Если говорить коротко, Великое посольство выполнило поставленные перед ним задачи: дипломаты — Ф. Лефорт, Ф. Головин, П. Возницын — на своем уровне, царь — на своем, волонтеры — на своем.

Петр I научился в Бранденбурге стрелять из пушек и получил аттестат «огнестрельного мастера», в Саардате и Амстердаме — плотничать на верфях, в Англии — строить корабли. В любую свободную минуту русский царь ходил по улицам голландских и английских городов, внимательно осматривал мастерские, верфи, мануфактуры, общественные и медицинские учреждения, госпитали и воспитательные дома. Как далеко ушла Европа от патриархальной России, как много хотелось узнать о достижениях западных соседей!

Из Англии через Амстердам Петр I прибыл в Вену, но его путешествие прервали вести с родины, где вспыхнул мятеж стрельцов.

После падения Софьи в 1689 году стрельцам жилось худо. Как это ни покажется странным, конкретных виновников трагедии «русских янычар» нет. Можно во всех грехах обвинить Софью Алексеевну, которую стрельцы уважали и любили и которую, как будет ясно чуть позже, они не предали. Можно назвать виновным во всех бедах стрельцов Петра Великого, не приласкавшего их после 1689 года. В конце концов и Шакловитый сыграл в трагедии стрельцов не последнюю роль, и другие подстрекатели и полковники стрелецкого войска. Повинны и сами воины! Не раз на военных пирах они проигрывали «потешному» войску, но это бы ладно, с кем не бывает! Но надо признать, что новая армия, создаваемая Петром I накануне уже запланированной царем войны со Швецией, во-первых, была более послушна, дисциплинированна, а во-вторых, отличалась от «русских янычар» высочайшей степенью обучаемости. Одно это могло бы гарантировать будущие успехи российской армии, вступавшей в свой золотой век — век величайших побед российского оружия.

Это не игра в громкие слова. Это — история.

Для Петра Великого истории XVIII века в 1697 году еще не существовало, хотя он, вероятнее всего, предвидел ее и готовил страну к будущим победам, людей, способных побеждать, людей не только крепких физически, хорошо подготовленных в военном отношении, обладающих моральным настроем на победы, духовной крепостью, но и способных быстро и постоянно переучиваться: таких требовало время.

Начиная с Тридцатилетней войны, военное дело приобрело одно новое качество — способность к стремительному обновлению самых разных видов огнестрельного оружия, к улучшению тактико-технических данных пушек, бомбард, пищалей, ружей, мушкетов. Любое изменение, например прицельной дальности стрельбы пушек, влекло за собой изменение тактики ведения боя, следовательно, быстро менялись оперативно-тактические и стратегические методы ведения войн.

Стрелецкое войско этими качествами не обладало. Стрелецкая вольница была малообучаема и плохо управляема.

Отправляясь в Европу, Петр I послал четыре стрелецких полка в Азов. Они там укрепляли город (не стрелецкое это дело — лопатами ворочать!), несли боевую службу. Затем им на смену было послано еще четыре полка, а из Азова повелели идти не в Москву, к женам под бочок, а в Великие Луки, на российско-литовскую границу. Им-то хотелось к женам, а их — воинов — послали охранять границу. Вот тут-то стрельцы и проявили недовольство. Сто семьдесят пять человек при оружии покинули боевой пост и явились в Москву бить челом, просить царя или его людей отпустить их, очень уставших, изнемогших, в Москву, к родным очагам и женам.

Бояре проявили мягкотелость, впрочем, оправданную: свежи были в памяти стрелецкие бунты и расправы. Они арестовали только четверых стрельцов, но и тех стрельцы отбили, а потом начали буянить. Их с трудом утихомирили, уговорили отправиться к месту несения службы.

«Во время бунта 1698 года стрельцами были высказаны, между прочим, следующие жалобы: «…будучи под Азовом, умышлением еретика-иноземца, Францка Лефорта, чтобы благочестию великое препятствие учинить, чин их, московских стрельцов, подвел он, Францко, под стену безвременно, и, ставя в самых нужных в крови местах, побито их множество; его же умышлением делан под их шанцы, и тем подкопом он их же побил человек с 300 и больше…»[271]

Это очень важное, показательное письмо! Стрельцы ругают в нем любимца Петра I, еретика-иноземца, ни словом не вспоминая любимчика царевны Софьи — князя Василия Васильевича Голицына, который оба Крымских похода провел крайне неудачно. Да, некоторые специалисты считают, что походы Голицына «достигли цели», показали османам готовность Москвы воевать, но эта демонстрация силы погубила несколько десятков тысяч обученных воинов (тех же стрельцов, кстати). Почему же стрельцы забыли два Крымских похода и обиделись на руководителей Азовских походов?

Петру I так и не удалось отыскать переписку Софьи со стрельцами, а говорить о том, что царевна являлась руководителем заговора и мятежа, нельзя. Но косвенные улики показывают, что все нити бунта 1698 года ведут в Новодевичий монастырь, где находилась на «почетном отдыхе» Софья, и одной из косвенных улик является письмо, выдержка из которого приведена выше.

Стрельцы в этом письме не просто жаловались царю-батюшке на худое свое житье-бытье, они говорили ему (не напрямую, но эдак вскользь), что Лефорта он зря в дружки свои записал и что Азовские походы не такие уж удачные. А это обстоятельство можно было выдавать как повод к неповиновению. Но все же следствие показало, что двое стрельцов побывали в гостях у Софьи, хотя прямых улик против нее так и не было добыто.

В те же дни по столице прошел страшный слух о том, что Петр I в Европе умер. Бояре запаниковали. Из-за весенней распутицы почта в Москву долго не поступала, это обстоятельство еще более встревожило бояр. Как бы то ни было, а весной 1698 года со стрельцами удалось договориться.

Но Петра I такой исход дела не порадовал. Он писал Ромодановскому Федору Юрьевичу, возглавлявшему Преображенский приказ (ведал делами по политическим преступлениям): «В том же письме объявлен бунт от стрельцов, и что вашим правительством и службою солдат усмирен. Зело радуемся, только зело мне печально и досадно на тебя, для чего ты сего дела в розыск не вступил. Бог тебя судит! Не так было говорено на загородном дворце в сенях. А буде думаете, что мы пропали (для того, что почты задерживались) и для того боясь, и в дело не вступаешь; воистину скорее бы почта весть была; только, слава Богу, ни один не умер: все живы. Я не знаю, откуда на вас такой страх бабий! Мало ль живет, что почты пропадают?.. Неколи ничего ожидать с такою трусостью! Пожалуй, не осердись: воистину от болезни сердца писал»[272].

Петр все прекрасно понял: и цели заговора, и очаг, откуда распространялся огонь, и причину «страха бабьего» у бояр. Он уже знал, что нужно делать. Но Ромодановский еще сомневался. В конце мая в Москве был издан указ всем стрельцам оставаться на своих местах, а тех, кто покинет службу и вернется в столицу, посылать в Малороссию на вечное житье. Жить там, тем более вечно, в тот век было несладко.

Стрельцы указ выслушали, но не подчинились ему. В Москву с литовской границы сбежали 50 стрельцов, их арестовали, но соратники выручили своих друзей. Маслов, один из стрельцов, зачитал письмо от Софьи. В нем царевна уговаривала воинов явиться в Москву, разбить лагерь неподалеку от Новодевичьего монастыря. А если, было написано далее в письме, стрельцов не пустят в столицу воины Петра, то нужно будет разгромить их.

За такое письмо, если бы его нашли, Софье грозила бы смертная казнь. Маслов зачитал соратникам обращение царевны, стрельцы решили на сходе идти на Москву, быстро собрались в поход.

Столица всполошилась. Из города по деревням потянулись со своим имуществом разные люди, бедные и богатые. События 1682 года помнили многие. Никому не хотелось оказаться в заложниках у пьяной озверелой солдатни.

Бояре доверили московское войско Шеину, в помощники ему назначили Гордона и князя Кольцова-Масальского.