А еще мы лакомились малосольными огурчиками в прикуску с медом. У дедушки в чулане, пристроенном к дому, где хранились разные нужные в хозяйстве вещи, непременно стоял небольшой бочонок меда, емкости с голубикой, квашеной капустой, бочонок с малосольными огурцами. Мед был засахарившийся, молочно-белого цвета, собранный пчелами с ближайших лесных полян. И никаких волков за огородом не было. Там находился колодец к которому вместе со взрослыми мы ходили за водой. Зимой воду брали из тендера, на станции. А вдоль дощатого тротуара цвели георгины – бордовые, ярко-красные. Настоящее украшение деревенской усадьбы! Посреди двора летом топилась печь, и на большой сковороде жарили сою – еще одно лакомство, которое, набирая в горсть, мы с удовольствием грызли.
Хозяйственными работами – коровой, огородом и другими занималась тетя Фрося. Бабушка Акулина была больна и нетрудоспособна. Она лишь сидела у окна, присматривая за маленькой Зиной. Я помню ее широкое доброе лицо, темные тугие косы, уложенные венком на голове (которые расчесывала и заплетала Раиса), глаза, улыбающиеся детям, повязанную платком голову, длинную до пола одежду.
У дедушки же хлопот хватало. В свободное время, надев очки, он читал Евангелие, газеты. Радио в доме не было. Был он строгим и требовательным, никого не баловал, иногда бывал даже слишком суров с домашними. Еще бы, пережить такое! И потом, старики тогда доживали свои последние годы, и надо было радоваться тому, что они еще есть, что все-таки есть дом, построенный их руками, есть корова, хозяй-ство, есть защита и опора в жизни. А мы – внуки – пять девочек и двое мальчиков – их продолжение в этой жизни, вобравшее в себя частицу их души и разума.
Сын дедушки Федор целыми днями был на работе. Работал сначала мастером на Железной дороге, а позже, подучившись, скорее всего, самостоятельно, практиковал как ветеринарный врач. В их доме были книги по ветеринарии. Их читала старшая из дочерей Федора – Раиса – живая и любознательная девочка. Федор был на два года старше моей мамы, 1918г. рождения. Худой, узколицый, как дедушка. Говорили в семье с упором на «О» – по-уральски.
С нашим приездом заметно оживилась сельская девчачья компания, знавшая все закрома окружавшей тайги. Да и Полина, проведшая в этих местах свое детство, уверенно ориентировалась в ближайшем лесу. Однажды девочки надумали пойти в лес за орехами. Как я теперь знаю, то была лещина маньчжурская, известная своими плодами в колючих обертках. В той компании я была, наверное, самой младшей и больше наблюдала, как собирали орехи. Сухие ореховые шипики осыпались на одежду, на открытые части тела. После похода они настолько не давали мне покоя, что по возвращении домой старшие сестры тотчас же усадили меня в ванну с водой прямо посреди двора и выкупали.
Еще мы ходили, как принято было, к поезду на станцию, где снова окружали нас деревенские дети. Я тут же изливала им свои познания: показывала новые игры, которым обучали нас в детском саду, читала стихи, пела. Здесь, однако, и сама услышала впервые песню о ростовском мальчике Вите Черевичкине.
С сестрёнкой Тасей, бывшей года на 2 младше меня, мы часто конфликтовали. Кто из нас отвоевывал право на лидерство, уж и не помню, но спуску не давали обе. Тася была крикуньей, пышно-щеким, физически сильным ребенком. Но Раиса всегда была другом и помощником – и матери по хозяйству и остальным. Она все знала и все умела.
14. Домашние университеты
Тем временем подрос мой братик до возраста, с которого можно было посещать детский сад, и наша мама стала работать на том самом Эмальзаводе, о котором я выше писала. Сначала – счетным работником, а позже – бухгалтером. Примерно с год мы ходили в детский сад вместе с братом. Симпатичный малыш с белыми кудрявыми волосами сразу стал всеобщим любимцем, включая и воспитателей. На групповой детсадовской фотографии наш Вовочка сидит на коленях у воспитательницы Марии Михайловны. Примерно в это время мы первый раз сфотографировались всей семьей.
Заговорил Володя поздно, причем сначала на языке, понятном лишь мне и частично маме. Во всяком случае, меня часто приглашали быть «переводчиком». Мы с папой даже составили небольшой словарь с переводами его замысловатых словесных конструкций на русский язык; «дись» значило – пить; «тикатьками» – компот; «шляк» – ножик и т.п.
Как-то осенью родители на целый день уехали в поле копать картошку, заперев дверь на ключ и оставив брата под мою ответственность. Но сидеть дома одним так долго, когда на улице играла детвора, было сущим наказанием, и я рискнула выбраться на волю, открыв окно. Жили-то мы на первом этаже, к тому же из окна можно было сначала встать на завалинку. Сначала высадила брата, потом выбралась сама. Вдоволь набегавшись, к приезду родителей мы тем же путем вернулись домой. Родители, если и прогневались, то не очень. К тому же, я затеяла мытье полов в комнате. По-детски, неумело. Закончив нужное дело, мама выговора делать мне не стала. В шесть лет я уже умела чистить картошку – маленьким ножом, часто сама прибирала в комнате, следила за братом.
Как я уже говорила, детских игрушек у нас было немного, зато они всегда были в ходу. Как многие девочки того времени, я любила играть в куклы, в «дом». Маленькую лошадку с повозкой мы то и дело чем-то нагружали. Была матрешка, из которой получалось три деревянных фигурки; машинка, внутри которой время от времени каким-то образом оказывалась самая маленькая куколка из матрешки, прозванная Ванькой. С папиной помощью мы кое-как извлекали Ваньку из кабины машины. Но наутро он почему-то снова оказывался внутри. Мы с братом недоумевали. Однако брату для развития нужны были все новые и новые предметы. Тогда папа догадался приносить с работы вышедшие из строя радиодетали, предназначенные на выброс. Постепенно таких «игрушек» накопился целый ящик из-под посылки. Первый вопрос сына, встречавшего пришедшего с работы отца, был: «Илюську принес?» если игрушки в тот раз не было, я, видя папино замешательство, брала из ящика что-нибудь и незаметно давала папе в руку. Ведь малыш мог и реву дать. – О, такая у меня уже есть, – говорил Володя и бежал к своему хранилищу искать нечто подобное.
Из книг запомнилась отдельно изданная «Сказка о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина. Читал нам папа ее часто. Содержание сказки понималось тогда буквально, но сама музыка пушкинского стиха, глубина и завершенность русской речи делали смысл излагаемого очень выразительным. Была у нас к тому же совсем взрослая книга о жизни и творчестве А.С. Пушкина. Я без конца разглядывала фотографии, помещенные на страницах этой книги. Особенно мне нравились прически и наряды Натальи Николаевны – жены поэта и княгини Волконской. Позже, научившись читать, наслаждалась стихами из этой книги, описывавшими какую-то фамильную усадьбу:
«… Окошки в сад зеленый,
Где липы престарелы
С черемухой цветут,
Где ландыш белоснежный
Сплелся с фиалкой нежной…»
Стихи поразили меня и своей красотой и прелестью той картины, которую изображали. А.С. Пушкин, наверное, с тех пор стал любимым поэтом на всю жизнь.
Еще у нас, как я говорила, были папины сказки по вечерам, а в воскресные дни – и по утрам. Никто никуда не спешил. Мама начинала хлопотать по хозяйству, а мы с братом забирались к папе в постель и слушали то про Змея Горыныча или про Аленький цветочек, то про кота в сапогах или про Золушку, причем наряды сестер, собиравшихся на бал, описывала я сама.
Рисовать цветными карандашами тоже начали в то время, но в этом деле фантазия оставалась бедной. Рисунки наши дорисовывал опять же папа. На них обычно красовался большой дом, двор, колодец, деревья и обязательно «прыгала» маленькая собачка.
Назревала потребность в расширении нашего информационного поля. Вскоре был найден блестящий выход. Нам с братом купили фильмоскоп. Сначала маленький – ручной, с выдвигающимся, как подзорная труба, увеличительным стеклом. Глядя в него и вращая деревянную ручку, с помощью которой, кадр за кадром перекручивалась пленка, можно было смотреть диафильмы. Они продавались тогда в книжных магазинах в большом количестве. Скрученные тугим рулоном, пленки паковались в разноцветные пластмассовые баночки, на которых наклеивались этикетки с названием диафильма. Наша фильмотека, начавшаяся с нескольких первых фильмов, пополнялась постепенно.