Ешка храбрился, а у самого на душе кошки скребли. Как тут отыскать дорогу, коли ни зги не видать, вокруг качаются деревья, трещат сучья да клубится снежный вихрь, а шум и гул такие, что свой голос чуть слыхать. Он ослабил вожжи и дал кобыле волю. Возница видел, что она и так все время бредет наугад, отыскивает, где пониже сугробы да пошире просветы между стволами, отфыркивается и прядает ушами, верно пуще всего пугаясь ломающихся деревьев.

И вдруг Ешка стал с удивлением замечать, что он больше не видит, прядает лошадь ушами или нет. Запорошенная снегом, она была едва заметна среди сугробов и заснеженных елей. Парень протер слипающиеся глаза, но это ничуть не помогло — все вокруг сливалось, стало каким-то странным, жутким. И вдруг он понял, что уже смеркается, близится ночь. У паренька по спине пробежали ледяные мурашки, хоть ее и здорово согревала крепко прижатая спина Андра. Ночью, в метель, как-то они выберутся на дорогу?

Сквозь мглу все же было заметно, что лес редеет, оглушительный шум и присвист затихают где-то вдалеке. Теперь они ехали по мелколесью, по утонувшим в сугробах кустам, тонкие прутья цеплялись за копылья дровней и, распрямляясь, били по рукам, а то и пребольно хлестали по лицу. Ехали они теперь вроде бы под гору и много быстрее, чем раньше. Но куда? Кто знает! Ешка закрыл глаза и полностью доверился лошади, иного выхода не было. Только бы она не запуталась в вожжах или, ныряя из сугроба в сугроб, не угодила ногой за оглоблю.

Ешка был не из робкого десятка, но порой пареньку казалось, будто кто-то ледяными пальцами теребит его волосы. Он не верил старым преданиям и побасенкам, но что поделаешь, когда в голову сама собой так и лезет сказка Букстыня про Круглое озеро, к которому по-над лесом плывет черная туча, и на дне его глубоко подо льдом шипит змея, оглушительно квакает лягушка-великанша, и ворона, сидя на суку, роняет с клюва слезы.

Паренек больше не чувствовал ледяных пальцев в волосах, его кинуло в жар. Дровни вдруг встали почти торчком, а над ними, хрипя и брыкаясь, еще выше вздыбилась кобыла. Букстынь завопил дурным голосом — он, должно быть, вздремнул и при толчке едва успел ухватиться за вязок. Андр попробовал повернуться и посмотреть, в чем дело, но не тут-то было. Одно казалось ясным: сперва они въехали на какой-то почти отвесный вал, а потом, спотыкаясь и барахтаясь в снегу, кобыла перевалила через него и рванула за собой дровни. Еще миг — и они помчались вниз, в бездну, зажмурившись, едва дыша, с замирающим сердцем ожидая, что же сейчас произойдет.

Но так ничего и не произошло. Дровни съехали на что-то твердое и скользкое, кобыла пошла рысцой, зацокали копыта, потом лошадь замедлила ход и, фыркнув, перешла на шаг. Теперь она шла спокойно и не швыряла дровни из стороны в сторону. Даже зубы заныли от внезапно наступившей тишины. Портной прокашлялся и перевел дух, будто утопающий, которому удалось выбраться из воды на сушу. Ветер стих, свист и вой умолкли где-то там, за стеной вала, в лицо сеял мелкий снежок. Они ехали дальше и дальше, плавно, тихо и спокойно, лишь кобыла иной раз пофыркивала. В затишье им показалось тепло, только ничего нельзя было разглядеть и распознать. Впереди и вокруг — белым-бело, но в этой белой пустоте еще труднее что-либо разглядеть, чем в лесной тьме. Кругом ни бугорка, ни ямки, едут, как по гладкому полю. До чего же чудно?, даже страх берет.

И вдруг опять с громким свистом стал налетать ветер, порывами, будто вырываясь из гигантской пасти какого-то чудовища, обжигающе холодный, он сеял в лицо ледяные иголки. Кобыла испугалась, рванулась вбок, чуть не опрокинув дровни. В страхе седоки едва ухватились кто за что успел. Но вот свист и вой утихли где-то позади, и снова вокруг тепло, тишина и покой.

Они всё ехали и ехали в надежде выбраться хоть куда-нибудь, но так и не нашли дороги. В этой снежной пустыне нельзя было определить ни времени, ни места. И снова порывом налетел ветер, такой же внезапный и злобный, как давеча, но только свист и вой казались еще более жуткими, а снежные иглы кололи еще острей. Сани съехали с холма и тут же опять заскользили по ровному полю. Ешка остановил кобылу и соскочил с саней.

— Вылезай! — крикнул он своим спутникам, — Этак мы только кобылу понапрасну загоним.

Совсем застывший Букстынь поднялся, сердито ворча. Слышно было, как у него стучат зубы.

— Окоченел я, — захныкал портной. — Конец мой пришел! Андр, пощупай-ка, нос у меня не отмерз?

Андр стянул варежку и ухватил что-то в темноте.

— Эй, поганец! Чего щиплешься! — вскрикнул Букстынь.

— Цел твой нос, — успокоил его Андр. — Раз кричишь, значит, не отмерз.

Ешка, притопывая, обошел вокруг дровней и Андра с Букстынем. Под ногами твердо, снега почти нет, но не очень гладко.

— Сдается мне, что это Круглое озеро, — тихо сказал паренек, с опаской вглядываясь в белесую мглу, словно оттуда в тот же миг могло вылезти невиданное чудище.

— Ой! — взвизгнул Букстынь. — Оттого-то мы всё кружим, кружим и никуда не можем выехать! — И, почти вплотную пригнувшись к Ешке, чтобы не услышал зубоскал Андр, портной скорее выдохнул, чем выговорил: — Это нас леший кружил.

Букстынь опять лязгал зубами, а у Ешки кто-то будто ледяными пальцами шарил в волосах. Сорвиголова Андр в свой черед обошел дровни и Ешку с Букстынем.

— Круглое озеро это или нет, — неподобающе громко крикнул он, — сказать еще нельзя, а вот что под ногами у нас лед — это уж точно. Оттого-то и дровни все время скользили, как по стеклу.

Нет, этого ветрогона, этого пустобреха лучше не слушать, а то, не ровен час, накличешь на себя еще горшую беду. Чутко вслушиваясь и, как видно, что-то расслышав, портной теснее присунулся к Ешке и, едва ворочая одеревеневшим языком, прошептал:

— Какой же ты возница, коли дороги не знаешь? Наказывал я тебе: в объезд поезжай, в объезд!

— Так я же объезжал, — также шепотом отвечал Ешка. — Да раз кобыла не слушалась. От старости, видно, совсем одурела.

— Ну вот, раскудахтались, как куры! — вскричал Андр. — Распрягай! Что пользы кружить? Хоть свету дождемся.

Он сразу же ухватился за недоуздок, а Ешка принялся помогать. Пареньки распрягли кобылу, привязали ее за повод к дровням, тепло укрыли, а под морду подсунули мешок с сеном. Потом все трое уселись, тесно сдвинув спины, и тут пареньки почувствовали, как портного бьет озноб.

— Э, брат, да ты и впрямь замерзаешь, — сказал Андр. То ли он в самом деле ничего не боялся, то ли для виду храбрился. — Ты побегай да поскачи на одной ножке, потом на другой.

Ешка ткнул его локтем в бок, но Букстынь хранил молчание: не до балагурства теперь, не до ругани с этаким богохульником — дело не шуточное. Кто знает… может, уже полночь близится… Здесь, на открытом месте, мороз щипал куда злее, чем в лесу. Да к тому же там их так швыряло и качало, что седоков даже пот прошибал.

Букстынь ежился, ежился и под конец не выдержал:

— Ноги отмерзают… Не разжечь ли костер?

Ешка и Андр ничего не ответили: они ведь знали, что костер на морозе не спасает. Как только прогорит, стужа кажется еще злее, а уж тогда и вовсе пиши пропало. Но запрещать портному разводить костер тоже нельзя; он ведь привык нежиться на печке — еще, того и гляди, замерзнет. Пускай уж лучше в живых останется, а то что им с покойником-то делать?

В ожидании ответа Букстынь еще поежился, сердито охнул, потом вскочил на ноги, схватил топор и поленья, нащепал лучины, вытащил огниво, высек огонь и раздул трут.

Послышался треск — сначала занялась лучина, а потом и все четыре еловых полена. В ярком отблеске костра из тьмы вынырнула лошадь, вся белая, как призрак, спутанная грива ее походила на клочья пакли, уши заиндевели, точно ощетинившийся еж, карий глаз с пятнышком белка пренасмешливо косился на них. Тьма отпрянула и сгустилась вокруг костра, черная, как вар. Она таила и чудищ из сказок Букстыня и многое другое из того, что было известно паренькам лишь понаслышке и теперь возникало в памяти, прикрашенное их собственной фантазией.