Майор слушал, склонив голову на левое плечо, весь внимание. Ладони его обняли стакан, грелись. Затем он сделал какое-то движение, переложил голову на правое плечо и протянул руку:

— Документы! — Видно Сергей показался ему подозрительным.

— Я же отдал вам… — И показал на бумагу.

— Личный документ!

— У меня нет. Я заключенный, агроном в совхозе. Вот пропуск на вольное проживание.

— Ага. Понятно. А говоришь, нет документов. Это и есть твой документ, без бумажки ты никто, ясно? Так, Морозов? Значит, агроном? Ведаешь этими парниками и огурцами? Тогда давай уговоримся, так сказать, устный договор заключим. Я тебе навоз, ты мне огурчиков. Как уж там сделаешь, но товар за товар.

Теперь, оживившись, он держал голову прямо, чуть откинув назад, отчего стал выглядеть солиднее, уже не майором, а, пожалуй, полковником. В такой позе и ждал ответа. Глаза его сощурились.

— Наверное, это можно, — сказал Сергей. — Правда, с огурцами у нас строго. Вы напишите в совхоз требование, для больных, что ли, я передам главному агроному. А навоз мы начнем возить сразу, если позволите. Наши грузчики и подъезд устроят. А вы сейчас и напишите заявку на овощи. Я попробую уговорить, чтобы продали и огурцы. А для лагеря немного зеленого лука. Позже можно и редиску. Вообще-то лучше, если вы и грузчиков выделите, чтобы не катать своих. Наверное, найдутся в лагере. — Сергей надавил на последнюю фразу.

Майор поднял брови:

— У нас кого хочешь можно найти! Всяких специальностей, разных высоких чинов, вплоть до министров. Бывших, конечно. Но грузить они не того… Слабаки. Их по приискам насобирали. В общем, найду грузчиков. Ты вот что, агроном, скажи мне: а нельзя у нас огород учинить?

— Можно. Но надо землю сперва найти, годную под распашку.

— А ты можешь?

— Могу, наверное.

Майор нажал кнопку, из другой комнаты явился человек непонятного чина, без погон, но в потертом военном кителе. И вытянулся по стойке «смирно».

— Отряди к конюшне пять лбов покрепче, пусть нагрузят машину навоза. И доложи. А мы с тобой, агроном, пройдемся, поищем эту самую землю. Я всегда живу по принципу: «Куй железо, пока горячо». Договорились?

— Мне надо сказать шоферу и подыскать подъезд.

— Тридцать минут! И сюда. На вахту я позвоню. Давай, топай, огуречный мастер.

Вообще говоря, Сергей не имел полномочий на такого рода переговоры. Но этот майор был какой-то чудной, не чванливый. Во всяком случае, не злой. И за идею с огородом сразу ухватился, что можно объяснить природной склонностью к добрым делам — не без выгоды для себя, а для лагерников хоть какое-то дополнительное питание. Сергей уже смелее спросил:

— Сколько людей в зоне? Нужно знать, чтобы определить примерную площадь огорода.

Майор удивился, снова откинул послушную голову назад и о чем-то подумал. Наверное — сказать или нет?

— Четыре тысячи с небольшим. Из них половина безнадежных, в смысле без рук, без ног, всякие параличные и чокнутые.

— Поначалу вам хватит и десятка гектаров земли, чтобы улучшить питание на летнее время. И надо подобрать хорошего агронома.

— Покопаемся в делах, десяток профессоров найдем, — хохотнул майор.

— Профессора не всегда практики. Нужен практик.

— Вот ты и поможешь выбрать. Лады?

Морозов, конечно, мог и отказаться, поскольку спешил, горючее на исходе, нет полномочий. Но что-то подтолкнуло его: соглашайся. И тут же понял, откуда возникло это «что-то». Вдруг в лагере окажутся его старые друзья? Тот же отец Борис или несчастный подполковник Черемных. Или милый Николай Иванович Верховский с тяжкими своими мыслями?

— Идемте, посмотрим долину у реки, — поторопил Сергей. — Или кто другой пойдет?

— Нарядчик. Устроит?

— Нет!

— Начальник конвоя?

— Что он смыслит в этом деле?

— Тогда пойду я, — и поднялся, оказавшись ростом едва ли не в два метра. Одернул китель, влез в шинель и зашагал впереди, как Петр Великий на известной картине художника Дейнеки.

У конюшни бестолково переругивались пять заключенных, не знающих, зачем их вызвали.

— Вилы, вилы им давай! — крикнул майор, тыкая вытянутой рукой в плечо ленивого конюха.

— Счас, счас… — И побежал в глубь конюшни, где нервно ржали матки и жеребята, непривычные к такому многолюдству.

Сергей тихо сказал шоферу:

— Нагружайся сполна, чтобы впустую не возвращаться. И жди меня. Смотри, не уезжай. И не застрянь у навозной кучи. Тут тракторов нет, чтобы вытаскивать.

— Куда пойдем? — спросил майор. И, не дожидаясь ответа, зашагал в сторону от конюшни.

— Подождите, гражданин начальник, — крикнул Сергей. — Не туда, не торопитесь, пожалуйста.

И остановился возле него, осматривая долину сверху. Там, где река делала изгиб, приближаясь к откосу с постройками, в самом ее изгибе летними паводками было намыто великое множество песка и мелкозема. Река сама насыпала, приподняла этот полуостров, скорее остров, потому что по другую сторону изгиба по яркой осоке легко угадывалась недавняя протока, где в половодье вода шла напрямую. Отсюда остров по цвету напоминал небритые щеки конюха: весь зарос тальником, который много раз срубали, а он отрастал опять. Лучшей земли во всем этом месте, чем песок с богатым наилком, для огорода и придумать трудно. На долю земледельца тут остаются только две работы: вырубать длинные корневища тальника и запахивать на каждый гектар тонн по пятьдесят или сто навоза.

Вот эта последняя мысль родила у Морозова беспокойство: скажи он про это и майор может не отдать даже части навоза. Получится, что он сам ущемил свое Дальнее поле. Но, окинув взглядом навозную гору под откосом, понял, что здесь в десять раз больше добра, чем потребуется на небольшой новый огород. Кроме того, на карту ставилась честь агронома, доброе отношение к нему майора. И еще желание сделать что-то полезное для несчастных инвалидов. Ведь они вкус овощей уже не помнят…

Майор стоял рядом, нетерпеливо переступая с одной длинной ноги на другую. Голова его то и дело меняла левое плечо на правое и обратно: размышлял.

— Вот ваш будущий огород, — и Морозов показал на остров.

— Плешь какая-то! Пустота, — выкрикнул майор. — Ты что, смеешься?

— Почву вы сделаете сами. Навозу здесь хватит и вам, и совхозу. Главное близко, все рядом. Осенью река замерзнет, вот тогда и возите на салазках кучу к куче. Я сделаю расчет, сколько нужно. Но прежде надо зарисовать остров, определить границы и площадь.

— У нас есть и художник. Даже заслуженный, с десятком годов за плечами. Нарисует. В красках.

— Заслуженный пусть картины создает. Землемер нужен.

— Все специальности имеются, как в главном колымском отделе кадров. Можешь сам поискать специалистов по формулярам, поговоришь с ними. У нас где-то даже академик был. Да весь вышел. Похоронили, — И со вздохом добавил: — Все мы смертны…

Сергея как током ударило. Поискать он — с удовольствием, такая возможность в другой раз не повторится. Вдруг знакомых найдет.

Для своей должности майор был не только человечен, но и сентиментален. Лицо его как-то очень легко меняло выражение, отражая перемены в душе. Оно или хмурилось и делалось начальственно строгим, или разглаживалось и тогда казалось освещенным изнутри простотой, отзывчивостью. Сама его манера откидывать голову назад, чтобы казаться начальственным, склонять ее на левое или правое плечо, как бы предаваясь рассуждениям, обдумывая намечаемый поступок, его грубоватая открытость, когда он торговался насчет огурчиков, — все это выдавало в нем не профессионального тюремщика, не лагерного мерзавца, а, скорее, человека случайного в Севвостлаге — этом сборище палачей и прохвостов. И вот это совсем уж простенькое «все мы смертны» тоже выдавало в нем человека, только по капризу судьбы напялившего на себя мундир майора НКВД.

Мнение утвердилось, когда Морозов оказался в учетно-распределительной части лагеря, в УРЧе, как называли такие учреждения все заключенные.

— А ну-ка, картотеку! — приказал майор двум сержантам, застигнутым за столом, где играли в «козла». Те ловко смахнули со стола костяшки, вскочили. — Быстро!