— Выхухолев, — наконец, сказала трубка. — Так мы и поступим. Хорошо ты все расписал. И мы ровно так и поступим. Но, — трубка замолчала.

— Но? — переспросил Выхухолев.

— Но. Так просто. На будущее. Как повод подумать. Тебе, подполковник, подумать. Тебе не кажется, что все это неправильно, а. Вот так. По большому счету. Несправедливо. За убийство невинного на семь лет упек? Упек. Убедил и упек. И радуешься. Убийцу вроде словил, но случайно. Случайно, Выхухолев? А? Случайно. И теперь его еще и отпускаешь. Как это, Выхухолев? Нормально?

— Не нормально, — тихим голосом, изображающим раскаяние, ответил милиционер. — Не нормально. Будем совершенствовать.

— Вот не надо только, — оборвала его трубка. — А вообще — поздравляю с присвоением очередного звания. Поздравляю, блядь! Бывай.

Связь рассоединилась. Выхухолев раздраженно потер подбородок и замахнул водку в три крупных глотка. Она обожгла гортань — то ли льдом, то ли огнем, то ли огнем и льдом вместе взятыми. Выплюнул звезду на правую ладонь и — как учили еще лейтенанта Выхухолева, — впечатал знак отличия в левое плечо — туда, где на кителе размещается погон. Приложил ладонь к виску, отдавая честь. Отдавая честь. В голове приятно покачнулось. Он встал и вдруг заговорил, отвечая молчащей трубке.

— Не правильно? А что, блядь, правильно, а? Что у меня, блядь, на весь район два отряда милиции, блядь, правильно? Что я погоны полкана тушенкой с мармышелем праздную правильно? Правильно-не правильно, блядь!

Он расхаживал по кухне, чувствуя, как заводится до потемнения в глазах, до сжатия кулаков, до желания сорвать все кухонные ящики и перебить посуду.

— На хуй мне твое правильно? Что ты, блядь, знаешь о «правильно»? — он орал в отключенную трубку. — Чтобы преступник был наказан, не я делаю. Он делает! — Выхухолев вздернул руку вверх и ткнул в потолок. — Он делает! Он наказывает! Он награждает! И если, блядь, у меня невиновный на семеру уходит, Он виноват! Не я! — Выхухолев обратил лицо к потолку и выкрикнул куда-то в сторону люстры. — Что ж не проследил, блядь? Дел много, да? Блядь? Не до Кабанова чмошного?

Он метался по кухне, расшвыривая попадавшиеся на пути табуреты и стулья.

— У! Меня! Задача! Обеспечить! Порядок! — он взял трубку, поднес ее к уху и начал кричать прямо в динамик. — За справедливостью — к Нему! — Выхухолев снова погрозил пальцем люстре. — К Этому за справедливостью! Я охраняю порядок! Порядок! Журналистик этот не пиздит? Петрович? А? Не пиздит! Молчит! Почему? Потому, что я поработал! По справедливости — может, и неправильно! Но для порядка — верно! Кабанов не бухает? Не бухает! И семь лет бухать не будет! Выйдет исправленным! Будет, блядь, старух через улицу переводить! Нормально? Нормально! Пятница задержан? Задержан! Я ему, блядь, перед выходом! Я ему, ссуке! Он у меня больше никого не убьет! А справедливость? На хуй кому твоя справедливость?

Он бросил телефон на стол и открыл кастрюлю. Мармышель остыл, превратившись в подобие окаменевшей колонии кораллов. Милиционер обреченно отковырнул кусок слипшейся субстанции, запихнул его в рот и стал равнодушно мять зубами, сопя, как тюлень во время циркового представления. Разжевав сглотнул, отковырнул еще. Мармышель был холодным и липким, как сопли мертвеца. Но он продолжал прожевывать и сглатывать, глядя на стол перед собой. Празднование присвоения очередного звания можно было считать завершенным.

Глава 24

Самым важным в таких случаях было зайти последней и сесть отвечать последней. Билет номер двадцать пять. Структурный психоанализ Лакана. Девчонки сначала не хотели пускать, особенно старалась та крашеная милка с потока, «она занимала», ну ты ж понимаешь! Но Вичка объяснила, что она, Вичка, занимала еще в начале семестра и что корни подкрась, блядь, и та решила не связываться — ноготки-то у Вички свеженарощенные, с иероглифами на твердом лаке: такими ноготками фонарный столб можно порвать, не то, что какую-то снегурочку из Столина. Да и шансов на Какашу у этой кобылки не было никаких: про воск она ничего не слышала, все лицо было в угрях, кожа дряблая, как у тридцатилетней старухи. Пришло, чудо, экзамен сдавать! Снегурочка смирилась, зашла в последней пятерке, но не последней, и только что с ревом выбежала из аудитории, получив свой кол в сердце.

Структурный психоанализ Лакана. Шансы были, были. Стринги по-инквизиторски резали кожу между ног: дешевый китайский нейлон, зато цвет красный и мальчикам нравится. Знали бы мальчики, как порой страдают их красавицы, их королевы. Похоже, на писе уже бордовые борозды от трусиков, раньше ж не резали так. Во рту вкус клубнички — жевачку, что ли, жевала? Хотя нет, какая жевачка, это блеск для губ — обмахнулась кисточкой перед тем, как зайти в экзекуторскую.

Настроение Какаши сложно было понять: его Вичка вообще понимала и чувствовала плохо. Основной проблемой было то, что очень сложно было определить, когда Какаша серьезен и пригоден для флирта, когда весел и всех вокруг выстебывает. Какаша был человеком молодым. Нет, поправочка. Какаша был человеком еще молодым. На лысом черепе громоздились хипстерские очки, которые должны были его делать секси, но делали похожим на человека-молотка из фильма группы Pink Floyd «Стена». Но надо было установить контакт. У него таких коз проходит две сотни в год, он и лиц-то поди не замечает. Обратить на себя внимание. Установить контакт, точно.

— Аркадий Николаевич, — Вичка по-пионерски подняла руку, зная, что мужчинам это нравится. — Аркадий Николаевич. Можно попросить вас открыть окно? А то душно как-то? Ну пожалуйста?

Преподаватель был увлечен Машей Арсеньевой — задроткой, которая реально готовилась к экзаменам. Вот уж где ни сиси, ни писи, только книжками мужиков брать.

— Открывайте, — Какаша даже не посмотрел на Вичку. Структурный психоанализ Лакана. Что это вообще такое? Учебник она не открывала весь семестр и даже не была уверена, что по предмету, который ведет Какаша, есть учебник. Вичка три раза появлялась на лекциях Аркадия Николаевича, но два раза была с бодуна, а третий раз после ночи диких танцев с азерами в «Белой веже». О преподавателе она тогда поняла, что человек он серьезный, предмет у него сложный, а слово «метанарратив» прекрасный заменитель слова «пиздеж» в тех риторических ситуациях, когда такой заменитель нужен. Структурный психоанализ Лакана. Вичка сделала вид, что пишет что-то по теме билета, нарисовав кружочек. Потом она поставила в кружочке точку. Спохватившись, подумала, что кружочек с точкой напоминает сиську и преподаватель еще решит, что она психованная, раз рисует сиськи. Она нарисовала вокруг кружочка с точкой лепестки, превращая его в цветочек. Структурный психоанализ Лакана. Вчера в «Мэдисоне» подкатил роскошный итальянец, около полтоса, такой и ночью не измучает, и в ювелирный с ним можно сходить, и перспектива развития отношений. Своя-то, небось, уже к молодому ускакала, а дому в Риме нужна хозяйка — павлинов кормить. А что их кормить — взяла корма для кур, всыпала. Но итальянец ни шиша по-русски: они обычно могут три слова — «привет, малышка», «меня зовут Рикардо», «пошли ебаться, гы-гы». А этот вообще ничего. Сидел, улыбался. Они так поулыбались друг другу час, а потом подошел Ашот и увел ее за барную стойку кормить «Мартини». Вот и весь структурный психоанализ Лакана. Просто вопрос по-дурацки как-то задан. Она потому и понять не может. Что такое «структурный психоанализ Лакана»? Это нужно психоанализировать Лакана? Или это психоанализ, который принадлежит Лакану? Надо будет спросить у Какаши. Он сразу поймет, что перед ним не соска сидит, а человек внимательный, вдумчивый. Хотя красивый и с ухоженным телом. Маша Арсеньева уже отвечала на дополнительные вопросы — кивала своей немытой головой и, размахивая руками с обгрызенными ногтями, что-то пространно втирая про «отсутствующую структуру». Сиськи у тебя отсутствуют, пизда! Не утомляй Какашу! Ему еще с людьми работать! Вичка снова попыталась установить контакт, вперившись в преподавателя взглядом, но тот не отрывал глаз от Маши Арсеньевой. Наконец, прозвучало долгожданное и страшное: «Следующий!» Он бросил вслед уходящей Арсеньевой: «Очень хорошо! Лучшее выступление сегодня!» — и Вичку сдавила грудная жаба — сейчас сложней будет впечатлить, очаровать, он уже, сука, очарован. Держа спину прямо, грудь вперед, подбородок — параллельно полу, она продефилировала через аудиторию к столу. На ее лице было выражение «Я печальна, ковбой, меня предал индеец», которое хорошо прокатывало с ботанами (программисты с окладом после двух штук, которые иногда заходят в клубы по укуру; редакторы, которые в клубах живут; детки известных бандитов, отучившиеся в Праге и теперь ищущие места под солнцем). Это выражение на лице самки вызывало в ботанах воспоминание о том жеребце, которым они могли бы быть, если бы Бог снабдил их чуть меньшим мозгом и чуть большими яйцами. Но Какаша — о ужас! — смотрел в ведомость, что-то черкал в ней, и ее божественное гарцевание осталось без его внимания. Вичка уселась в позу, подсмотренную на рекламе Dior из последнего номера Cosmopolitan — расслабленная роскошь, уверенность в себе, которую можно заполучить на ночь, ну или хотя бы на чашку кофе.