— Вы отрицаете, что эти визиты имели место?

— Если уж вы побеспокоились, чтобы прийти сюда, господин Мегрэ, значит вы не сомневаетесь в своих сведениях. Признайтесь, что, если бы я вздумал отрицать это, вы бы представили мне несколько свидетелей.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Что вам еще известно об этих девицах?

— Вы отвечаете вопросом на вопрос.

— Я у себя дома, не правда ли? Вот если бы я сидел в вашем кабинете, то мы оба вели бы себя по-другому.

Комиссар решил уступить.

— Что ж, извольте. Речь идет о женщинах легкого поведения. Они не просто заходили к вам в дом, а проводили у вас часть ночи. Некоторые оставались и до рассвета.

— Да, это правда.

Он по-прежнему смотрел Мегрэ прямо в глаза, и только голубые глаза его словно потемнели и приобрели серовато-стальной оттенок.

Комиссару стало не по себе. Говорить дальше было нелегко. Но он заставил себя вспомнить о Лоньоне, который корчился сейчас на больничной койке, о неизвестном подлеце, который хладнокровно всадил бедняге в живот — чтобы было вернее — две пули из крупнокалиберного пистолета.

От Йонкера, разумеется, помощи ждать не приходилось. Он сидел молча с непроницаемым видом игрока в покер.

— Прошу вас поправить меня, если ошибусь, — продолжал Мегрэ. — Сначала я подумал, что эти девицы приходят к вашему камердинеру. Потом я узнал, что у него есть подружка и что они не раз приходили как раз в то время, когда он выходил к ней на свидание. Будьте любезны сказать, где находится комната вашего слуги?

— На втором этаже, около ателье.

— Горничные и кухарка тоже спят на втором этаже?

— Нет. В саду есть флигель — там они и живут.

— Часто вы сами открывали дверь этим вечерним посетительницам.

Йонкер промолчал и снова посмотрел прямо в глаза комиссару.

— Прошу извинить, но по моим данным иногда открывала и ваша супруга.

— Я вижу, за нами здесь шпионят по всем правилам. Вы дадите сто очков вперед даже старым сплетницам в голландских деревушках. Может быть, вы мне, наконец, скажете, какая связь между этими визитами и выстрелами на улице? Я все еще отказываюсь поверить, что следили именно за мной и что по неизвестным мне причинам меня хотят превратить в нежелательного иностранца.

— Никто этого не собирается делать. Постараюсь играть в открытую.

Обстоятельства преступления, использованное оружие и еще несколько подробностей, о которых я сейчас не имею права говорить, наводят на мысль, что стрелял профессионал.

— И вы думаете, что я связан с такого рода людьми?

— Попробуем наудачу сделать другое предположение. Известно, что вы очень богаты, господин Йонкер. В этом доме больше произведений искусства, чем во многих провинциальных музеях. Это бесценное сокровище! Есть ли у вас какая-нибудь сигнализация на случай тревоги?

— Нет. Настоящие профессионалы, как вы их называете, легко справятся с самой хитрой сигнализацией. Они, кстати, совсем недавно блестяще продемонстрировали это в Лувре. Я предпочитаю страховку, так надежней!

— Вас никогда не пытались ограбить?

— Не замечал.

— Вы уверены в ваших слугах?

— Карлу и кухарке я вполне доверяю, они служат у меня больше двадцати лет. Горничных я знаю меньше, но моя жена никогда не наняла бы их без солидных рекомендаций. Однако вы так и не объяснили мне, какая связь между этими, как вы говорите, посетительницами и…

— Сейчас объясню.

До сих пор Мегрэ удавалось довольно искусно вести разговор, и он вознаградил себя глотком виски.

— Представьте себе, что какая-то банда грабителей картин — таких сейчас немало — решила вас ограбить. Представьте себе далее, что это дошло до одного из здешних квартальных инспекторов, но он не решился действовать напрямик, ибо не имел точных сведений. Представьте себе наконец, что прошлой ночью этот инспектор расположился в доме напротив, как он делал, уже не раз, надеясь поймать воров на месте преступления.

— Вам не кажется, что это было бы для него рискованно?

— Нам, в нашей профессии, часто приходится рисковать, господин Йонкер.

— Извините.

— При случае такие банды нанимают убийц, но, как правило, состоят из людей интеллигентных, образованных. Они никогда не работают без наводчика. В своих слугах вы уверены, остается предположить, что одна из этих девиц…

Верил ли Йонкер комиссару или уже учуял западню, понять было трудно.

— Певички из ночных кабаре всегда более или менее тесно связаны с блатным миром, как мы его называем.

— Вы хотите получить у меня списки имен, адресов и телефонов тех, кто сюда приходил?

Голландец все время говорил в ироническом тоне, но теперь в его голосе прозвучала издевка.

— Что же, это было бы недурно, но для начала хотелось бы знать, зачем они вообще приходили к вам?

Ух! Он был уже почти у цели. Йонкер по-прежнему сидел не шевелясь, с потухшей сигарой в руке и, не моргая, смотрел в лицо комиссару.

— Так, — сказал он наконец, поднимаясь со своего кресла.

Положив окурок в синюю пепельницу, он прошелся по кабинету.

— В начале нашей беседы я сказал, что отвечу на ваши вопросы при том условии, что они не будут носить чересчур личный характер. Вы, надо отдать вам должное, довольно ловко связали мою личную жизнь с событиями прошлой ночи.

Он остановился перед Мегрэ. Тот, в свою очередь, тоже поднялся с кресла.

— Вы ведь давно в полиции?

— Двадцать восемь лет.

— Полагаю, вы не всегда имели дело с подонками. Вам, наверное, приходилось уже сталкиваться с людьми моего возраста и положения, которые подвержены определенным… скажем, наклонностям. Вы считаете это столь предосудительным? В Париже пуританские нравы не в моде!

— А мадам Йонкер?..

— О, мадам Йонкер знает жизнь! Она понимает, что некоторым мужчинам в моем возрасте разнообразие необходимо, ну, просто как возбуждающее средство, как стимулятор… Вы вынудили меня говорить о весьма интимных вещах.

Надеюсь, теперь вы удовлетворены…

По-видимому, он считал разговор оконченным и довольно красноречиво посмотрел на дверь.

Но Мегрэ исподволь вновь перешел в атаку.

— Вы только что говорили об именах, адресах, телефонах…

— Надеюсь, вы не попросите их у меня. С моей стороны было бы просто непорядочно причинять им лишние хлопоты.

— Вы сказали, что мало выезжаете и не бываете в ночных кабаре. Где же вы знакомитесь с вашими посетительницами?

Снова молчание. Снова замешательство.

— А вы разве не знаете, как это делается? — выдавил он наконец.

— Знаю, что есть посредники, но сводничество, как известно, карается законом.

— А их клиенты тоже подпадают под этот закон?

— Строго говоря, их можно обвинить в соучастии, но, как правило…

— Как правило, клиентов не трогают. Тогда мне нечего вам больше сказать, господин Мегрэ.

— Но у меня к вам есть еще одна просьба.

— Действительно просьба? Или под просьбой вы имеете в виду нечто иное?

Теперь они боролись уже в открытую.

— Как вам сказать? Если вы не выполните эту просьбу, я, возможно, должен буду обратиться к закону.

— Чего же вы хотите?

— Осмотреть ваш дом.

— Точнее говоря, обыскать?

— Вы забыли, что до сих пор я рассматривал вас как намеченную жертву неудавшегося ограбления.

— И вы хотите оградить меня от повторных попыток?

— Не исключено.

— Идемте.

Комиссару уже больше не предлагали ни сигар, ни виски. Из любезного собеседника Йонкер сразу превратился в крупного буржуа с замашками вельможи.

— Эту комнату, где я провожу большую часть дня, вы уже видели. Прикажете выдвинуть ящики?

— Не нужно.

— Довожу до вашего сведения, что в правом ящике автоматический пистолет системы «люгер» — память с войны.

И, достав пистолет, добавил:

— Заряжен. В спальне у меня есть еще браунинг, я покажу его вам. Он тоже заряжен.

Это гостиная. Вы, конечно, пришли не для того, чтобы любоваться картинами, тем не менее рекомендую вам бросить взгляд на эту картину кисти Гогена, которую считают одним из лучших его произведений. Я завещал ее амстердамскому музею.