В 1223 году Русское государство уже не было единым, что печально подтвердила битва на Калке, но еще не было настолько раздроблено, разорвано князьями на уделы, чтобы не иметь возможности предупредить катастрофу 1237–1242 годов… Впрочем, мысль эта спорная, шаткая. Да, Галицкое, Новгородское, Ростово-Суздальское и другие княжества гипотетически могли бы собрать крупное войско, они даже могли бы одержать одну-две победы над полчищами ордынского хана Батыя, но — вот беда-то в чем! — сокрушить накатывающиеся из Великой степи волны тумэнов русские в XIII веке никак не могли, потому что вся Восточная Европа была поражена в то время вирусом дробления, уделоманией. Каждый князь мечтал лишь о получении своего удела, о его укреплении и расширении. У князей рождались сыновья, и единственной мечтой каждого из них был удел, свой собственный — пусть очень маленький, но свой.
Надо помнить, что процесс этот естествен, обычен для истории народов мира. Практически все страны прошли через подобную эпоху дробления. Города-полисы Аккада и Греции, период Ле Го (сражающихся царств) в Китае, города-государства на средневековых Апеннинах и так далее, и так далее. Русское государство попало в эту полосу в очень неудачный момент, когда в Забайкалье, «Ясой» Чингисхана скрепленные, стали расходиться волнами по Евразии тумэны Орды. Они сокрушили крупнейшие державы мира (подточенные, нужно оговориться, к тому времени внутренними междоусобицами), они катком прокатились по территориям многих народов и племен, они и Русь превратили в своего данника.
Зимой 1237/38 года великий князь Юрий Владимирович, готовясь к решительному сражению с ханом Батыем, отправил младшего сына Владимира в Москву, где воеводой был поставлен Филипп Нянько. Ордынцы разгромили под Коломной русскую рать во главе с Всеволодом Юрьевичем и Романом Инговоричем (может быть, Ингваревичем) и пошли по Оке, а затем — по Москве-реке на Москву, взяли город, разграбили и сожгли. Воевода Филипп Нянько погиб в бою, Владимир-Дмитрий попал в плен. Дальше путь Батыя лежал на Владимир.
Но как же шел бой в Москве? Что собой представляла Москва, окрестности Боровицкого холма в 1238 году? Неизвестно. Для города, который многие ученые называют узлом бойких военных и торговых дорог, подобное умолчание летописцев труднообъяснимо.
Что же случилось дальше, как Москва и москвичи справились с бедой? Об этом тоже ничего не известно. Отстроилась она, конечно, быстро: сосновых лесов в этих краях много. И опять на целых десять лет Москва выпадает из поля зрения летописцев.
В 1247 году в Москве княжил Михаил Ярославич, младший брат Александра Невского. О нем известно лишь то, что в 1248 году, когда победитель в Невской битве и в сражении на Чудском озере отправился вместе с братом Андреем сначала в Сарай к Батыю, а затем в Каракорум, Михаил, князь московский, изгнал дядю Святослава из Владимира и занял великокняжеский владимирский престол. Человек смелый, он в том же году погиб в битве с литовцами на реке Протве.
Некоторые историки считают, что именно Михаил Ярославич Храбрый (Хоробрит) построил в Кремле деревянный храм Архистратига Михаила. Позднее, в 1333 году, во время княжения великого князя Ивана Калиты, в Кремле, на том месте, где стоял деревянный храм, возведена была каменная церковь, которая стала усыпальницей князей.
После 1248 года летописцы вновь забывают о Москве почти на три десятка лет. Первые сколь-нибудь серьезные известия о городе и его князьях начинают поступать из летописей, датированных 1276 годом, с того момента, когда на княжение в Москве был поставлен младший сын Александра Невского — Даниил, не только родоначальник князей московских, но и первый собиратель русских земель уже вокруг Москвы и вокруг тогда еще совсем крохотного Московского княжества.
Две различные точки зрения на историю города Москвы приведены здесь не для того, чтобы поссорить приверженцев разных мнений и взглядов, а наоборот — примирить их.
Да, здесь вполне могло быть относительно бойкое место, через которое не регулярно, но и не так редко проходили и дружины князей, и торговые люди. В окрестностях Боровицкого холма обитали старожилы — вятичи — и пришлый люд, бежавший в эти тихие, укромные места из разоренных распрей и нашествиями областей страны. Они основали здесь множество сел. Местность здесь была самодостаточна. Она могла накормить, одеть-обуть местных обитателей. Она не нуждалась в постоянной опеке, подпитке извне, как, например, Новгородская земля, подверженная частым неурожаям. В московской глухомани до княжения Даниила Александровича не могло быть очень бойкой торговли, здесь не могло быть крупного города, где бы хранилось постоянно, из года в год продовольствие для купцов и воинов, здесь не было достаточного количества мастерового люда, обслуживающего этот «бойкий узел». Но здесь были селения, колония селений… Это одна группа доводов.
Но почему же на Боровицком холме и в ближайших его окрестностях не мог возникнуть крупный город уже в XI или в XII веке? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно внимательно исследовать карту Московской области, во-первых, с точки зрения географических особенностей, во-вторых, с политической точки зрения, а затем неплохо бы было соорудить по описаниям древних авторов ладьи и струги и проделать путешествие, скажем, из Смоленска в Нижний Новгород по тем путям, по которым, согласно версиям ученых, ходили боевые дружины князей и купцы.
Действительно, бойким узлом торговых и военных дорог Москва, расположенная в центре лесной, заболоченной, почти двухсоткилометровой в диаметре чаши, могла стать только в том случае, если вдоль этих «бойких» дорог уже в XI–XII веках стояли на расстоянии 30–50 километров друг от друга если не города, то крупные поселения, где купцы (а они не ходили в одиночку) и боевые дружины (по три, пять, а то и по десять — двадцать тысяч воинов) могли найти тепло и пропитание. О существовании таких поселений на разных орбитах и вдоль разных лучей — дорог, разбегающихся «бойко» от Боровицкого холма, сведений историческая наука до последнего времени не имела. Эти доводы могли бы привести читателя к следующему выводу.
Сто лет Московское пространство развивалось по не совсем обычным для восточноевропейских княжеств законам, оставаясь на территориальном пограничье между княжествами Рязанским, Новгородским, Владимиро-Суздальским и на пограничье временном — время уже поставило перед русскими людьми сложнейшую задачу смены политического курса, но они то ли еще не понимали исторического смысла этой перемены, то ли еще были слишком увлечены перипетиями борьбы за уделы, то ли не знали, как приступить к обновлению жизни. Князья же продолжали ожесточенную борьбу между собой за каждый клочок земли.
Тем временем ордынцы, хоть и не слишком часто, но наведывались с войском в Восточную Европу, требуя дани и послушания, в Прибалтике усилилась Литва, ослабло княжество Галицкое, а Киев превратился в крохотный город, главной обязанностью жителей которого на долгие десятилетия и даже века стала обязанность смотрителей и хранителей православных святынь. Политическая карта Восточной Европы менялась.
…Пограничье. Восточная Европа, раздробленная, разоренная, сжатая с двух сторон Ордой, находилась в упадке, какого ее история еще не знала. Но обыватели пограничья не думали о глобальных политических задачах своего времени, они продолжали жить в том же режиме, в котором жили их праотцы, прибывавшие сюда волнами, начиная с VII–VIII веков: они обихаживали свою землю и принимали всех, кто шел сюда жить и умел работать.
Пограничье — это ведь нейтральная полоса, ничейная, скажет иной читатель. Нет, московская! Тому, кто не прочувствовал этот длительный, пятивековой период освоения Московского пространства, может показаться чудом дальнейшая история Москвы.
В истории Москвы никаких чудес и неясностей не было, потому что все подвиги ее героев, знатных и простых, ее стремительное возвышение, дела и деяния имеют под собой мощную социально-политическую и экономическую основу, заложенную за пять веков до того момента, когда в 1263 году князь Александр Невский завещал Москву в удел своему младшему сыну Даниилу.