Не обошлось и без натяжек. Рассуждая о массах, Ленин заявил, что они идут за большевиками, но, с другой стороны, настроением этих самых масс никак нельзя было руководствоваться. Ну а потому «из политического анализа классовой борьбы и в России, и в Европе вытекает необходимость самой решительной, самой активной политики, которая может быть только вооруженным восстанием».

Сталин слушал вождя без особого энтузиазма. Ленин оставался верен себе и продолжал доказывать, что «большинство теперь за нами», что все условия для революции налицо и теперь говорить надо уже не о самой революции (это, мол, дело решенное), а о ее технической стороне.

Если же называть вещи своими именами, то он предлагал вооруженный налет на Зимний, вроде того, какой совершал их общий приятель Камо на банки. Только в них он и его подельщики воровали деньги, Ленин же собирался таким образом украсть власть. Сталин невольно усмехнулся, вспомнив о «буре в стакане воды». И в самом деле, зачем были нужны все эти многолетние и, как теперь выяснялось, совершенно бессмысленные философские споры о том, что для России хорошо, а что плохо, если в конечном счете все решали винтовки.

— Да, — снова, услышав его мысли, сказал Ленин. — Учредительное собрание будет не с нами, но это ничего не значит! Политически дело совершенно созрело, и теперь дело за технической подготовкой!

Он замолчал и обвел сидевших за столом людей долгим внимательным взглядом, ожидая возражений. И они, конечно же, последовали.

— Мы слишком слабы в провинции, — заметил Каменев, — и с помощью Учредительного собрания сможем добиться большего, нежели военным переворотом, который может восстановить против нас не только другие партии, но и население...

Ленин насмешливо взглянул на него. Да разве можно быть в политике таким чистоплюем! Речь идет о власти, а он опять затянул старую песню о парламенте. Да при чем тут парламент, если у него есть такие козыри, как немедленный мир и передача земли крестьянам! И за это ему простят все! Не обращая никакого внимания на недовольство некоторых членов, вождь предложил следующую резолюцию: «Признавая таким образом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и решать все практические вопросы».

Против восстания выступили Каменев и Зиновьев. Однако десять из двенадцати членов проголосовали «за», и, когда резолюция была принята, Каменев недовольно заметил: «Такие вопросы десятью членами партии не решаются!»

На этот раз Ленин даже не удосужился ответить ему и предложил организовать Политбюро, которому надлежало заниматься «политическим руководством». И пока шло обсуждение его членов, Сталин молча наблюдал за Лениным. Да, у него есть чему поучиться, и то, чему они сейчас все стали свидетелями, было самым настоящим подлогом. Принималось судьбоносное для страны решение, и тем не менее девять членов ЦК не были приглашены на это тайное заседание. И кто знает, как они голосовали бы! Вот уж воистину тайная вечеря!

И все-таки партия еще не была сыграна до конца. Многие партийцы колебались и предлагали вопрос о вооруженном восстании отложить до съезда.

16 октября состоялось еще одно заседание ЦК, на этот раз уже расширенное. Помимо практически всех членов ЦК в нем приняли участие представители Исполнительной комиссии Петербургского комитета, Военной организации, Петроградского Совета, профсоюзов, фабрично-заводских комитетов, Петроградской областной организации и рабочих-железнодорожников. Цель этого заседания прекрасно определил Александр Рабинович: «Пересмотр стратегии партии в связи с трудностями на пути осуществления призыва к вооруженному восстанию».

Заседание состоялось в помещении Думы, куда боявшийся ареста вождь не осмеливался войти в течение целого часа. А когда все-таки решился, то на полном серьезе долго обсуждал со Сталиным и Свердловым вопрос, появляться ли ему перед «товарищами» загримированным или, так сказать, в натуральном виде. Кто знает, что ему посоветовал Сталин, но «товарищам» Ленин явил свой светлый лик в парике. Неизвестно только, от кого же собирался скрываться Ильич на заседании ЦК. «Парик, — вспоминал Иоффе, — вероятно, ему мешал, ибо на заседаниях он снял его и положил перед собой на стол».

Ленин, для которого «восстание, по словам Мельгунова, стало навязчивой идеей», целых два часа говорил о невозможности ориентироваться на настроение масс, которое, по его словам, отличалось «изменчивостью и не поддавалось учету», снова заверял собравшихся в том, что на их стороне «вся пролетарская Европа и что дилемма по-прежнему та же: «Либо диктатура корниловская, либо диктатура пролетариата и беднейших слоев крестьянства».

Выступивший после вождя Свердлов сообщил о росте партийных рядов и влиянии большевиков в Советах, в армии и на флоте, а заодно и попугал собравшихся мобилизацией контрреволюционных сил. Затем слово взял Сталин. И, говоря откровенно, лучше бы он его не брал. Вместо твердого «за» или такого же категоричного «нет» он начал свое выступление с совершенно бессмысленного в данной обстановке рассуждения о том, что «день восстания должен быть целесообразен».

— Да и почему бы нам, — продолжал он размышлять вслух, — не предоставить себе возможности выбора дня и условий, чтобы не дать сорганизоваться контрреволюции...

Ленин даже не стал отвечать. Да и зачем? Ведь десятью днями раньше приблизительно то же самое заявил Молотов. «Наша задача, — сказал он еще 5 октября, — не сдерживать массы, а выбрать наиболее удобный момент, чтобы взять власть в свои руки».

Однако Сталин быстро опомнился и, в конце концов, высказался за восстание. Более того, он заявил, что восстание уже началось выступлениями на флоте и теперь все дело за тем, чтобы удержать инициативу в своих руках и правильно выбрать день восстания. «Если мы будем постоянно отступать, — закончил он свою речь, — то проиграем революцию». Что же касается европейской революции и поддержки европейского пролетариата, то он весьма ловко обошел этот в общем-то совершенно бессмысленный вопрос.

Трудно сказать, на самом ли деле все присутствующие на совещании находились, по словам А.В. Шотмана, «как бы под влиянием гипноза», но предложенную вождем резолюцию о «всесторонней и усиленнейшей подготовке вооруженного восстания» и создании Военно-революционного комитета в составе Бубнова, Дзержинского, Свердлова, Сталина и Урицкого приняли большинством голосов.

Но были и такие, на кого ленинский гипнотизм не действовал. Бокий, Володарский и другие видные партийцы говорили о полнейшем равнодушии пролетарских масс к большевистским лозунгам, а Каменев и Зиновьев снова выступили против вооруженного восстания.

При 19 голосах «за», четырех воздержавшихся и двух «против», ленинская резолюция была принята. «Собрание, — говорилось в ней, — приветствует и всецело поддерживает резолюцию ЦК от 10 октября, призывает все организации и всех рабочих и солдат к всесторонней и усиленнейшей подготовке вооруженного восстания, к поддержке создаваемого для этого Центрального Комитета центра и выражает полную уверенность, что ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления». Рубикон был пройден. Ленину удалось сломать сопротивление членов ЦК, и до захвата власти оставались считанные дни.

В тот же день на расширенном заседании ЦК РСДРП(б) был избран Военно-революционный центр, членами которого стали Бубнов, Дзержинский, Свердлов, Сталин и Урицкий. Этот центр вошел в состав Военно-революционного комитета (ВРК), который был создан четырьмя днями ранее на Исполкоме Петросовета по предложению Троцкого и членами Бюро которого стали большевики Подвойский, Антонов-Овсеенко и Садовский и эсеры Лазимир и Сухарьков. Председателем центра был назначен Павел Лазимир. И, по всей видимости, этот самый центр был образован специально для того, чтобы обеспечить надлежащий контроль со стороны большевиков над ВРК.

И все же с собрания Ленин ушел крайне недовольный. По той простой причине, что дата восстания так и не была установлена. И он очень опасался, что решение этого архиважного для него вопроса будет вынесено на II съезд Советов. «Восстание должно произойти до съезда, — то и дело повторял он. — Особенно важно, чтобы съезд, поставленный перед свершившимся фактом взятия рабочим классом власти, сразу же закрепил бы декретом и организацией аппарата новый режим».