Кем был Решетников в прежние времена? Важной персоной, ценным номенклатурным кадром. Кто он теперь? Жалкий клерк, прозябающий в постоянном страхе.

Прекрасное прошлое уже не вернуть. А ведь жизнь улыбалась ему, встречала как сына. Учеба на агронома по путевке колхоза, мечты о переустройстве родного села, незаметно уплывшие куда-то вместе с восторженной юностью. С распределением ему повезло. Попал в министерство и сразу же начал карабкаться вверх. Очень пригодились деревенская хватка, подозрительность, неверие никому и ничему. Молодой специалист, надежда партии, будущее страны. Главное — правильно выбрать дистанцию взаимоотношений и ближе не подпускать никого. В итоге — номенклатурный товарищ. А это не шутка, доверие государства, позволяющее цивилизованно красть. Впрочем, красть — слишком вульгарно, точнее будет — брать свое за умение ориентироваться в министерских дебрях, за знание тонкостей в составлении исходящей бумаги, за понимание и поддержку линии партии. Номенклатурщик — член коллектива, а коллектив непогрешим, даже если кто-то в нем жулик.

И вдруг, в одночасье все — в тартарары. В министерство пришли новые по своей сути люди. Дилетанты и временщики. Молодые, нахрапистые, с неуемными аппетитами. Начали красть без разбора, оттеснив на задний план заслуженных зубров.

Решетников их презирал. Это они довели коневодство до ручки. Раньше лошадей покупали у нас, платили хорошие деньги в валюте. А теперь? Берут лишь на мясо. Кошмар! Породистых лошадей по ценам мясозаготовок.

Презирать можно, даже не вредно, если ты — на коне. А если в безвыходной ситуации и один? Есть отчего впасть в уныние.

Через несколько дней снова звонок. Но это уже не тот человек. Голос другой и не та интонация. «Вот тебе раз! Как же так, господин шантажист? Я уже думал — все, мне конец. Вцепился намертво, не отпустишь. А теперь разберитесь прежде между собой».

Потерявший надежду Петр Егорович даже слегка прослезился.

— Повторите, пожалуйста, перечень документов. Погромче, я плохо расслышал.

В ответ — ничего. Позвонивший продолжал говорить, словно шпарил заранее приготовленный текст. Существенно отличались тональность наезда, другие угрозы и манера подачи. Вне всяких сомнений, это другой человек, гораздо проще и прямолинейнее первого.

— То, что я сейчас услышал от вас, не более чем намерение. Бесполезное сотрясание воздуха. Ваши документы не только не представляют для меня ни малейшей угрозы, но даже и практического интереса. С юридической точки зрения они совершенно безвредны.

Решетников сделал паузу, ожидая ответную реакцию, но опять, как и прежде, ни звука.

— И тем не менее, — продолжал он, — я готов уплатить вам, но за услуги иного рода. Должен вас огорчить: вы не первый, кто пытается меня шантажировать. Несколько дней назад у меня уже состоялся подобный разговор. Меня так же пытались шантажировать, угрожая аналогичным образом. Я хочу положить этому конец. Если вы возьметесь пресечь наглые домогательства любителей легких денег, я готов уплатить вам, щедро вознаградив за такую работу.

Петр Егорович снова умолк. Выдержал паузу. Но опять никакого ответа.

— Обдумайте мое предложение и не тяните с ответом. По-моему, смысл в нем есть. Надумаете — позвоните в ближайшее время. Иначе я вынужден буду обратиться к другим людям.

Положив трубку, Решетников сел в любимое кресло и с наслаждением вытянул ноги. Впервые за эти кошмарные дни он смог наконец вздохнуть с облегчением. Петр Егорович включил настольную лампу, положил перед собой чистый лист бумаги и стал малевать всевозможные рожицы, пытаясь переварить новые обстоятельства и употребить их с максимальной пользой.

Наборы компромата неравноценны. Это очевидно. Значит, попали к вымогателям из разных источников. Ясно и то, что собрать их мог только Кривцов, но зачем поделил на две части? Хотел пустить кого-то по ложному следу, припрятав наиболее ценные бумаги? Вполне вероятно. Отдать их добровольно он не мог никому. Выходит, их взяли силой и скорее всего вместе с жизнью. Если так, то это уже кое-что. Неизвестно еще, что перетянет. Неоспоримые доказательства виновности в убийстве или сомнительные обвинения в должностном правонарушении, требующие длительного и кропотливого разбирательства.

Петр Егорович воспрянул духом. Стал возможен торг. Переговоры, переговоры… Это замечательно.

— Деда, когда мы снова пойдем к лошадкам? Ты обещал.

Решетников вздрогнул. Он не заметил, как в кабинет проскользнула внучка.

— А… Леночка. Хорошая мысль. В это воскресенье и сходим.

— Лошадки будут снова смеяться?

— Смеяться? Ах да… Я же тебе тогда говорил. Это они так сердятся, а не смеются. Ты что, забыла?

— Нет, не забыла. Сердишься ты, а лошадки смеются.

— Ладно, Леночка, ступай к себе. Приготовь что-нибудь куклам на ужин. Мне нужно еще поработать.

Появление внучки мгновенно оживило все подробности последней вылазки на ипподром. Петр Егорович достал пачку фотографий, сделанных в тот день, и разложил перед собой. Две особенно привлекли его внимание. Какой колоритный типаж! Здесь он рядом с Кривцовым, а на этой — в компании ипподромных милиционеров.

Решетников взял лупу и внимательно рассмотрел лицо. Безошибочно угадал решительный, волевой характер этого человека, обостренное чувство собственного достоинства. «Наверное, неглуп, разбирается в подводных течениях нынешней неспокойной жизни. Такого бы в союзники. Надо съездить на ипподром. Может быть, удастся узнать, кто этот человек. У Шацкого с Кривцовым были общие букмекерские дела. Он должен быть в курсе».

В ближайшее воскресенье Решетников появился на ипподроме, но не на задворках, как обычно в последние дни, а в директорской ложе, чем вызвал нездоровое любопытство.

На исходе четвертого заезда в зарослях кустарника у последнего поворота призовой дорожки возникла короткая суматоха. Люди Ольховцевой взяли злоумышленника на месте преступления в момент попытки повлиять на исход заезда.

Верно определив средство дистанционного воздействия на лошадь мощным узконаправленным импульсом ультразвука, Ольховцева легко вычислила наиболее вероятное его местонахождение и нашла способ, как обнаружить хитроумное устройство.

— Только не отдавайте меня ипподромному боссу, — молил перепуганный до смерти неудачливый умелец. — Он из меня ремни нарежет.

Задержание прошло быстро и без шума. Мало кто из присутствующих на ипподроме это заметил. Директор не находил слов благодарности.

Бега между тем продолжались в обычном порядке. Проторчав пять заездов у всех на виду в надежде случайно встретиться с Шацким, Решетников отправился к нему в кабинет.

Начальник ипподромной милиции оказался на месте. Бывший начальник главка начал издалека. Поздравил с очередным повышением. Поговорили об ипподромных новостях и незаметно перешли на криминальную тему. Решетников считался на ипподроме важной персоной, поэтому Шацкий терпеливо поддерживал разговор, ничем не проявляя неудовольствия.

— Кто может сейчас поручиться за свою безопасность? Наверное, никто. Ухожу на работу, а сердце болит. Все ли дома в порядке? Не случилось ли чего?

— Вы правы. Ситуация с преступностью сложная, особенно в спальных районах.

— Не только в спальных. Я живу в центре, и нисколько не лучше. Позавчера в нашем доме обокрали квартиру. Представляете? А в подъезде — охранник и сигнализация. Кстати. Знакомый просил узнать, как быть, что предпринять, чтобы обезопаситься от вымогателей? Кошмар! Позвонили ему домой и потребовали крупную сумму. Ни за что. Просто так. За красивые глазки.

— Пусть обратится в местное отделение милиции.

— Не решается. Опасается, что там могут быть соучастники у вымогателей.

— Тогда пускай в частный сыск.

— О, это совсем уж неизведанная область.

— Есть телефоны доверия в МУРе, ГУВД Москвы, практически во всех высших правоохранительных ведомствах.

— Не знал. Обязательно ему передам. Спасибо за информацию. А вот вы, например, не взялись бы помочь ему частным порядком? Естественно, за плату.