«Нас же с единородным братом моим, в бозе почившим Георгием, начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде, и в пище. Ни в чем нам воли не было, но все делали не по своей воле, и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не взглянет — ни как родитель, ни как опекун и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую гордыню?.. Сколько раз мне и поесть не давали вовремя…»[159].
Шуйские так увлеклись укреплением собственной власти при дворе, что забыли о делах государственных. Этим тут же воспользовались крымские и казанские ханы. Дело дошло до того, что казанцы, почувствовав слабинку в Кремле, два года терзали многочисленными набегами Русскую землю. Урон от них можно сравнить с уроном, причиненным Восточной Европе нашествием Батыя. Большой удачей можно считать то, что другие соседи не набросились в это время на Русь.
В 1540 году митрополит Иосаф, заменивший Даниила по настоянию Шуйского, обратился к десятилетнему Ивану IV и к Думе с просьбой выпустить из темницы Ивана Бельского. Иван Бельский вернулся в Думу — к мнению митрополита отнеслись со вниманием — расклад сил там резко изменился: Дума стала работать конструктивнее, миролюбивее, «с уверенностию и благоразумием».
Весной 1541 года Саип-Гирей, крымский хан, с огромным войском, а практически со всей своей ордой, с обозом, в котором находились семьи воинов, покинул Крым и двинулся на Москву. Его поддержал в этой войне османский султан, прислав хану сильную дружину с огнестрельным оружием. По пути к Саип-Гирею присоединялись отряды астраханцев, азовцев, других любителей повоевать. Желание огромной орды Саип-Гирея, рискнувшего пойти в поход весной, говорит прежде всего о прекрасной осведомленности налетчиков. Они знали наверняка о том, что войско их не умрет с голода, что сыты будут десятки тысяч лошадей. У Саип-Гирея нашли приют предатели, некоторые русские, в том числе и Симеон Бельский, взявшийся вести врага в Москву, показывать безопасные броды, удобные дороги, вдоль которых располагались богатые селения. Но речь в данном случае идет не о предателях, а о благосостоянии страны, способной прокормить весной большое войско налетчиков.
В Москве узнали о предстоящем походе Крымской орды, где долгое время жил русский посол Александр Кашин. Были приняты соответствующие меры предосторожности, собрана крупная рать, разосланы на дороги разведчики. Саип-Гирею не удалось внезапно напасть на Русь, впрочем, вряд ли он рассчитывал только на эффект неожиданности: с такой громадной ордой пройти по Восточной Европе незамеченным трудно. Вероятнее всего, он рассчитывал на слабость власти, на хаос в Боярской думе.
Русские собрали рать под Коломной. Разведка сообщила сведения о продвижении противника. В Москве было тревожно.
Десятилетний Иван с младшим братом Юрием помолился в Успенском соборе перед Владимирской иконой Божией Матери и перед гробом святого Петра, заплакал, не выдержав напряжения, и сказал в абсолютной тишине, которую нарушал лишь шелест свечей: «Боже!.. Защити нас, юных, сирых! Не имеем ни отца, ни матери, ни силы в разуме, ни крепости в деснице; а государство требует от нас спасения!» Затем вместе с митрополитом он явился в Думу и спросил у бояр: «Скажите, оставаться ли мне в Москве или покинуть город?» В Думе разразился спор. Одни считали, что Ивану IV и его брату Юрию в целях личной безопасности нужно покинуть Москву, как это не раз в подобных случаях делали предки великого князя. Другие говорили, что безопаснее всего будет в Москве. Это мнение в конце концов взяло верх, и, как показало ближайшее будущее, оно было верным.
Присутствие в городе Ивана и Юрия вдохновило жителей Москвы. Они готовились к осаде, готовились не только защитить себя, свой город, но и своих смелых малолетних князей. В русском войске на Оке положение было иное. Там переругались князья в борьбе за власть, и рать находилась на грани саморазвала. В этот ответственный миг Иван IV послал в Коломну вдохновенное письмо, в котором просил бояр, князей и воевод забыть обиды между собой и отстоять отчизну.
Орда крымского хана была уже совсем близко. Дмитрий Бельский прочитал письмо и тут же собрал всех воевод. Письмо малолетних князей подействовало на всех волшебным образом: воеводы преобразились до неузнаваемости, забыли обиды, клялись друг другу стоять насмерть, погибнуть, но не пропустить врага.
Юному великому князю было чуть меньше одиннадцати лет. Значительно позже в своих посланиях и письмах он удивит мир литературным дарованием и даже скажет свое веское слово в русской литературе, расширит возможности русского литературного языка, но вряд ли в июле 1541 года он сам писал это вдохновенное послание Дмитрию Бельскому…
Саип-Гирей подошел к Оке со своей ордой, увидел русское войско, прекрасно организованное, ободренное, готовое драться не на жизнь, а на смерть. Он отругал Симеона Бельского, уверявшего его в том, что в Московии он встретит деморализованную рать, и повернул обратно в Крым.
В этой счастливой для Ивана IV истории, кроме благополучного финала, важна еще та сцена в Думе, когда бурно обсуждался вопрос о местонахождении великого князя в столь ответственный момент. Летописцы и позднейшие историки ничего не говорят о попытке физического устранения юного венценосца и его младшего брата. Бояре, считавшие, что Ивану IV лучше быть в Москве, аргументировали свое мнение тем, что в других городах страны неспокойно. Новгород, Псков и Тверь слишком близко расположены от Великого княжества Литовского, другие города — от казанцев. В этой аргументации чувствуется явное лукавство. Не иностранцев побаивались бояре, хотя, думается, литовцам, казанцам, крымцам и прочим соседям пришелся бы по нраву такой трофей! Денег, а то и земель они в обмен на десятилетнего Ивана IV получили бы немало. Но русские бояре боялись куда более страшного зла, на которое не решился бы ни один иностранец, они боялись физического устранения Ивана IV.
Да, для многих бояр малолетство детей Василия III являлось прекрасной возможностью обогатиться, обрести побольше власти. Все так. Но в Москве были люди, которые мечтали о большем. Эпизоды с Юрием и Андреем Ивановичами (а редко кто допускает их невиновность, многие считали, что они с помощью заговора хотели взять власть) говорят о том, что идея самодержавия хоть и окрепла окончательно в сознании россиян, но они еще не определились в одном важном вопросе: каким образом осуществлять эту идею, обязательно ли в этом вопросе соблюдать правило прямого наследования престола? «Бунт» ближайшего родственника, дяди Ивана IV — Андрея Ивановича — яркое тому доказательство.
…Победа над Саип-Гиреем усыпила бдительность Ивана Бельского. Он, человек миролюбивый, проморгал заговор, организованный коварным Иваном Шуйским, поддержанный многими знатными князьями, а также дворянами и воеводами. Действовал Иван Шуйский широко и смело. Ему присягнули на верность войска во Владимире, он послал в Москву к своим единомышленникам триста человек и приказал действовать. «… его сторонники, Кубенские и другие, еще до его прихода захватили боярина нашего, князя Ивана Федоровича Бельского, и иных бояр и дворян и, сослав их на Белоозеро, убили, а митрополита Иосафа с великим бесчестием прогнали с митрополии. Потом князь Андрей Шуйский и его единомышленники явились к нам в столовую палату, неиствуя, захватили на наших глазах нашего боярина Федора Семеновича Воронцова, обесчестили его, оборвали на нем одежду, вытащили из нашей столовой палаты и хотели его убить. Тогда мы послали к ним митрополита Макария и своих бояр Ивана и Василия Григорьевичей Морозовых передать им, чтобы они его не убивали, и они с неохотой послушались наших слов и сослали его в Кострому; а митрополита толкали и разорвали на нем мантию с украшениями, а бояр толкали в спину»[160].