— Доктор Ривьер по-прежнему работает в фирме?

— Уже пять лет, как он погиб в автомобильной катастрофе…

Наконец тело Куше унесли, и, как только открыли дверцу сейфа, присутствующие оживленно заговорили: все деньги исчезли. Там оставались только деловые бумаги.

— Здесь, — объяснил господин Филипп, — кроме трехсот тысяч франков, которые господин Куше конечно же принес, находилось еще шестьдесят тысяч франков, полученных сегодня днем и положенных мною в это отделение…

В бумажнике убитого ничего не нашли. Вернее, обнаружили два билета в «Театр Мадлен». Увидев их, Нина разрыдалась.

— Это для нас. Мы должны были пойти вместе…

Дело шло к концу. Суета в кабинете усилилась. Фотографы складывали неуклюжие треноги своих аппаратов, врач-криминалист мыл руки под краном, который он обнаружил в стенном шкафу, а секретарь судебного следователя не скрывал своей усталости.

И все-таки Мегрэ, несмотря на весь этот переполох, ухитрился за несколько минут внимательно рассмотреть убитого.

Это был крепкий, коренастый, начавший полнеть мужчина. Подобно Нине, он так и не успел избавиться от некоторой вульгарности, хотя и носил хорошо пошитые костюмы, шелковое заказное белье, делал маникюр.

— Роскошный мужчина, — со вздохом произнес чей-то голос за спиной Мегрэ.

Это была Нина. Она плакала от умиления и призывала в свидетели Мегрэ, не осмеливаясь обратиться к более чопорным представителям прокуратуры.

— Уверяю вас, он был шикарным мужчиной! Если он считал, что мне что-нибудь доставит удовольствие… И не только мне. Любому человеку. Никогда я не встречала мужчину, который давал бы такие чаевые. Иногда я даже ругала его за это. Говорила, что его принимают за идиота. «Ну и что?» — отвечал он.

— Он был веселый? — серьезно спросил комиссар.

— Скорее, казался веселым… В глубине души он таким не был. Понимаете? Это трудно объяснить. Ему нужно было двигаться, что-то делать… Если он оставался без дела, то становился мрачным или беспокойным.

— Знаете ли вы его жену?

— Один раз видела издалека… Ничего плохого о ней сказать не могу…

— Где жил Куше?

— На бульваре Осман. Но чаще всего он уезжал в Милан, где имел виллу.

Мегрэ быстро обернулся, увидел консьержку: она не решалась войти в кабинет и, скорчив скорбную мину, делала ему с порога какие-то знаки.

— Подумать только! Он спускается…

— Кто?

— Господин де Сен-Марк. Он, должно быть, услышал весь этот шум… И узнал людей из прокуратуры… Впрочем, носилки с телом тоже пронесли мимо него…

— Что произошло? — спросил господин де Сен-Марк У Мегрэ.

— Убийство. Убили Куше, владельца лаборатории сывороток.

Комиссару показалось, что его собеседника внезапно осенила мысль, что он о чем-то вспомнил.

— Вы его знали? — спросил Мегрэ.

— Нет… Просто слышал о нем.

— А что вы слышали?

— Так, пустяки. И когда же его…

— Преступление, должно быть, произошло где-то между восемью и девятью вечера…

Господин де Сен-Марк вздохнул, пригладил седые волосы, откланялся Мегрэ и направился к лестнице, ведущей в его квартиру.

Консьержка стояла поодаль, затем она подошла к какому-то человеку, что, согнувшись, ходил взад-вперед под аркой. Когда она вернулась к комиссару, тот спросил ее:

— Кто это?

— Господин Мартен. Он ищет потерянную перчатку. Надо сказать вам, что он никогда не выходит без перчаток, даже если ему надо пойти за сигаретами в лавку, что в пятидесяти метрах отсюда.

Теперь господин Мартен вертелся около мусорных ящиков, светя себе спичками, потом решился наконец пойти домой.

Во дворе пожимали друг другу руки, прощаясь, люди из прокуратуры: они уезжали.

Господин Филипп, элегантный, словно на рекламе мод, поклонился комиссару:

— Я вам больше не нужен?

— Я увижу вас завтра. Надеюсь, вы будете на службе?

— Как обычно, ровно в десять утра.

Хотя ничего нового не произошло, Мегрэ вдруг на минуту охватило волнение. Двор был погружен во тьму: свет везде погас. Горела лишь запыленная лампочка под аркой.

С улицы доносился шум моторов и скрип шин отъезжающих автомобилей; их фары на секунду выхватили из мрака деревья площади Вогезов.

Смерть пришла в этот дом и ушла. Кабинет, казалось, подвергся разгрому. Никто не подумал выключить свет, и лаборатория была освещена так, будто в ней трудилась ночная смена.

И вот они стояли одни посреди двора, эти три разных человека, которые час назад совсем не знали друг друга и которых теперь, казалось, объединяли некие таинственные узы.

Больше того: они напоминали членов семьи, что остались в одиночестве после похорон, когда равнодушные визитеры разошлись.

Так, по крайней мере, думал Мегрэ, вглядываясь то в помятое лицо Нины, то в усталую физиономию консьержки.

Консьержка хотела задать вопрос, которого она почти стыдилась, но который был для нее жизненно важным.

— Вы думаете, — она окинула взглядом двор, как бы всматриваясь во все угасшие окна, — что… что это сделал кто-то из нашего дома?

Сейчас она пристально глядела под арку, соединявшую двор с улицей, на широкие, распахнутые до одиннадцати часов вечера ворота, которые позволяли любому незнакомцу проникнуть в дом.

Нина украдкой посмотрела на комиссара.

— Следствие, разумеется, даст ответ на ваш вопрос, госпожа Бурсье. Пока очевидным кажется лишь одно: тот, кто украл триста шестьдесят тысяч франков, не убивал. Это, по крайней мере, выглядит вероятным, потому что Куше спиной загораживал сейф. Кстати, вы не заметили, горел ли вечером в лаборатории свет?

— Постойте-ка! По-моему, горел… Но не так ярко, как сейчас. Господин Куше, наверное, включил одну-две лампы, чтобы пройти в туалет, это в глубине коридора…

Мегрэ пошел гасить свет в лаборатории и кабинете, а консьержка следила за ним с порога своей комнаты.

Во дворе комиссар нашел поджидавшую его Нину.

Над головой он услышал шорох, словно слегка задели чем-то стекло.

Но все окна были закрыты, все лампы погашены.

И все-таки кто-то пошевелился, наблюдая за ним из темной комнаты.

— До завтра, госпожа Бурсье… Я приду перед открытием лаборатории.

— Я провожу вас. Мне нужно закрыть ворота.

— Я думала, вы на машине, — сказала Нина, стоя на краю тротуара.

Она не решилась покинуть Мегрэ.

— В какой стороне вы живете? — спросила она Мегрэ, глядя себе под ноги.

— В двух шагах отсюда, на бульваре Ришар-Ленуар.

— Метро, наверное, уже закрыто?

— Не думаю…

— Я хотела бы вам кое-что сказать…

— Слушаю вас…

Она все боялась посмотреть Мегрэ в глаза. Позади раздался скрип закрываемых ворот, потом шаги консьержки, возвращающейся к себе. На площади не было ни души.

Журчали фонтаны. Часы на ратуше пробили час.

— Вы сочтете, что я злоупотребляю вашим терпением… Не знаю, что вы подумаете… Я вам говорила, что Раймон был таким добрым. Он цену деньгам не знал. Ни в чем мне не отказывал. Понимаете?

— Ну и что же?

— Это нелепо… Но я требовала самую малость. Ждала, когда он сам об этом подумает. Впрочем, ведь он почти все время проводил со мной, я ни в чем не нуждалась. Сегодня я должна была ужинать с ним. И вот…

— Осталась на мели?

— Это не совсем так! — возразила она. — Все гораздо нелепее. Сегодня вечером я хотела попросить у него денег. В полдень я оплатила один счет.

Говорить об этом ей было мучительно.

— Я даже подумать не могла, что он не придет. В сумочке у меня еще оставалось немного денег. Поджидая его в «Селекте», я заказала устрицы, лангуста. Потом позвонила ему. Приехав сюда, обнаружила, что мне едва хватает расплатиться за такси.

— А дома?

— Я живу в отеле…

— Я спрашиваю, есть ли у вас какие-нибудь сбережения?

— У меня-то? — нервно усмехнулась она. — Зачем мне они? Разве я могла это предвидеть? Даже если бы я знала, все равно не откладывала бы.

Мегрэ вздохнул:

— Пойдемте со мной до бульвара Бомарше. Только там вы в это время найдете такси. Что же вы будете делать?