nabokov: The American Years. Princeton: Princeton University Press, 1991. P. 136, 145).
1660
Якобсон P. O. Статуя в поэтической мифологии Пушкина / Пер. с англ. Н. В. Перцова // Якобсон P. O. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. С. 156.
1661
Набоков В. В. Заметки о просодии / Пер. В. Д. Рак// Набоков В. В. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб.: Искусство-СПб., 1998. С. 760.
1662
Здесь следует также упомянуть об эмигрантах «второй волны» Леониде Ржевском и Борисе Филиппове (Филистинском). Оба они родились в 1905 году, покинули СССР во время Второй мировой войны, после войны перебрались в США и преподавали соответственно в Университете Нью-Йорка и Американском университете. Оба активно издавали на Западе авторов, запрещенных или попавших в немилость в СССР, и публиковали исследования о литературе. Среди книг Ржевского: «Язык и тоталитаризм» (München: Институт по изучению истории и культуры СССР, 1951), «Прочтенье творческого слова: Литературоведческие проблемы и анализы» (New York: New York University Press, 1970) и «Творец и Подвиг: Очерки по творчеству Александра Солженицына» (Frankfurt/Main: Posev, 1972). Избранные труды Филиппова собраны в книге «Статьи о литературе» (London: Overseas Publications Interchange, 1981). О Ржевском см.: Emigre Literature, Russian: Second Wave, 1946–1970 // The Modern Encyclopedia of Russian and Soviet Literatures. Vol. 6. Gulf Breeze, FI.: Academic International Press, 1982. P. 143. О Филиппове см.: Sinkevich V. Boris Andreevich Filippov // The Modern Encyclopedia of Russian and Soviet Literatures. Vol. 7. Gulf Breeze, FI.: A;ademic International Press, 1984. P. 210–215. Следует также упомянуть и литературоведов, родившихся вне России, — детей эмигрантов первой волны, например Саймона Карлинского, который много лет преподавал на кафедре славистики Калифорнийского университете в Беркли и опубликовал немало ценных историко-литературных исследований («Цветаева», «Сексуальный лабиринт Николая Гоголя»), а также издал переписку Владимира Набокова и Эдмунда Уилсона, представляющую большую ценность для изучения вопроса о «гибридности» русского эмигрантского литературоведения. Нужно упомянуть также Марину Ледковскую, которая преподавала в Барнардском колледже Колумбийского университета и стала первопроходцем в изучении творчества русских писательниц. Карлинский и Ледковская — примеры критиков-эмигрантов, которые получили докторские степени в США и исследовали русскую литературу с точки зрения западной гендерной теории. Упомянем также исследователей советской литературы: Германа Ермолаева (Принстон), Ольгу Раевскую-Хьюз (Беркли) и Веру Сандомирскую-Данэм (много десятилетий преподавала в Университете имени Уэйна, а впоследствии — в Колумбийском университете). Наконец, чтобы понять, чем обязана западная славистика эмигрантам второй половины XX века, нужно вспомнить о писателях и поэтах первой, второй и третьей волн эмиграции, которые преподавали русскую литературу в Северной Америке, Европе и Израиле. Среди них Нина Берберова (Принстон), Игорь Чиннов, Иван Елагин, Юрий Иваск, Андрей Синявский (Сорбонна), Василий Аксенов (Университет Джорджа Вашингтона) и Иосиф Бродский (Маунт Холиоук).
1663
Эрлих В. Русский формализм: История и теория / Пер. с англ. А. В. Глебовской. СПб.: Академический проект, 1996.
1664
Modern Russian Poetry: An Anthology / With Verse Transl., ed. and with an introd. by V. Markov and M. Sparks. London: MacGibbon and Kee, 1966.