После всеобщей забастовки, состоявшейся в Харькове в начале декабря, советы взяли там власть, и большевистские армии начали наступление на юг. Понятно, что в Москве решили этим воспользоваться, и, после того как немцы начали покидать Украину, на коллегии Наркомнаца было решено «в связи с обострением революционного кризиса в оккупированных областях центр тяжести советской работы должен быть передвинут из Москвы в эти районы». Иными словами, Ленин пожелал сделать все возможное, чтобы не выпустить Украину из своих цепких большевистских рук. Несмотря на все заверения о праве наций на самоопределение, и Сталин в своих намерениях был категоричен.

«Пока вся власть, — заявил он, — Реввоенсовету, правительство — потом, когда продвинемся на Украину!» Ну а пока он решил «продвинуться» в Курск. «Как в Москве тов. Сталин не снизошел до того, чтобы рассказать мне, в чем дело, — вспоминал потом В.П. Затонский, — так и здесь он закрылся в купе, сказав, что деловой разговор будет после обеда в Курске. Когда же этот самый обед начался, Сталин перешел к делу без всякого предисловия. «ЦК РКП, — заявил он, — постановил создать советское правительство с... Пятаковым во главе...»

«ЦК РКП постановил...» Если с ЦК КПУ можно было в деле партийной дисциплины и поспорить, то с ЦК РКП шутить не приходилось — что касается этого, то правила у нас всегда были суровыми...» Вот, собственно, и все «право» на самоопределение. ЦК РКП постановил...

«Одновременно, — продолжал Сталин, — ЦК РКП постановил создать Реввоенсовет группы Курского направления. В РВС войдут: я, Затонский и командующий тов. Антонов».

Как ни был велик страх перед ЦК РКП, украинские товарищи не выдержали. Мало того, что главою Украины делали Пятакова, так еще в командующие ставили совершенно не известного им Антонова! И Сталину пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы успокоить украинцев и добиться их единодушия. Хотя, конечно, оно было шито белыми нитками.

В Курске Сталин не задержался и, оставив вместо себя Артема (Сергеева), отправился в Москву. Куда еще долго шли возмущенные телеграммы «опомнившихся» украинцев о том, что центр всячески сдерживает их инициативу и посылает к ним совершенно неугодных им людей вроде Антонова-Овсеенко.

Однако Сталин так больше в Курске и не появился. Тем не менее уже 28 ноября в Судже было проведено первое заседание Временного рабоче-крестьянского правительства Украины и появился манифест «К трудящимся Украины». Что же касается переговоров с Москвой, то они продолжались еще долго и состояли в упреках из-за «путаницы из центра». Напряжение нарастало, в конце концов Сталин не выдержал и во время одного из скандалов в сердцах бросил: «Да уймитесь вы там, Старик сердится!»

Так на деле осуществлялось право наций на самоопределение. Однако не следует думать, что все большевики были едины в своем мнении относительно проведения национальной политики. И как это ни удивительно, именно Наркомнац стал самым настоящим яблоком раздора. Кто только не заседал в его коллегии: левые коммунисты, троцкисты, будущие «демцентралы» и многие другие! И не случайно Пестковский писал: «Перед Сталиным встала весьма трудная задача: постоянно бороться внутри собственного учреждения с грубыми отклонениями от ленинской линии».

И Сталину снова пришлось очень постараться, чтобы управлять столь разношерстной публикой, что с его характером было весьма сложно. И тем не менее... «Я почти уверен, — вспоминал Пестковский, — что будь, например, на месте Сталина Троцкий, который постоянно обвинял и обвиняет Сталина в «диктаторствовании», он в течение трех дней разогнал бы такую оппозиционную коллегию и окружил бы себя «своими» людьми».

Да, эти слова были сказаны уже в 1930 году, и тем не менее вполне могут быть правдой. В 1918 году Сталин еще не был тем Сталиным, чье одно только слово заставляло бледнеть всех инакомыслящих, даже при всем своем желании он вряд ли мог заставить замолчать людей, которые спорили с самим Лениным. Да еще по такому всегда сложному и запутанному вопросу, как национальный.

Тем временем положение на фронтах снова осложнилось, и в ночь на 25 декабря 1918 года под напором колчаковских войск красные оставили Пермь. Возникла угроза прорыва белых армий к Вятке, где они могли соединиться с английскими интервентами, продвигавшимися в глубь страны. ЦК решил провести собственное расследование, и Сталин вместе с Ф. Дзержинским отправился на Восточный фронт для выяснения причин сдачи Перми Колчаку. Результатом работы явился их весьма пространный доклад Ленину, где они изложили свое видение поражений Красной Армии и те меры, с помощью которых подобных поражений можно было бы избегнуть в будущем.

Прежде всего речь шла о плохом довольствии, вооружении, экипировке и той страшной усталости, которая накопилась в войсках за время боевых действий под Пермью. Обратили они внимание вождя и на непомерно растянутый фронт, сдерживать который под натиском «превосходных свежих сил противника» было практически невозможно.

Полетели камни и в огород Троцкого, поскольку он прислал на помощь измученным войскам свежую бригаду уже после того, как Пермь была взята белыми. Да и эти части, на взгляд Сталина, не вызывали особого доверия и нуждались в серьезной фильтровке. Явно контрреволюционное настроение, озлобленность против советской власти, сплоченное ядро внутри бригады из кулацких и подкулацких элементов, которые грозили «в случае чего» сдать и Вятку, — все это наводило на серьезные размышления.

Помимо всего прочего, бригада была очень слабо подготовлена в военном отношении, а ее командиры совершенно не знали своих бойцов. А потому для спасения Вятки было «абсолютно необходимо срочно перекинуть из России в распоряжение командарма, по крайней мере, три совершенно надежных полка». Ну и, конечно, «строго делить мобилизованных на имущих (ненадежные) и малоимущих (единственно пригодные для красноармейской службы)». При этом руководители комиссии рекомендовали отсылать мобилизованных как можно дальше от их родных губерний, чтобы избежать процветавшего во многих частях дезертирства.

По мнению комиссии, одной из основных причин пермской катастрофы стала политика Реввоенсовета республики, который своими совершенно неуместными в данной обстановке директивами и приказами «расстраивал дело управления фронтом». «Без соответствующих изменений в военном центре, — предупреждали члены комиссии, — нет гарантий на успех на фронтах».

Впрочем, Сталин не ограничился только перечислением надлежащих мер. По его распоряжению был создан Военно-революционный комитет Вятской губернии, в руках которого, по мысли Сталина, надлежало сосредоточить «все силы, все средства». Вместе с Дзержинским он основательно «почистил» и личный состав присланной Троцким бригады. Более того, они потребовали отказаться от формирования громоздких дивизий и считать за оптимальную единицу бригаду. В Сибири Сталин напрочь отвергал «партизанщину» и требовал «установить на фронтах... режим строгой централизации действий отдельных армий вокруг осуществления определенной, серьезно обдуманной стратегической директивы».

В чем ничего странного не было. Даже при всем своем отрицательном отношении к военным специалистам Сталин прекрасно понимал, что без их участия и дисциплины никакой армии не будет. Но одно дело понимать это и совсем другое — следовать этим самым понятиям. Отсюда и шли все трения между ним и «спецами» в Царицыне.

Досталось в докладе Сталина и местным советским органам, которые совершенно не умели работать в жестких условиях. И такие слова, как «бесхозяйственность», «расхлябанность», «небрежность» и «неумение», повторялись в докладе десятки раз. В марте 1919 года состоялся VIII съезд РКП(б), на котором одним из главных вопросов был вопрос об организации Красной Армии. На нем снова разыгрались нешуточные страсти, и дело было в «военной оппозиции». Она состояла в основном из «красных командиров» и их сторонников, крайне недовольных широким привлечением к строительству и командованию Красной Армией бывших царских офицеров.