После продолжительных поисков мы наконец обнаружили то, что искали, примерно в пятнадцати милях от Бодмин-Мура и милях в четырех от ближайшей деревни Минионз.

— Уединенное местечко, — заметил я с сомнением. — Как вы намерены до него добираться, Холмс? Пешком?

— Ни в коем случае, Ватсон.

— Тогда как же?

— Каким-нибудь транспортом.

Холмс на секунду поднял голову от карты, и я увидел в его глазах отсутствующее выражение. Мысленно он был далеко от Бейкер-стрит: в захолустном уголке Корнуолла,

— Я успел предусмотрительно отправить телеграмму в «Голубой кабан» в Бодмине, заказал нам два номера и попросил предоставить в наше распоряжение легкий быстроходный экипаж.

Все это Холмс произнес отсутствующим тоном, явно не желая нарушать ход мысли, и я решил воздержаться от дальнейших расспросов о том, что он делал в городе и удалось ли ему разыскать те факты, которым он придавал столь огромное значение.

Весь вечер Холмс был погружен в размышления, и только когда я поднялся с кресла, чтобы пожелать ему спокойной ночи, и заметил, что хочу уложить чемодан перед предстоящей поездкой в Корнуолл, Холмс вспомнил о моем присутствии. Он сидел у камина, погруженный в раздумье, и неотрывно глядел на пламя, хотя вряд ли сознавал это.

— Чемодан? — переспросил он и добавил, с видимым усилием возвращаясь к действительности: — Ну конечно! И пожалуйста, Ватсон, не забудьте прихватить с собой ваш армейский револьвер.

Больше Холмс ничего не сказал, его взгляд снова неотрывно следил за пламенем, и я тихо вышел из гостиной, оставив Холмса размышлять о предстоящей поездке.

II

Когда мы на следующее утро отправились в Корнуолл, настроение Холмса явно улучшилось, хотя он все еще не был склонен обсуждать наше дело, предпочитая проводить время в пути за чтением газет, лениво комментируя отдельные сообщения.

День выдался пасмурный, и к тому времени, когда мы доехали до станции Бодмин и наняли извозчика до местной гостиницы, с низкого хмурого неба начал моросить мелкий дождь, придавая небольшому городку с узкими крутыми улочками и каменными домиками с черепичными крышами угрюмый вид.

Добравшись до «Голубого кабана», мы отнесли багаж к себе в номера и спустились в таверну, откуда был великолепно виден вход в гостиницу. В ожидании, когда прибудут профессор Адльтон и мистер Монтегю Уэбб, Холмс снова принялся рассматривать карту, чтобы проверить маршрут, который нам предстояло проделать через вересковые пустоши.

Со своей стороны должен признаться, что время тянулось необычайно медленно. Я с нетерпением ждал не только того момента, когда увижу двух участников событий, но и когда начнут разворачиваться сами события. Загадочность, окутывавшая дело, и угроза исходившей от него неизвестной опасности только подстегивали мою страсть к приключениям. В кармане пальто я ощущал тяжесть револьвера и, ощупывая время от времени его рукоятку, гадал, придется ли мне на этот раз пускать его в дело, и если придется, то против кого.

Холмс не проявлял никаких признаков нетерпения. Высокий и худой, он сидел в кресле, склонившись над разложенной на коленях картой, и был полностью поглощен своим занятием.

Наконец послышался стук колес подъехавшего экипажа, и вскоре в гостиницу вошли двое. Первый, которого я принял за мистера Монтегю Уэбба по тому, как он пропускал перед собой своего спутника, был нескладным господином лет шестидесяти. Он шел развинченной походкой и, нелепо жестикулируя, направился к стойке, не переставая говорить высоким фальцетом.

— Пожалуйте сюда, дорогой профессор! Уверен, что вам здесь понравится. Все попросту, без затей, но вам будет удобно. Предлагаю сразу же отправиться на пустошь. Мне просто не терпится показать вам мое скромное открытие еще до того, как начнет темнеть.

— Да, разумеется, — раздраженно согласился профессор Адльтон.

Ему явно было не по себе от преувеличенной почтительности мистера Монтегю Уэбба.

Профессор Адльтон, одетый в костюм из твида великолепного покроя, был высок ростом, хорошо сложен. Обращало на себя внимание строгое выражение лица, исполненное достоинства. Держался он уверенно и прямо. Небольшие седые усы придавали ему вид скорее военного, чем ученого. Но, несмотря на всю его уверенность, в нем ощущалось какое-то беспокойство — в развороте плеч, в том, как он подозрительно оглядывался.

Прежде чем взгляд профессора Адльтона упал на нас, Холмс тихо сложил карту, опустил ее в карман пальто и встал.

— Пойдемте, Ватсон, нам пора.

Мы вышли через заднюю дверь, которая вела во двор гостиницы. Там нас поджидала двуколка, которую Холмс предусмотрительно заказал накануне. Лошадь уже была впряжена.

Разобрав вожжи, Холмс заметил:

— Думаю, что у нас четверть часа форы перед ними.

— Четверть часа, Холмс?

— Примерно столько времени потребуется профессору Адльтону, чтобы занести багаж в номер и сменить обувь. Вы обратили внимание на его ботинки? Они из дорогой кожи, тщательно вычищены. Такая обувь не очень подходит для того, чтобы месить в ней грязь на пустоши Бодмин-Мур. Не сомневаюсь, что он переобуется.

Времени у нас в обрез, чтобы по прибытии успеть ознакомиться с местностью и найти походящее убежище, где мы могли бы спрятаться сами и спрятать наш экипаж. На такой открытой местности двуколка бросается в глаза ничуть не меньше, чем омнибус в Лондоне.

Без промедления мы отправились в путь, держа направление на северо-запад от Бодмина через пустошь на Лаунсестон. Дорога была узкой, но твердой, и мы продвигались довольно быстро. Но, не доезжая до деревни Болвентор, мы свернули вправо, на каменистую дорогу. Окрестный пейзаж стал диким и унылым. Ощущение гнетущей безысходности усиливало серое небо, висевшее так низко, что тучи, казалось, задевали за горизонт, где они неразличимо переходили в серую мглу. Каменистые холмы, которые я едва мог различить в отдалении, вздымались над равниной, словно очертания доисторических ящеров, неусыпно наблюдавших за обширной и дикой пустошью.

Все вокруг — обломки скал, жесткая трава, редкие деревья, изогнутые ветром, — покрыто тончайшей пленкой влаги. Нигде не было видно никаких признаков жизни, если не считать несколько покрытых густой шерстью диких пони, которые паслись на дороге, но, заслышав стук колес, удивленно подняли головы и умчались прочь.

Примерно через милю мы подъехали к разрушенному зданию, в котором некогда располагалась котельная деревушки Уилл-Агнес. Крыша здания давно разрушилась и провалилась, но стены и труба, сложенные из гранитных блоков, еще стояли.

— Вот то, что нам нужно! — воскликнул Холмс, натянув поводья. — Мы должны возблагодарить всех древних богов, которые правили здесь когда-то, Ватсон, за то, что они так добры к нам. Лучшее укрытие для нашей двуколки трудно придумать. А теперь нам нужно торопиться. Нельзя терять ни секунды.

Мы спрыгнули на землю, и Холмс, взяв лошадь под уздцы, завел ее в развалины дома и привязал к одной из обрушившихся балок, некогда поддерживавших крышу.

Выбравшись из развалин, мы принялись осматривать местность.

За развалинами дома пустошь постепенно поднималась к подножию крепостного сооружения — эскарпа сложенного из гранитных глыб и уходившего круто вверх. В глубоких расселинах между глыбами зеленел кустарник и низкая трава. Тропинка огибала остатки древней крепости и исчезала из виду в направлении деревни Минионз.

Слева от нас, на расстоянии примерно ста ярдов, вздымалось кольцо из поставленных камней. Как сообщил мне Холмс, местные жители называют это сооружение «Ковен». Легенда рассказывает, что много веков назад двенадцать ведьм справляли черную субботу и были застигнуты однажды ночью святым. Ужаснувшись при виде их нечестивого поведения, святой превратил всех ведьм, а заодно и колдуна, правившего шабашем, в камни. Колдуном, по-видимому, был тринадцатый, самый большой, камень, стоявший в центре круга.

В тусклом свете пасмурного дня огромный, иссеченный ветрами и непогодой камень действительно можно было принять за человеческую фигуру огромного роста, стоящую с опущенной головой, а две глубокие трещины по бокам как бы указывали положение рук.