— Застит свет, как черная туча! Будто он тут хозяин этого окошка. Только и знает барина из себя корчить. Барин и есть. Чего такому портняге не хватает? В тепле насидится, сытным-сытно накушается. Есть ли, нет ли у хозяев для себя, а портному самое лучшее подавай. Да только, видно, не в коня корм: худой, как щепка, по тонкому насту шагает там, где петух вязнет.

Если Букстынь слышал что-нибудь нелестное на свой счет, он обычно втягивал щеки так, что казалось, будто они прилипли к зубам, а бородку задирал.

— Щ-щепка!.. — защелкал он, как скворец при виде кошки. — Коли нутро не принимает! Когда дома живешь, еще туда-сюда, а как пойдешь к людям шить, так хоть пропадай. — Он нежно и заботливо погладил себя по животу, точно мать свое дитя в зыбке. — В три погибели скрутит.

— Как же, — вмешалась старостиха, — у самого-то селедочный хвост на обед, а за чужим столом не ведает, чем бы еще утробу набить.

— Да много ли набьешь, когда одним салом потчуют!

Вирпулиха засмеялась во все горло:

— Соседушки! Ну и барин выискался! Где же зимою молочного наберешься?

Ципслиня, делая всевозможные знаки, старалась подбодрить Букстыня, чтоб не падал духом и не давал себя в обиду, но разозленный портной даже не смотрел в ее сторону.

— Совсем никудышные дела нынешней зимой, заработков нету. А уж если и случится подработать, так все уходит на разные безделки. То на Михайлов день колечко на рынке купил, пятнадцать копеек отдал, то на рождество бусы — двадцать копеек, — много ли этак денег скопишь?

Невеста подскочила, как разъяренная ласка, и бросилась на жениха.

— Ага, так, значит, это для тебя безделка?! — завизжала она, размахивая кулачками. — А ну-ка, повтори!

— Нет, нет, что ты! — залепетал Букстынь. — Зачем же так сердиться по пустякам?

Он взял Ципслиню за худые локотки и стал успокаивать. О чем они ворковали в уголке, кумушкам никак не удавалось расслышать, как ни тянули шеи.

Тем временем Букис нахлебался щей, встал из-за стола и потуже стянул пояс. У него снова появились голос и осанка, подобающие старосте и заступнику сирот.

— Ешка! А ну отвечай, по какой причине едешь сегодня, коли велено было вчера?

— Вчера надо было кобылу подковать.

— Нынче можно и не подковывать, по насту не скользко.

Тут все сразу увидели, что малец — сущий строптивец, не проявляющий ни малейшего почтения к своему опекуну и защитнику.

— Ишь, умник нашелся! — заявил он старосте. — А как ты переедешь через Круглое озеро? Его снегом-то чуть припорошило. А по дамбе, что по ту сторону Ведьминой корчмы? Ее же всю ветром обдувает и льдом покрыло. Пусть, значит, моя кобылка падает и морду расшибает?

— На неподкованной никак нельзя! — поддержала сына Ципслиха.

Букис сменил гнев на милость:

— Ну-ну, ладно уж, ладно. Коли подковали, так теперь садись в сани да поезжай.

Ешка шагнул вперед и засунул руки в карманы.

— А ты суленые полпуры овса принес?

Сулить-то папаша Букис и впрямь сулил, да теперь норовил отвертеться:

— На что тебе овес, коли есть сена мешок? У овса нынешний год шелуха крепкая, кобыла-то старая, ей не по зубам. Да и перекармливать не след, а то отяжелеет, рысью не пробежит.

— Это, может, твои вороные. А наша кобыла чем тяжелее, тем крепче. Без овса не поедем, так и знай.

Староста вздумал было препираться, но женщины вступились за Ешку, а громче всех Таукиха:

— Без овса никак нельзя! Давай неси скорей, а то поздно будет, вон уж солнце из-за елок показывается.

Она не без умысла старалась заговорить Ешке зубы, чтобы он позабыл про остальное, но паренька не проведешь, он так и шпарил дальше как по писаному:

— Ты, гляди, сама не опоздай! А где пол-окорока, что ты посулила? Да полкаравая хлеба от мамаши Букис? Чтоб всё доставили, как было уговорено, а не то мы с Андром и с места не двинемся.

Посулившие все это добро начали было торговаться, но Андр решительно поддержал товарища. Если с одним упрямцем не справиться, где уж тут уломать двоих? Букис с женой, а за ними и Таукиха, ворча, отправились за обещанным. Ешка занялся упряжью, кое-что еще надо было подправить. Рагиха проверяла, ладно ли Андр снарядился в дорогу да крепко ли завязал чуни; Ципслиня, и Букстынь все о чем-то шушукались. Вирпулиха и пряха ухмылялись, глядя, как невеста ластится к женишку, а тот все дуется.

Но вот все собрались у саней. Ешка туго набил мешок сеном, а кроме того, положил в сани топор и вязанку сухих дров. Женщины диву давались: в лес едут, а дрова с собой тащат! И вовсе неслыханная блажь! Но теперь, собираясь в путь, Ешка превратился в такого важного барина, что даже не удостаивал любопытствующих ответом.

Вдова с гордостью смотрела, как ловко управляется ее сынок, и сама отгоняла пустомель, чтобы не путались под ногами, когда дело делается.

— Да отстаньте вы от него, уж он сам знает, чего ему нужно!

— Сами знаем! — важно подтвердил Андр.

Вздыхая и охая, Букис приволок полпуры овса, жена его — ковригу хлеба, самую маленькую. Как ни искала, поменьше на полке не нашлось, а Таукиха притащила пол-окорока, тот кусок, что попостнее. Мясо и хлеб Ешка сунул в торбу, рядом с туеском творога и толченой конопли, что мать дала в дорогу, а мешок с овсом положил у задка саней. Мешок с сеном лежал на них вдоль, и Букстынь, услужливо суетившийся вокруг отъезжающих, решил положить его поперек, как обычно, но Ешка отогнал портного прочь:

— Не суйся, куда не просят! Мешок сена — не штука сукна, его нельзя тянуть как вздумается.

— Один сядет спереди, другой сзади, — пояснил Андр, — чтоб видеть, коли сзади нападут.

Ага! Коли сзади нападут! Дальняя дорога — дело не шуточное. Кумушки затихли и с превеликим почтением взирали на посланцев, у которых все как есть, дочиста решено и продумано. Ешка, уже с вожжами в руках, все еще мешкал и, словно бы кого-то выискивая, вглядывался в толпу.

Почуяв недоброе, староста стал торопить пареньков:

— Усаживайтесь, да трогай, солнце-то уж на самых верхушках елок.

— Никак нельзя, — ответил Ешка. — Когда мы того зверя поймаем, один будет править, другой зверюгу за поводок держать, а кто — сзади подгонять?

— Без третьего не обойтись, — объявил Андр, к ужасу всех провожатых. — Ну как, Вирпулиха, поедем с нами? Прокатим, как барыню!

Та со смехом отмахнулась обеими руками:

— Ишь ты! Куда мне, старухе, с этакими озорниками. Уж лучше возьмите Ципслиню.

— Ай! — взвизгнула Ципслиня. — Не поеду! Холодно!

Пряха вытянула свой длинный палец:

— А почему бы папаше Букису не поехать? Теперь за порядком в селе следить ни к чему, коли оба озорника уедут.

Букис со страху спрятался за свою старуху:

— Ну-ну-ну! Какой из меня ездок! Удушье мучит. Как побуду на морозе подольше, этакий кашель схватит, что за забор держусь. И ходить не могу. Как ступишь потверже, сразу в снег провалишься до подмышек. Только вчера матушке пришлось меня выкапывать.

— Да, милые мои, он уж никак не может ехать. Да ведь и вес какой — один с полвоза потянет, далеко ли вы с этакой поклажей уедете?

Почуяв опасность, портной поспешил на подмогу паренькам:

— Полвоза, говорите? Да ведь когда в санях припасено полпуры овса, кобылка вдвое тяжелее поклажу рысью потянет.

— А чем плох наш портной? — спросил Ешка.

И Андр тут же поддержал дружка — видно, у них заранее был такой уговор.

— Весу в нем почитай что никакого нету, по снегу, как заяц, скачет, не вязнет. Толкач из него выйдет — лучше и не придумать.

— Нечего шутки шутить! — всполошился Букстынь и попятился. — Как же я могу ехать? Неужто село оставлять без портного?

Но тут все кумушки пришли в раж. Как стая ворон, они налетели на портняжных дел мастера, а громче всех разорялась Вирпулиха:

— Верно сказано! Пусть портной едет! Ни жены у него, ни детей, никто в убытке не останется.

— Я же уши отморожу… — захныкал Букстынь.

Но Ешка и тут знал, что делать: