Он хотел бы полюбить этих людей, даже Жакетту, которая вымотала из него всю душу.

Он открывал в их жизни изящество, гармонию, искренность, которые пленяли его.

Но время от времени он холодно повторял про себя:

«И все же Сент-Илер был убит!»

Кем-то из них — это было почти очевидно. А именно Жакеттой, если в научных методах остался хоть какой-нибудь смысл.

И он начинал ненавидеть их всех, включая покойного, включая юношу, при встрече с которым он сильнее, чем когда бы то ни было, ощутил тоску по отцовству.

Ну почему эти люди не такие, как все? Почему он должен верить, будто им неведома корысть и низкие страсти?

Невинная история слишком возвышенной любви вдруг стала раздражать его. Он перестал в нее верить и принялся искать другое объяснение, более доступное его опыту.

Разве две женщины, столько лет любившие одного мужчину, не должны возненавидеть друг друга?

Разве семейство, породненное с большинством царствующих домов Европы, не воспримет как угрозу своему престижу смехотворный брак двух стариков?

Но никто из них не таил злобы на ближнего. Никто не имел врагов. Все жили в мире и согласии, кроме Алена Мазерона и его жены, которые все же разошлись.

Взбешенный нескончаемым бормотанием, Мегрэ чуть было не распахнул рывком дверь, но его остановил укоризненный взгляд Жанвье.

Этот тоже подпал под обаяние!

— Надеюсь, ты поставил охрану в коридоре?

Мегрэ дошел до того, что заподозрил, будто престарелый священник сбежит вместе со своей кающейся прихожанкой.

И все же он чувствовал, что истина где-то близко, — но нужная мысль ускользала. Все было очень просто, и он это знал. Если подумать, то все человеческие драмы очень просты.

Уже вчера, уже этим утром у него возникали неясные догадки.

Кто-то деликатно постучал в дверь кабинета, и комиссар подскочил на месте.

— Проводить вас? — осведомился Жанвье.

— Если не трудно.

В дверях стоял аббат Барро, в самом деле очень старый, весь высохший, как скелет, с растрепанными, очень длинными волосами, похожими на нимб. Его заношенная сутана лоснилась, на ней пестрели грубые заплаты.

Жакетта по-прежнему очень прямо сидела на своем стуле. Изменилось только выражение ее лица. Напряжение исчезло, борьба была окончена. Она больше не бросала вызов, не собиралась упрямо хранить молчание.

Улыбки не было, но все ее лицо светилось безмятежностью.

— Простите, господин комиссар, что я заставил вас так долго ждать. Видите ли, проблема, которую мадемуазель Ларрье предложила моему вниманию, весьма деликатного свойства, и я должен был тщательно рассмотреть ее, прежде чем дать ответ. Признаюсь, я чуть было не попросил разрешения позвонить епископу, чтобы спросить у него совета.

Жанвье, пристроившись на краю стола, торопливо записывал. Мегрэ, чтобы соблюсти приличия, занял свое место.

— Садитесь, господин аббат.

— Вы позволите мне остаться?

— Полагаю, ваша прихожанка все еще нуждается в добрых советах?

Священник уселся, вытащил из-под сутаны самшитовую табакерку и взял понюшку. Этот жест и крошки табака на выцветшей сутане опять вызвали в памяти у Мегрэ что-то давно забытое.

— Мадемуазель Ларрье, как вы знаете, очень набожна и именно из благочестия совершила поступок, который я счел своим долгом ей простить. Она боялась, что граф де Сент-Илер не удостоится христианского погребения, и поэтому решилась молчать до похорон.

Словно блеснул под солнцем взмывший к небу воздушный шарик — Мегрэ внезапно все понял, и ему стало стыдно, что он не догадался раньше, хотя решение и лежало на поверхности.

— Граф де Сент-Илер покончил с собой?

— К несчастью, это правда. Но, как я уже говорил мадемуазель Ларрье, мы не можем поручиться, что он не раскаялся в последний момент. В глазах Церкви мгновенной смерти не существует. Мы признаем бесконечность времени, как и бесконечность пространства, и ничтожно малый промежуток времени, ускользающий от внимания врачей, может оказаться достаточным для покаяния. Не думаю, чтобы Церковь отказала графу де Сент-Илеру в последнем благословении.

Тут глаза Жакетты впервые наполнились слезами, и она вынула из сумочки платок, чтобы утереть их. Лицо ее жалобно сморщилось, словно у обиженной девочки.

— Говорите, Жакетта, — подбодрил ее священник. — Повторите то, что вы сказали мне.

Она всхлипнула:

— Я легла и уснула. Потом услышала выстрел и бросилась в кабинет.

— И обнаружили вашего хозяина лежащим на ковре с развороченным лицом.

— Да.

— Где был пистолет?

— На письменном столе.

— И что вы сделали?

— Пошла к себе в комнату и взяла зеркало: нужно было убедиться, что он больше не дышит.

— Вы уверились, что он мертв. Потом?

— Прежде всего я подумала, что нужно позвонить принцессе.

— Почему же вы этого не сделали?

— Было уже около полуночи.

— Кроме того, вы боялись, что она не одобрит ваш план?

— Мне это не сразу пришло в голову. Я подумала: вот придет полиция — и вдруг сообразила, что графа, как самоубийцу, станут хоронить по гражданскому обряду.

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы убедились, что ваш хозяин мертв, до того момента, как вы произвели выстрелы?

— Сама не знаю. Может быть, минут десять? Я встала подле него на колени и начала молиться. Потом поднялась, взяла пистолет и выстрелила не глядя, прося прощения у покойного и у Неба.

— Вы выстрелили три раза?

— Сама не знаю. Я давила на гашетку, пока не кончились патроны. Тогда я заметила блестящие штучки на полу. Я таких раньше не видела. Я поняла, что это гильзы, и собрала их. Этой ночью я не сомкнула глаз.

А ранним утром пошла и выбросила пистолет и гильзы в Сену, с моста Согласия.

— Вам известно, почему ваш хозяин покончил с собой?

Жакетта взглянула на священника, и тот жестом ободрил ее.

— Он уже давно был обеспокоен, удручен.

— По какой причине?

— Несколько месяцев назад доктор порекомендовал ему отказаться от спиртного, даже от вина. А он так любил вино. Несколько дней он отказывал себе, а потом начал понемножку пить. От этого у него болел желудок, и он даже вставал по ночам принимать бикарбонат. В конце концов, мне приходилось каждую неделю покупать новую упаковку.

— Как зовут его врача?

— Доктор Урго.

Мегрэ снял трубку:

— Соедините меня, пожалуйста, с доктором Урго. — У Жакетты он спросил: — Он давно лечил графа?

— Можно сказать, всю жизнь.

— Сколько лет доктору Урго?

— Точно не знаю. Примерно как мне.

— Он еще практикует?

— Посещает старых пациентов. Его сын открыл кабинет на бульваре Сен-Жермен, в том же доме, на той же площадке.

До самого конца дело это проходило не только в одном квартале, но и среди людей, принадлежавших к одной породе.

— Алло! Доктор Урго? Это комиссар Мегрэ.

Его попросили говорить погромче, прямо в трубку: врач извинился, что стал немного туг на ухо.

— Как вы догадываетесь, я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу одного из ваших пациентов. Да, да, речь идет о нем… Жакетта Ларрье находится у меня в кабинете; она только что заявила, что граф де Сент-Илер покончил с собой. Как?.. Вы ждали, что я приду к вам?.. Вам приходила в голову такая мысль?.. Алло! Да, я говорю прямо в трубку… Она заявила, что уже несколько месяцев у графа де Сент-Илера болел желудок… Я прекрасно вас слышу… Доктор Тюдель, судебный эксперт, который делал вскрытие, удивился, что органы старика в таком хорошем состоянии… Как?.. Вы все время твердили это вашему пациенту?.. А он не верил вам?.. Да… Да… Понимаю. Вам не удалось убедить его… Он отправился к вашим коллегам… Спасибо, доктор… Мне придется еще раз побеспокоить вас, чтобы по всей форме взять показания… Нет, нет! Напротив, это очень важно.

Посуровев, он повесил трубку, и Жанвье показалось, что комиссар взволнован.

— Граф де Сент-Илер, — объяснил он несколько мрачным тоном, — вбил себе в голову, будто у него рак. Несмотря на уверения лечащего врача, он ходил на обследования к самым разным специалистам и всякий раз думал, что от него скрывают правду.