— Через несколько дней Лэнсинг попытался убедить его, что пластинки и розетки сделаны разными мастерами и из разного золота, ведь археологам известны различные месторождения на территории Египта, не считая привозного металла. — Санин давал мне понять, что вопрос этот не так прост и не зря он сам попытался воспроизвести опыты Вуда, ведь в результате могла вкрасться ошибка: никто до сих пор не возвращался к этой истории.
Вуд изучал золото из других гробниц, он стал завсегдатаем Каирского музея. Ничего похожего на пурпурное золото Тутанхамона он не нашел, кроме украшений на короне царицы из следующей династии. Это была важная находка. Секрет передавался от отца к сыну.
— Я смог бы открыть этот секрет, — сказал Вуд Лэнсингу, — если бы мне дали эти украшения, на время, разумеется.
— Если я правильно тебя понял, ты хочешь получить сокровища фараона Тутанхамона?
— Именно так. Не могу же я организовать лабораторию прямо в Каирском музее. Проще унести оттуда то, что надо.
— Буду искренен, друг мой — ответил Лэнсинг. — Никому еще не удавалось вынести драгоценности Тутанхамона из музея.
И все же составился своеобразный заговор. Целью его было похищение сокровищ. Но поскольку в нем участвовали известные ученые другой державы, то вся операция могла перерасти в международный скандал.
Однако Лэнсингу удалось привлечь на свою сторону куратора Каирского музея. Санин зачитал мне страницу из воспоминаний Вуда:
«После того как один из нас уговорил куратора, мы вошли в зал музея в сопровождении двух сторожей в форме, у каждого из них был независимый ключ. Озадаченные посетители стояли вокруг, пока они отпирали шесть замков и вывинчивали двенадцать массивных винтов, удерживающих стекло. Когда витрина была открыта, куратор шепнул мне, чтобы я взял то, что мне нужно. Я начал собирать розетки, косясь на него, дожидаясь, когда он поднимет брови. Это было условным сигналом конца операции. Я взял восемь золотых вещиц. Куратор удивленно поднял брови. Я сказал: „Это то, что надо“. Куратор громко суровым тоном сказал, чтобы разубедить туристов и сторожей: „Теперь давайте их мне!“ Но он был настоящим фокусником и успел сунуть их мне в карман прежде, чем мы вышли из музея».
Это золото попало в Балтимору вместе с экспериментатором. Сняв тончайшую пурпурную пленку, Вуд поместил ее между двумя электродами из чистого золота и сфотографировал спектр искры. В спектре были обнаружены линии железа. Затем он подвесил пурпурную розетку на тончайшей стеклянной нити между полюсами электромагнита и включил ток в обмотке. Блестку притянуло к одному из полюсов. Желтую пластинку — нет. В ней не было железа. Значит, различие в цвете, рассуждал Вуд, объясняется тончайшей пленкой окислов железа на розетке. Но может быть, окислы эти образовались сами собой? Ведь в золоте всегда есть примеси.
И Вуд готовит сплав чистого золота с небольшим количеством железа. Пластинку из этого сплава он нагрел над пламенем. При температуре немного ниже темно-красного каления образовалась пурпурная пленка, в точности похожая на первозданную.
Но все это описано самим Вудом в британском журнале «Археология Египта» и не вызывало сомнений.
— Самым интересным было сообщение Вуда о микроструктуре украшений. На поверхности их заметны шаровидные выступы. Вуд назвал их бутончиками и написал, что вызваны они газообразным мышьяком или серой, которые прорываются сквозь металл при остывании. Он стал искать сообщения о золотых месторождениях в Эфиопии, которые содержали эти примеси и которые могли быть разведаны уже в те далекие времена. Но итальянские фашисты начали войну против Эфиопии как раз во время этого заключительного этапа исследований. Вуд не смог продолжать работу. — Санин умолк, словно хотел предоставить мне самому возможность разрешить загадку египетского золота, прежде чем он соберется с мыслями, но я впервые слышал об этих экспериментах, хотя другие работы Вуда были мне знакомы.
— Что же было дальше?
— Дальше было гораздо хуже, — сказал Санин. — Я собрал простую лабораторную установку. В запаянной кварцевой трубке поместились несколько крупинок золота, сплавленного с мышьяком и серой. Часть мышьяка и серы освободилась в виде пара и светилась внутри трубки. Я должен был затем открыть трубку, охладить насыщенное газами золото и обнаружить эти бутончики Вуда… Пойдем, я покажу тебе ее.
Мы прошли с ним на кухню, которая, я думаю, выдержала множество опытов такого рода, но все еще не взлетела на воздух, быть может, лишь по счастливой случайности. Встав на стул, он нашарил рукой на кухонном шкафу остатки установки, и я помог ему разместить их на столе. Это были тигли, две кварцевые трубки, одна с причудливым зажимом на конце, штатив, система линз, державшихся не столько благодаря штативу и проволочным креплениям, сколько благодаря энтузиазму моего друга.
— Перефразируя старую истину, можно сказать, что настоящий физик может поставить любой эксперимент с помощью палочек, веревочек, канцелярских скрепок и собственной слюны.
— Ты смеешься, — возразил Санин, — а мне было не до смеха. Вот в этой трубке я заметил ярко-красное свечение мышьяка и серы. Убавил огонь. Стал охлаждать кварц. И замер. Представь себе один-единственный луч заходящего солнца… Тонкий, как игла, пронзительно-красный, горячий. Вот такой именно луч неожиданно вырвался из трубки. Он прошел в пяти сантиметрах от моего лица. Похож он, пожалуй, и на луч лазера. Наклонись я за штативом — со мной было бы покончено. Что? Преувеличиваю?.. Ты бы видел, что тогда произошло! Вот здесь остался след.
Он показал мне крохотное отверстие в стене. В руке моей оказался кусок проволоки, и я по его просьбе попробовал осторожно сунуть туда проволоку и оценить глубину следа. Мне это не удалось — проволока вошла на всю длину в отверстие, Санин сказал спокойно:
— Если бы проволока была длиннее, она вышла бы на улицу. Луч этот прожег стену дома насквозь. Теперь понял?
Я действительно кое-что понял.
— Что же осталось в трубке?.. Там же было золото.
— Ничего не осталось. Оно улетучилось. На кварце с внутренней стороны есть черное кольцо, вот взгляни-ка… Это мышьяк. И больше ничего. Уразумел?
— Но не лазер же вдруг заработал у тебя на кухонном столе!
— Нет. Не лазер. Потому что энергии лазера такого веса, как моя установка, не хватило бы на подобные фокусы.
На шоссе близ Боа-Виста
Передо мной письмо. Я не знаю имени того, кто его написал. Это мог быть друг Каринто, один из тех, кто летал над уснувшим навеки городом. Подписи нет…
«Дорогой друг, — начинается это письмо, — мы знаем, как тяжелы утраты. Но если будет нужно, мы готовы снова повторить все — от первого шага до последнего, до самого последнего шага. Так бы сделала это Рутте. Так бы это сделал Синно. Но Синно уже не сможет сказать об этом, и мы никогда не услышим его».
Письмо выпало из моих рук. Я сжал голову ладонями. Не знаю, сколько прошло времени. Я встал, вышел на улицу. Была уже ночь, ясная московская ночь, и звезды медленно плыли совсем рядом. Была сухая ясная ночь, какие нередко бывают в сентябре. Прошел ровно год с того дня, когда я впервые увидел Руту. Редкие огни машин казались вестниками из другого мира. На нашей улице кое-где еще горел свет в окнах.
Я брел до самого лесопарка, где шумели сентябрьской золотой листвой темные и таинственные сейчас кроны вековых деревьев. У берега озера, напротив острова, я разделся и поплыл, впитывая, холод медленных струй, потом лежал на песке, на жухлой истоптанной траве, не ощущая холода, не чувствуя ничего, кроме раны, от которой сжалось сердце…
Я вернулся под утро. Нашел в конверте вырезки из газет на испанском. И, как прежде, светлая строчка перевода бежала по колонкам — старый знак внимания ко мне.
Я понял, что настоящее имя Фульвио Тести — Синно. С ним была Рутте, Рута. О ней газеты писали, как о спутнице Фульвио Тести, не называя имени. Синно и Рута выехали из Боа-Виста на спортивной машине. Вряд ли они думали, что их совместная поездка будет последней. С ними были, как я полагаю, кое-какие документы о затерянном в бразильских джунглях городе, хотя Боа-Виста удален от него на значительное расстояние. Главная и самая трудная часть маршрута была позади. К северу от Риу-Бранку есть шоссе. Там это произошло. Некий Копельо, который был задержан три дня спустя, признался в соучастии.