Восемь лет назад Богдан Захарович подстраховался и, переписывая на Оксану Григорьевну, свои активы, он оставил себе доверенность. Так, на всякий случай. Пестрюк старался не думать об этом случае, но вот настало время.

С дороги ему вдруг захотелось домашнего тепла, и он позвонил в офис…

– Ты ей больше не доверяешь, Захарыч? – сладко потянулась на диване Яна Жевченко.

– Связавшись с Гарри, она стала слабым звеном. А нам надо слабое звено? Просыпайся и ты, дива! – Пестрюк шлепнул по заду спящую еще Инну Шданюк.

– Богданчик, который час? – над подушкой взметнулась рыжая голова девушки.

– Пора действовать! Мне нужна помощница для работы в Соединенных Штатах – Богдан Захарович накинул халат и, прикурив сигарету, посмотрел на девушек своим фирменным взглядом, от которого простые смертные обычно теряли сознание. Но эти активистки были не простыми смертными и поэтому не отвели своих очей, выдержав стальной взгляд.

– Я помогу тебе – первой очнулась Яна, протянув руку к пачке сигарет.

– Не получится, вас обоих знает комиссар Шульц – Богдан выпустил идеально круглое колечко дыма.

– Это еще кто такой? – пробурчала Инна.

– Журналист по имени Алекс, с которым вы так нежно тут развлекались – подмигнул Жевченко Богдан Захарович.

– Алекс полицейский? Вот ведь сволочь! – окончательно проснулась Инна.

– Вы лучше себя вините! Он был на выезде у клуба в Берлине, и вы его не могли не видеть – уколол их Пестрюк.

– Мы пришли в себя только в участке, но его там не было, это точно – заявила Яна.

– Правильно, но у клуба он все-таки был – Богдан Захарович кинул на столик фотографию, где был запечатлен лежащий на дорожке Гарри Некноу и склонившийся над ним комиссар Шульц. В стороне стоял еще один полицейский с охранником клуба, за спинами которого жались и они, некоторое время тому назад оглушившие миллиардера пустой бутылкой из-под виски и снявших с его шеи золотой ключик.

– Ты спала с полицейским! – захохотала Инна Шданюк.

– А ты нет? – парировала Яна.

– Ладно, хватит болтать! – Богдан Захарович поднялся с кресла и посмотрел в окно. Мимо него величественно нес свои серо-синие воды могучий Днепр.

«Эх, когда я схожу, наконец, на рыбалку?» – Богдан перевел взгляд на добротный причал, где покачивалась белоснежная яхта, подаренная им Оксане, пять лет назад, на день ее рождения.

– Этот чудный домик я перепишу на тебя, Жевченко. А наш бизнес отойдет тебе, Шданюк – Богдан Захарович не без труда оторвал взгляд от заоконного пейзажа.

– Мстишь ей? – осмелилась предположить Инна.

– Я же сказал, она теперь слабое звено! – на лице Пестрюка не дрогнул ни один мускул.

– Возьми с собой Олесю Ровальчук – Яна вспомнила, что Богдану нужна помощница.

– Эта ведьма никогда, и ни за какие коврижки не сядет в самолет! Разве что, в ступу – рассмеялась Инна.

– Мы полетим на ковре-самолете – улыбнулся Богдан.

– О! Это для нее в самый раз! – одобрила Шданюк, полагая, что это такая тонкая шутка.

– Все девчонки, по коням! Ты Яна, дуй за нотариусом, а ты, Инна, вези сюда вашу ведьму, вечером вылетаем – Богдан Захарович захлопал в ладоши, задавая им хороший темп.

Девушки разъехались, а он, взяв с собой бутылку водки, пошел на бережок. Изредка на него нападала хандра, и сегодня был как раз такой случай.

«Как легко допустить оплошность и как тяжело исправлять ее последствия» – в полете у Богдана было достаточно времени, чтобы вновь и вновь вернуться к истокам своей ошибки, совершенной им много лет назад, когда он без всякой подстраховки, решил отобрать у Гарри Некноу этот загадочный «Ровертайм».

Что это был за аппарат, Богдан понятия не имел, но Гарри принял его как ставку, а это говорило ему уже о многом, ведь господин Некноу играл только по-крупному.

Богдан Захарович сидел в тот вечер за соседним столом и прекрасно видел, как проигрывал тогда Макар Романович. Игра была явно нечестной, и он мог бы догадаться, что друзья Макара в беде не оставят. Ведь это он, Богдан, их учил когда-то: «Один за всех и все за одного!» Так оно и вышло…

Пестрюк довольно легко вскрыл гараж, где в стельку пьяный Гарри Некноу любовался своим выигрышем. Этот велосипед действительно выглядел очень необычно и больше походил на велотренажер. Заднее колесо было установлено на длинный ролик из синего стекла, а на раме был закреплен плоский блок электроники. Переднее колесо также опиралось на стеклянный ролик, но только этот был красного цвета. Оба ролика были соединены ременным приводом.

Богдан не дал Гарри опомниться и всадил ему в шею шприц, со специальным препаратом, частично стирающим память. Шулер обмяк, и ему оставалось только загрузить «Ровертайм» в машину, когда в гараж ворвались… Гайченко с Саморезовым.

И не разбираясь где свой, а где чужой, набили им обоим морды, заодно забрав и велосипед.

«Спасла меня тогда пластика! Узнали бы тогда меня Борис Моисеевич с Емельяном Даниловичем, точно убили бы!» – вздохнул Богдан Захарович, курировавший работу этой тройки еще во времена холодной войны.

Всю их группу слил кто-то на самом верху в Москве, пытаясь наладить доверительные отношения с Вашингтоном. Для демократически настроенного обывателя все это выглядело красиво, а вот им пришлось больше месяца скитаться по всей Америке, пока они не нашли временное убежище на Аляске, в районе городка Кетчикан. Оттуда они вновь попытались выйти на связь с Центром. Вышли. В Центре обрадовались и слили их повторно. Купив упряжку собак и юрту, они укрылись в поселке эскимосов, где Макар и подхватил воспаление легких.

Однажды ночью в поселке раздались крики и выстрелы, американцы шли по их следу как стая голодных волков. Богдан помнил, как агенты ФБР надежно заблокировав вход в юрту, почему-то не догадались ее окружить.

– Бежим! – крикнул Борис Моисеевич, хладнокровно разрезав с тыла охотничьим ножом оленью шкуру. Морозный воздух мгновенно проник в юрту, а Гайченко уже подогнал к разрезу собачью упряжку, всегда готовую к езде.

– Макар! У него же температура под сорок! – вспомнил о больном друге выскользнувший следом Емеля и друзья замешкались. А вот он, Богдан не растерялся, незаметно надев шапку-невидимку…

Макара держали полгода в Фэрбенксе, а Бориса с Емелей увезли в Ситку. Затем всех троих перебросили в Гуантанамо, но буквально через два месяца их перевели в Алькатрас. Сколько не кружил Богдан Захарович на ковре-самолете вокруг островной тюрьмы, так и не смог он подобраться к бывшим коллегам. Современные средства обнаружения плевать хотели на его шапку-невидимку, а лазерные лучи и объемные датчики без проблем фиксировали его «невидимое» тело, не говоря уже о хорошо тренированных собаках.

Примерно два года Богдан Захарович строил планы и честно пытался выручить из неволи своих друзей, но все эти планы разбивались о неприступную мощь Алькатраса и, в конце концов, у него опустились руки.

– Привет, Богдан Захарович! – раздался однажды позади него вкрадчивый голос.

«Эх, теряю бдительность! Это непростительно» – вздохнул Пестрюк, узнав по голосу своего бывшего оппонента, агента ЦРУ, Диего Гонсалеса.

– Привет, Диего! Как дела? – дежурно улыбнулся Богдан, прижимая к сердцу шапку-невидимку.

– Не холодно? – хитро улыбнулся Гонсалес, рассматривая каракулевую шапку-ушанку в руках Богдана, намекая на жару, которая установилась в Санта-Барбаре.

– Я только что приехал из Аляски – соврал Пестрюк, уже больше месяца живя в одном из отелей на побережье.

– Странно, а мне казалось, что я неделю назад видел тебя в отеле «The Fess Parker» – Диего снял солнечные очки и в упор посмотрел на Пестрюка.

– Как раз неделю назад я там и был – не растерялся Богдан.

– А тебя голыми руками не возьмешь – рассмеялся мистер Гонсалес.

– Не надо меня трогать руками, давай лучше выпьем! – предложил Богдан Захарович.

– С тобой пить Богдан, себе дороже – насторожился Диего, вспомнив давнишний случай на озере Мичиган, когда он, в интересах своего ведомства, решил напоить Пестрюка, в то время, ответственного работника дипломатической миссии СССР. Секретов он в тот вечер не выведал, а вот, что сам болтал, вспомнить на утро так и не смог. Зато повышение по службе самого Богдана Захаровича после злопамятной вечеринки, начальство Гонсалеса тогда зафиксировало.