Ошеломленные открывшейся красотой, путники застыли на месте. Вдруг разом забылись голод и усталость. Вдруг разом угас всякий интерес к назначенному им жилью. Бизонтен то и дело оборачивался к ним и с радостью читал на лицах своих спутников удивление, видел охватившее их волнение. Детишки жались к юбкам Мари и, широко открыв глазенки, хоть и ослепленные всем этим блеском, озирались по сторонам, как бы надеясь охватить единым взглядом и безбрежность этих вод, и громаду этих гор. Мари улыбалась. Ортанс тоже улыбалась, но в улыбке ее проглядывало что-то суровое. Пьер молча покачивал головой, а трое стариков растерянно моргали, поджав губы, и, казалось, сетка покрывавших их морщин расползалась по всему лицу. Первой нарушила молчание Бенуат:

— Стоило все-таки увидеть такое перед смертью.

Дом, прилепившийся к косогору, фасадом выходил на озеро. Дорога от него вела дальше ко второму косогору, заросшему лесом. Изгородь из почерневшего за зиму колючего кустарника окружала лужайку, где росло с пяток яблонь, сплошь обвитых плющом и с заросшими мхом стволами. Строение оказалось просторным, приземистым. Середина крыши провисла, и Бизонтен не преминул пошутить:

— Строение это и впрямь потребует от меня немалых забот.

Даже не успев распрячь лошадей, они пошли осматривать дом, весь пропитанный запахом плесени. Свет проникал через дверь и узенькое оконце с выбитыми стеклами. Проведя ладонью по стене, Ортанс заметила:

— Не понимаю, как мы можем здесь оставаться. Да ребятишки за одну ночь богу душу отдадут. По-моему, лучше переночевать в повозках.

При этих словах Бизонтен рассмеялся, и Ортанс прикрикнула на него:

— А вам смешно? Вот уж действительно, вас нетрудно рассмешить.

— Мне смешно потому, что, когда мы вошли сюда и даже лошадей еще не распрягли, я про себя подумал: смотри-ка ты, мы как будто выбираем себе подходящее помещение, ведь их тут целый десяток наберется, — ответил он.

— Да вы же сами видите. Пусть это и так, но не можем же мы поселиться в промозглом погребе.

Кузнец толкнул дверь, ведущую во вторую половину дома, и, осмотрев ее, объявил:

— Там, во всяком случае, хоть солома есть. Даже сгнить успела, потому что солому эту беспрерывно дождем поливало, крыша ведь там дырявая, что твое сито.

— И впрямь, дядюшка Роша, славное у нас жилье.

Все кругом обветшало, все было грязное, сырое, липкое на ощупь, но, как ни странно, им почему-то хотелось смеяться.

— Завтра, — начал цирюльник, — когда мое лекарство подействует, сторож этих чудодейственных мест, конечно же, отведет нам другое жилище.

Тем временем Бенуат подошла к очагу и заявила:

— Если ночевать здесь нельзя, то, во всяком случае, можно еду сварить.

— Верно, верно, тетя, — подхватила Ортанс. — Давайте сразу же сварим пшеничную похлебку.

— И еще надо бы разузнать, есть ли здесь хорошая печь. Тогда и хлеба напечем.

Повозки поставили на лужок рядком, потом протерли лошадей соломенными жгутами и только тогда распрягли. Пьер обнаружил в сарае сено и принес несколько охапок.

— О лошадях тоже позаботиться надо, — пояснил он. — Если мы будем камни бить, может, нам и за перевозку заплатят.

— Ох, чувствую я, что мы прибыли сюда в самое время, того и гляди разбогатеем, — подхватил Бизонтен.

День клонился к закату, заливая дальний край озера и окрестные горные вершины голубоватой дымкой, довершавшей ласковую гармонию пейзажа.

— В сущности, — заметила Ортанс, — этот край имеет много общего с низинами Юры. Думаю даже, что здесь больше виноградников, чем в Ревермоне.

— Только я уж что-то и самый цвет вина позабыл, — отозвался кузнец, проводя ладонью по усам, такая уж у него была привычка после доброй порции горячительного.

Жарко разгоревшийся огонь вскоре вдохнул жизнь в этот мертвый дом. К счастью, в амбаре нашелся хворост и дрова. И в колодце оказалась чистая вода. Бенуат повесила на крюк над огнем котел, а Мари тем временем подгребла угли, собираясь поджарить остатки конины, чтобы накормить детишек. А потом сходила к своей повозке, принесла большой медный чан и попросила помочь ей пристроить его на треногу у очага.

— Ребятишек хочу помыть, — пояснила она, — да и сама тоже помоюсь.

— Всем нам помыться не грех, — отозвалась Ортанс. — А мужчины пускай побреются, чтобы у них вид был приличный. Что ж удивительного, что жители Во при виде нас чуть не умерли от страха. Из Доблестного Бизонтена он превратился в Бизонтена Бородача.

Теперь, когда они остались одни и кончились эти вечные недовольства и свары, когда наконец добрались они хоть до какого-то прибежища, откуда не надо было торопиться уезжать спозаранку, на душе у всех стало веселее.

Пшеничная похлебка уже кипела вовсю, так что пар то и дело подымал крышку котла.

В нескольких шагах от пылающего очага уже становилось тепло ногам, а от промозглого мокрого пола начал подыматься пар.

Вот тогда-то Мари с Пьером принесли деревянное корыто и раздели ребятишек, готовясь их искупать. Бизонтен налил воды в деревянную миску и приступил к бритью. Вдруг он прервал свое занятие, принюхался, нагнулся к корыту, куда посадили малышей, вернулся на свое место, потом снова подошел, сунул руку в воду и спросил:

— Уж не сварились ли, ребятки, а? Или я совсем с ума сошел, или от вас такой запах идет — ну чисто суп из свинины.

Ему показалось, что при этих словах молодые женщины переглянулись, еле сдерживая улыбку. Ортанс заговорила первая:

— На месте Мари я бы вам просто пощечину залепила. В жизни не потерпела бы, чтобы моих детей поросятами обзывали!

— Послушай, Бизонтен, — крикнул Жан, — хочешь я тебя свинячьим супом оболью?

— Если это от тебя так вкусно пахнет, пожалуй, попробую, каков этот суп на вкус, — согласился Бизонтен.

Положив бритву в мисочку и водрузив ее на колченогий стол, он двинулся к ребятишкам, шевеля пальцами, точно паук лапками. Да еще согнулся чуть не до земли и строил страшные гримасы.

— Ох, как вкусно пахнет жареным поросеночком, — твердил он самым что ни на есть серьезным тоном. — Ну, кого первого слопать?

Ребятишки вертелись в корыте, хватали мать за насквозь промокший фартук.

— Нет! — визжала Леонтина. — Не меня! Не меня!

Пьер приободрял племянников:

— А ну, Жан, защищайся! И сестренку защищай!

Дальше он не продолжал, потому что Бизонтена и так окатили водой с ног до головы.

— Да бросьте вы, — крикнула Бенуат, — вы же настоящий потоп устроили.

— Бросьте, — вторила Мари, — я вся мокрая.

Наступила минута настоящего веселья, смеха, Бизонтен строил гримасы одна другой страшнее, брызги воды попадали в огонь, откуда подымался дым и пар. Даже цирюльник смеялся, а ведь его смеха никто еще никогда не слышал, и сквозь смех пробивался его слабый, как у больного, голосок:

— Да перестаньте вы, я же весь мокрый. Стыд-то какой…

И чем больше он уговаривал всех угомониться, тем громче звучал хохот.

Когда спокойствие наконец воцарилось, все в комнате блестело, как озеро на закате дня. Еле сдерживая взрывы душившего ее смеха, Бенуат проговорила:

— А все потому, что Бизонтен мечтает о свинине. И самое-то смешное, что здесь и впрямь пахнет копченым салом.

Мужчины столпились у очага, и, не обращая внимания на запреты Ортанс, Бизонтен, набравшись храбрости, поднял с чугуна крышку и погрузил в похлебку длинный кухонный нож Бенуат. Когда же он подцепил кусок копченого сала, облепленного пшеничной крупой, все ошеломленно смолкли и только переглянулись. Бенуат обратилась за разъяснениями к Ортанс, и та ответила тетке самым серьезным тоном:

— Теперь вы видите, что наш подмастерье, который не верит в бога, сам только что сотворил чудо. По-моему, это просто фокус какой-то.

Помучив своих слушателей, она наконец призналась, что сюрприз этот — дело рук Мари. А Мари, закрасневшись от смущения, поспешила добавить:

— Вы же знаете, не для себя я это сало берегла, а для ребятишек. На тот день, когда вообще никакой еды у нас не будет. Уж поверьте мне.