С рассвета неудобные лодки продвигаются по маленькой реке. Узкая и блестящая лента реки извивается в сумерках лесной чащи в хаосе корней, ветвей, стволов, упавших поперек реки. Лодки, кажется, не могут пройти.

Больше не гребем. Тянем за лианы, раздвигая ветви, переплетенные, как сети, у нас над головой.

При подходе к озеру пришлось покинуть лодки. И вот мы, по пояс в воде, с трудом продвигаемся по мягкой затопленной почве, покрытой растениями с большими листьями.

Впереди нас ждала настоящая горная страна! Когда солнце заходило, мы карабкались на скалы. Эти скалы блестели, как будто они покрыты бриллиантами. Грязные, промокшие, усталые, мы почти бессознательно продвигались вперед. И только крик Ленглиша привел нас в чувство:

— Помогите! Анджело ранен!

Анджело, нагруженный тяжелым киноаппаратом, увидел длинную и гладкую лиану, свисавшую над скалой. Он машинально схватился за нее. Внезапно разбуженная змея укусила его в руку и исчезла.

Ленглиш, перевязав руку, чтобы приостановить циркуляцию крови, высосал из раны яд. Гариацци сделал два укола.

Была ли змея ядовитой? Только индейцы могут уверенно судить об этом, но они ее не видели. Позже я научился распознавать ядовитых змей по виду укуса: около метки от зубов можно различить две маленькие дырочки, сделанные крючками с ядом.

Приближалась ночь. Я предложил раскинуть лагерь меж двух утесов. Доминго, указывая на колонну муравьев, предупредил меня:

— Если они обнаружат нашу стоянку, от нашего багажа ничего не останется.

Эти муравьи принадлежат к наиболее свирепой породе на Амазонке. У них толстое тело и круглая блестящая голова, вооруженная мощными челюстями. Там, где прошла колонна красных муравьев, не остается ничего живого, все пожирается, в том числе люди и животные, если они не способны бежать.

Они ничего не боятся, даже огня. Доминго положил на их пути зажженную сигарету; немедленно первые ряды бросаются на нее, жертвуя собой, чтобы могли пройти следующие: мгновение — и дорога свободна.

Страшные черные пауки… Их укусы вызывают ужасные боли, и при малейшем прикосновении они оставляют волоски со своих лап, которые вызывают несносный зуд. К счастью, эти пауки-птицееды, величиной с блюдце, не агрессивны. Но какое впечатление производят они, когда ночью подскакивают на полметра, махая своими длинными лапами, покрытыми волосами!

Баррето рассказывает, что два летчика, совершивших вынужденную посадку в центре Мату-Гросу, покинули свой самолет, застрявший в ветвях деревьев, и спустились на землю. Их окружили эти огромные пауки, которые прыгали, как зловредные блуждающие огни; один из летчиков сошел с ума и застрелился.

Впоследствии индейцы принесли для моей коллекции несколько таких пауков, карангуейхерас, заключенных в маленькие корзинки из пальмовых листьев. Одна самка держала в лапах белый кокон, внутри которого ясно видны были несколько маленьких паучков. Из шелка этих коконов индейцы ткут огромные ловчие сети и туго натягивают их от одного дерева к другому. Шелком они выстилают и дупла деревьев, в которых живут.

В дороге я кормил этих плотоядных красивыми колибри, которых пауки быстро убивали и высасывали их кровь и плоть. Иногда, после свирепой борьбы, птицееды пожирали друг друга.

Бум… бум… бум… Три ружейных выстрела.

— Что случилось, Жерар?

— Я услышал рычание ягуара… — Жерар говорит как лунатик. — Я заметил два фосфоресцирующих глаза… Прицелился и выстрелил три раза.

Доминго уверяет, что здесь много ягуаров, но они боятся людей и никогда не приближаются к огню.

— Иди спать, Жерар…

Доминго заступает на дежурство и рассказывает тем, кто остался погреться у огня, как охотится на ягуаров его племя на реке Мадейра.

На рассвете охотник, притаившись за деревом, подражает зову самки ягуара. Зверь прибегает на зов, прыгая по деревьям и переплывая реки. Заметив человека, разочарованный ягуар на минуту останавливается, затем яростно бросается на охотника, который, наклонив копье, упирает его в землю так, чтобы ягуар напоролся на него.

С первыми проблесками дня наш разговор прерывается демоническим криком гарибы — обезьяны-ревуна. Один из индейцев бесшумно скользит к ней, держа в руках лук и стрелу. Несколько минут спустя крик гарибы превращается в болезненные стоны.

Что взволновало гарибу? Это глупое животное, когда оно видит змею, ягуара, или другую опасность, кричит, как одержимое.

Охотник держит в руке мертвую обезьяну и показывает на труп ягуара. Вот почему гариба так кричала.

Жерар не сдерживает своей радости. Этой ночью он осуществил мечту своей юности. Это он убил ягуара. Мы горячо поздравляем его и в виде поощрения отдаем ему шкуру ягуара, он может отвезти ее в Европу, чтобы показывать своим друзьям.

Индейцы идут легко, без затруднений ориентируясь в этом лабиринте. Мы же, наоборот, испытываем муки ада, пробираясь через сеть ветвей, длинных тонких лиан, режущих, колющих, превращающихся в подвижные кольца вокруг шеи и ног как раз в тот момент, когда нужно прыгать через влажные и вязкие корни, образующие сеть в полуметре от земли.

Конец мелкой поросли встречен глубоким вздохом. Впереди свет и солнце, а на лужайке, у кромки другого леса, — деревня апиаков.

Но она наполовину сгорела и уничтожена… Никого нет! Баррето удивлен и обеспокоен. Что случилось с его родственниками? Быть может, на них напали враги? Ни звука! Проводник издает крик, сигнал сбора; пронзительное завывание, похожее на жалобу птицы, мрачно звучит и повторяется вдали.

Мы прислушиваемся к малейшему шуму, который может означать ответ. Индейцы крадутся между деревьями, чтобы присмотреться. Они возвращаются через полчаса, таинственные, непроницаемые. Баррето, который расспрашивает их, сухо отвечает на наши вопросы:

— Апиаки просто переселились дальше.

Взволнованный, он тотчас же отправляется по направлению, указанному надломанными и согнутыми ветками. Доминго, безразличный к тревогам Баррето, поднимает плод, напоминающий красное яблоко, в нем четыре зерна.

— Съешьте. Если вы выжмете вещество из зерен, оно сразу затвердеет. Это корозо, или «растительная слоновая кость», из которой делают пуговицы!

Новая деревня построена на поляне. Большие овальные дома, где живет все племя…

Один хромой старик узнал Баррето и вышел ему навстречу. Это настоящий скелет, обтянутый кожей, похожей на пергамент и пестро разукрашенной красными и фиолетовыми рисунками. Он носит на голове свое единственное украшение — канитар, диадему из перьев разных цветов.

Старик долго разговаривает с Баррето, сопровождая свои слова очень мрачной мимикой. Доминго переводит:

— Мертвые, согласно обычаю, были погребены в их хижинах, но их души продолжали бродить по деревне, исподтишка нанося удары палкой по головам живых, которые умирали в течение нескольких часов один за другим, как мухи. Со зловредными духами невозможно бороться! Колдун сознался в своей беспомощности, но для себя тайком приготовил питье из масла андиробы и бобов пучурин. Одна женщина видела через дыру в стене, как, запершись в своей хижине, он делал магические знаки и потягивал свой напиток, (Эти бобы известны в современной фармакопее как средство против дизентерии и холеры.) Узнав об этом, племя убедилось, что колдун был изменником, другом и приятелем духов смерти.

— Ночью, когда колдун спал, его взяли, привязали у деревни к дереву и убили.

Жестикулируя, старик рассказывает, что, когда колдун умирал при свете костра, зажженного, чтобы отогнать злых духов, могущих его защитить, все племя увидело коати, быстро взбиравшегося по стволу, к которому была привязана жертва. Этот коати, прыгая с ветки на ветку до самой вершины, ринулся в небо. Это была душа колдуна! Нужно было помешать ей спуститься, чтобы отомстить и принести новые несчастья племени. Для этого срубили дерево, послужившее ему лестницей.

— Чтобы освободиться от других духов смерти, вождь племени, тучауа, пустился на хитрость. Тайно он построил другую деревню. Пока горела старая, апиаки, прятавшиеся за густым дымом, который ослеплял духов смерти, переселились, не оставляя следа. Теперь все были убеждены, что им нечего бояться.