На следующее же утро она решила, не теряя времени, пойти к матери Сун И, чтобы узнать, действительно ли пыталась она оклеветать Сун Ок или это только слухи. Куак Ба Ви остановил ее:

— Ежели просто поссориться хотите, то лучше уж не ходить. Надо убедить ее, что вы для ее же пользы стараетесь, и так ей все разъяснить, чтобы она впредь отпускала Сун И на занятия.

— Я тоже так думаю и вовсе не собираюсь ссориться. Вы за меня не беспокойтесь.

С этими словами Сун Ок вышла на улицу и направилась к дому Сун И. Когда Сун Ок уже была от него совсем близко, оттуда донеслись до нее чьи-то истошные крики и яростная брань.

Возле дома Пак Чем Ди, у плетня, стояли жена Пак Чем Ди и Кан Нани.

— Что случилось? — обратилась Сун Ок к жене Пак Чем Ди.

— Я и сама никак не пойму. Бьет она Сун И, как последнюю скотину, — тихо, чуть дрожащим голосом ответила жена Пак Чем Ди.

— Она увидела на пальце у дочери серебряный перстень, вот и допытывается, от кого Сун И его получила, — добавила Кан Нани.

С минуту все молча прислушивались к звукам, доносившимся из дома Сун И. Девушке сильно доставалось: даже отсюда слышны были глухие удары. Мать Сун И била свою дочь, стараясь выпытать ее тайну, но из всех присутствующих здесь лишь одна Кан Нани догадывалась, что перстень этот куплен был ее братом, Дон Су.

Сун Ок наконец не выдержала и поспешила к дому Сун И.

— Что это вы с самого утра скандал затеяли? — заговорила она, войдя во двор. Но никто ей не ответил. Отец Сун И сидел на корточках на крыльце и с деланным равнодушием поковыривал в зубах спичкой. Он, видно, крепко побаивался своей грозной супруги и считал, что для него выгодней всего притвориться ничего не видящим, ничего не слышащим; сидеть себе да ковырять в зубах.

Мать Сун И вконец разошлась. Увесистой кочергой она неистово избивала дочь. Извиваясь от страшной боли, Сун И истошно кричала.

Сун Ок наконец не стерпела, кинулась к матери Сун И, вырвала у нее из рук кочергу и отбросила ее в сторону.

— Опомнитесь, что вы делаете? Пусть она и виновата в чем, но разве можно так истязать человека?

Нещадно, с исступленной злобой колотившая свою дочь мать Сун И вошла в азарт. Очутившись без кочерги, она стояла словно обезумевшая. Вперив в Сун Ок мутный, бессмысленный взор, она тихо заговорила, и бешеная ненависть сквозила в каждом ее слове:

— Сильно, видать, широки полы твоей кофты, если ты в чужие дела посмела вмешаться! Смотри, как бы не пооборвали тебе их! Ишь, заступница какая выискалась! Какое тебе дело, кто кого бьет! Я свою дочь учу, не чужую!

Гневно стиснув зубы, она двинулась на Сун Ок. Сун Ок едва не рассмеялась, увидев ее искаженное злобой лицо.

— Полы моей кофты так же широки, как Южные ворота в Сеуле! Мне бояться нечего! А ну, может быть, вместо Сун И вы меня прибьете?

Сун Ок смело шагнула вперед. Убедившись, что Сун Ок нисколько не струсила, мать Сун И разозлилась еще больше. Ее кулаков боялись не только женщины, но и мужчины. Когда она, стиснув зубы, шла на людей, все боязливо пятились назад. А тут какая-то Сун Ок, на которую дунь только — и она улетит, не отступает перед ней, а сама лезет на рожон! В поведении Сун Ок было что-то такое, что сдерживало мать Сун И.

— Разве кто говорил, что собирается тебя бить? Я сказала только, что нечего вмешиваться в чужие дела.

Не смея поднять руку на Сун Ок, мать Сун И ограничилась угрозами. В душе Сун Ок не на шутку тревожилась: что она сможет сделать, если мать Сун И ударит ее? Но увидя, что та не идет дальше брани, Сун Ок успокоилась и почувствовала себя уверенней.

— А почему я не могу вмешаться? Я хочу знать, отчего вы не пускаете свою дочь на занятия.

— Какое тебе дело, посылаю или не посылаю я свою дочь на занятия. Если ты только с этими глупостями ко мне и пришла, сейчас же вон из моего дома!

Трудно было смутить чем-нибудь мать Сун И! Сун Ок, как мы видим, попыталась перевести разговор на другую, нужную ей тему, но мать Сун И не растерялась и яростно ринулась в атаку. Следует отдать ей должное: она была большой мастак на брань да ругань, — как говорится, за словом в карман не лезла!

Но и Сун Ок нелегко было заставить отступить. Она рассмеялась и миролюбиво сказала:

— Ну, хорошо. Пусть это останется на вашей совести: пускать Сун И в школу или не пускать. Но ведь должна быть какая-то причина? Вот я и хочу выяснить ее.

— Какая там еще причина! Не хочу — и все. Вот вам и вся недолга!

— Так ли? А я, признаться, другое от людей слышала. Будто бы вы говорили, что я вашу дочь испортить могу… Да как вы смеете говорить этакое! — Сун Ок в гневе повысила голос. — Вы мне прямо ответьте: как и чем я испортила Сун И?

— Да кто ж это тебе наговорил? Я и думать-то о тебе не думала! И нечего ко мне приставать с глупыми расспросами!

— Значит, я лгу, по-вашему? Так я могу вам точно сказать, от кого я это слышала. Вот она, тут же сидит! и Сун Ок указала на Сун И.

Это было рискованно, но Сун Ок сказала это не без умысла: так легче было ошеломить мать Сун И. Действительно, мать Сун И на минуту растерялась. А придя в себя, набросилась на дочь:

— Ах ты мерзавка! Да когда же я тебе такое говорила? Ты что, очернить свою мать вздумала?

— Что вы на нее кричите? Вы лучше на меня покричите, бессовестная вы женщина! Я порчу вашу дочь! Да она сама ко мне пришла и упросила меня, чтобы я ее учила! И я согласилась. А теперь вы обвиняете меня в том, что я ее порчу! Ох, право, не знаю, кого же вы из нее готовите? В школу ее не отдаете, на занятия по ликвидации неграмотности не пускаете! Девушке надо учиться, а ее вместо этого кочергой лупят! Хороший хозяин с собакой лучше обращается! Да что от вас ждать? Если уж вы на чужом участке решились воду спустить, значит, вы на все способны! Не понимаю! До сих пор не понимаю: почему вы хотели погубить весь наш урожай? В чем мы провинились перед вами? И все-таки до этой минуты я не упрекала вас! Наоборот: я даже благодарна была вам за то, что вы разрешаете Сун И ходить на занятия. Я ее от всего сердца полюбила, как и всех других девушек. И старалась научить их всему, что сама знаю… И вдруг я, оказывается, их порчу! Как язык у вас повернулся сказать это?

Так Сун Ок стыдила мать Сун И, и та вся посинела от злости. Губы у нее дрожали.

— Ну, ладно… Я на большой дороге водкой торговала! Что от меня ждать хорошего? А ты, значит, так чиста и благородна, что считаешь себя вправе вмешиваться в чужие дела? Ах, боже ты мой, какая только дрянь на глаза не лезет да голову не морочит? За каким чортом ты пришла к нам в дом? Сейчас же вон отсюда!

Поняв, что обычными словами Сун Ок не одолеть, мать Сун И решила оглушить ее отборной руганью.

Отец Сун И, сидевший до сих пор на крыльце и равнодушно ковырявший у себя в зубах, увидев, что старуха его так и лезет в драку, поднялся со своего места и встал между женщинами.

— Добром прошу: уходите-ка вы к себе домой!

Он взял Сун Ок за плечи и попытался было выпроводить ее со двора. Но она сбросила с себя его руки и, повернувшись к нему лицом, смерила старика и его жену гневным, негодующим взглядом.

— Нет, я так просто отсюда не уйду! Я к вам не обедать пришла. Вы думаете, меня ваша ругань испугает? Давайте лучше поговорим по-хорошему… Разве кто упрекает вас за то, что вы были торговкой? Я тоже не «благородного» происхождения. Мы — дочери бедных крестьян… С детства нужду и горе узнали. Вы ведь не по доброй воле стали водкой-то торговать. Свет уж так был устроен, жизнь вас заставила торговкой стать. При японцах нас унижали и притесняли все, кому не лень; нам приходилось делать все, что придется, жить, как придется… Теперь времена другие настали. И стыдно нам жить по-старому! У нас нынче есть все возможности зажить новой, честной, справедливой жизнью! Почему бы вам не вступить в женский союз, не помочь общему нашему делу? А вы чем занимаетесь? Не только сами в общей жизни не участвуете, но и другим мешаете! Запрещаете учиться Сун И, которая так и рвется к учебе! Верно я говорю, соседи?