Шведы первыми вмешались в русско-польские дела, и король Карл-Густав сначала завоевал все коренные польские земли, а затем гетман литовский Януш Радзивилл объявил себя подданным шведского короля в обмен на обещание вернуть ему завоеванные русскими земли.

До начала русско-польской войны Швеция была еще союзником Москвы, после ее окончания, позорного весьма, она вновь заключила с Москвой вечный мир в обмен на добытые русскими в тяжелых боях города Ливонии. Всего этого Алексей Михайлович перед торжествами в Успенском соборе не предусмотрел, хотя обязан был продумать ситуацию на три-четыре года вперед, тем более что закончившаяся в 1648 году Тридцатилетняя война в Европе была еще свежа в памяти у всех серьезных политиков. Но русский царь, похоже, об этой войне не думал вообще. Монархи, полководцы, военные инженеры исследовали все перипетии прошедших боевых действий, меняли организационные структуры своих войск, добивались идеальной связи войска со страной, разрабатывали проекты новых крепостных сооружений, меняли стратегические концепции ведения боевых действий на огромных территориях и в течение длительного периода, что требовало улучшения тактико-технических данных огнестрельного оружия — европейская военная мысль бурлила! Швеция за годы Тридцатилетней войны даже опередила в военном искусстве многие страны Европы.

А русский царь, помолившись в Успенском соборе, пошел воевать, ни о чем вышесказанном даже не подумав. И, естественно, для него и для его дипломатов было полной неожиданностью вмешательство австрийского императора и папы римского в русско-польские дела, причем на стороне Польши. А война со Швецией вообще не была запланирована в Кремле.

Не предугадал царь и поведения гетманов Украины, рассчитывал на них как на союзников. В 1660 году, когда положение русских в войне с Польшей резко ухудшилось, гетман Юрий Богданович Хмельницкий разорвал союз с Москвой и подписал с Польшей Слободищенский трактат. И Русское государство в который уже раз оказалось в полном одиночестве в борьбе сразу с несколькими противниками.

Поляки пошли в наступление, одержали в 1660 году великолепные победы над русскими, и только чудо спасло Москву от большого позора. Нужно было принимать экстренные меры. В казне катастрофически не хватало средств. Московское правительство вынуждено было в 1661 году заключить в Кардиссе вечный мир со Швецией, по которому уступило ей ливонские города.

Чтобы хоть как-то поправить финансовые дела, правительство Москвы наложило на купцов и промышленников дополнительный налог, так называемую пятую деньгу. Это отрицательно сказалось на экономике страны. Затем, надеясь скопить в казне серебро для выплаты жалованья воинам, правительство решило пустить в оборот медные монеты, издав указ о том, чтобы медные монеты шли по той же цене, что и серебряные.

Это было странной мерой улучшения экономического положения. Естественно, медные деньги, а ими расплачивались первое время с воинами и с государственными чиновниками, купцы старались не брать за свой товар. Это привело к обесцениванию медных монет. Кроме того, в Москве появились фальшивомонетчики, выпустившие в общей сложности монет на 620 тысяч рублей. В 1661 году за рубль серебряный давали два рубля медных. В 1662 году — восемь рублей медных.

Приказу тайных дел удалось схватить несколько фальшивомонетчиков. Им отсекали руки, заливали горячим оловом глотки, а отсеченные руки прибивали к стене денежного двора — Приказ тайных дел работал напряженно. Но по недоверчивому к любым царским начинаниям городу пошли гулять слухи и письма о том, что Милославский, тесть царя, вместе со своими подчиненными за крупные взятки отпускал фальшивомонетчиков. Кто порождал эти взрывоопасные слухи? Кто писал подметные письма и прибивал их к стенам домов? Так начался на Москве медный бунт.

25 июля 1662 года, когда Алексей Михайлович отдыхал в селе Коломенском, пять тысяч человек собралось неподалеку от Фроловских ворот. Разгоряченные люди читали подметные письма о грязных делах царского тестя. Затем толпа разделилась: самые предприимчивые и наглые стали грабить богатые дома, а те, кто посмелее, отправились прямо к царю, в село Коломенское.

«Милославского! Матюшина!» — быстро крепли голоса людей.

Царь, узнав о волнениях в городе, повелел тестю и его другу спрятаться в покоях царицы — туда толпа ворваться не рискнула бы, а сам отправился на богослужение. В тишине небольшого уютного храма священник отслужил обедню. Алексей Михайлович, на вид спокойный, не спеша вышел из церкви и увидел бежавших прямо к нему громкоголосых людей. Нет, они не должны были напасть на него. Им нужны были Милославский и Матюшин. Толпа приблизилась к царю.

«Милославского! Матюшина!» — услышал монарх грозное требование и стал голосом тихим, мирным говорить людям уже ставшие для него привычными фразы. Сыск учиним. Во всем разберемся. Всех виновных накажем. Люди с недоверием относились к его обещаниям, нервничали, хватали за пуговицы царской одежды. Люди устали ждать возмездия за манипуляции, им непонятные, с деньгами, им хотелось, чтобы пришло оно побыстрее.

Царь дал им клятвенное обещание во всем разобраться и протянул людям руку. Народу этот жест понравился, и толпа, возбужденная, гордая, все еще злая, но уже не кровожадная, отправилась в Москву.

По пути настроение людей изменилось. Им захотелось принять участие в грабежах. Дом чиновника Шорина, собиравшего с народа пятую деньгу, они разграбили вмиг, схватили сына его пятнадцатилетнего. Тот заблаговременно переоделся в одежду простолюдина, хотел обмануть толпу, выжить. Возраст у него был такой, когда уж очень жить хочется, когда человек начинает понимать ценность бытия, и это прозрение уже делает любого страстным жизнелюбом. Сына Шорина многолюдная толпа узнала. Юношу схватили.

На счастье подоспел посланный царем князь Иван Андреевич Хованский. «Не берите грех на душу, не губите парня!» — просил он, а толпа ему отвечала на это шумно: «Ты человек добрый. Нам до тебя дела нет. Скажи царю, чтобы он поскорее учинил сыск и выдал нам виновных!»

Князь Хованский уехал в Коломенское, толпа с сыном Шорина направилась туда же. «Ты не реви, как младенец, и не дрожи, — говорили люди пленнику. — Мы тебя не убьем. Сейчас скажешь царю-батюшке, что вытворял твой отец, и будешь жить!» Сыну жить очень хотелось.

Толпа встретилась с такой же толпой, возвращавшейся из села Коломенского. Вожаки, схватившие сына Шорина, уговорили возвращавшихся повернуть назад. Мол, у нас есть доказательства, зачем ждать, пока царь учинит сыск? Мы ему поможем. Усилившись, толпа хлынула к царю, не понимая, что Алексей Михайлович без дела эти грозные часы не сидел. Выходя из города, люди даже не обратили внимания на то, что за ними вдруг закрыли ворота: знак тревожный, но толпу не встревоживший. В Москве в это время уже вовсю работали бояре во главе с князем Куракиным, а к Коломенскому спешили три тысячи вооруженных стрельцов. Готовилась расправа. Толпа этого не замечала.

Она ворвалась на царский двор. Алексей Михайлович, проявив исключительное самообладание, спокойно выслушал бредовый лепет сына Шорина, повелел взять юношу под стражу.

«Если не выдашь бояр, — рявкнул кто-то из толпы, — то мы сами схватим их и вышибем палками из них мозги!»

И в этот момент царь отдал приказ подоспевшим стрельцам: «Хватайте бунтовщиков!»

Хорошо организованный отряд воинов принялся за привычную для себя работу. Толпа с ревом разбежалась, но более ста пятидесяти человек, стремясь спастись, утонуло в Москве-реке и еще больше было убито стрельцами. В Москве Куракин тоже старался вовсю: его слуги схватили около двухсот грабителей.

Затем началась расправа.

Почти сто пятьдесят бунтовщиков повесили неподалеку от Коломенского. Многих пытали, отрубали руки, ноги. Кому-то повезло чуть больше: их клеймили буквой «б» — бунтовщик — и отправляли с семьями на вечное поселение в отдаленные уголки страны: в Сибирь, на Терек. Медные деньги, однако, были в обороте еще год. Когда серебряный рубль стал стоить пятнадцать медных рублей, царь наконец отменил медные деньги.