Волшебник, который только-только поднёс ко рту ложку, досадливо поморщился и испепелил ведьму взглядом. Девушка попыталась было пожать плечами — мол, а я-то чего? — но Тороя это, как и следовало ожидать, не проняло.
Волшебник сокрушённо вздохнул и потрепал всхлипывающего Эйлана по макушке:
— Не плачь, всё же не совсем один остался, вон и Люция рядом, с ней не пропадёшь.
Утешение на поверку оказалось сомнительным, поскольку лишь пробудило новый приступ слёз. А мальчик ещё яростнее вцепился в рубашку (а заодно и бока) ведьмы.
Паренёк всхлипывал, навсегда прощаясь с тем привычным, что потерял — родным городом и домом, заботливыми и ласковыми родителями, любимым дедом, так и не родившемся братом (или то была сестра?)… Люция поглаживала льняную макушку и шептала что-то ласковое. Постепенно её голос и привычные уже интонации оказали своё действие — мальчик начал успокаиваться, оторвал зарёванное лицо от ведьминого плеча и виновато посмотрел на Тороя. Волшебник был невозмутим и, словно озадачен. Встретившись глазами с мальчишкой, маг по-свойски подмигнул ему, а потом раскрыл ладонь, над которой вспыхнул, переливаясь, лепесток белого пламени — точь-в-точь такой же, как тот, что парил под потолком.
Эйлан, непривычный к каким бы то ни было чудесам, восторженно распахнул глаза и с некоторой опаской протянул руку. Искрящееся пламя стекло в мальчишечью горсть. Огонёк плясал и переливался, не обжигая кожу. Паренек осторожно, кончиками пальцев, подвинул диковину на ладони и с восторгом вздохнул — подарок волшебника засиял всеми оттенками жёлтого, превратившись из ослепительно-белого в золотой.
Люция поверх головы Эйлана посмотрела на Тороя, который наблюдал за собственным творением с ничуть не меньшим восторгом, словно создал огонёк впервые в жизни. Почувствовав взгляд ведьмы, чародей посерьёзнел и спросил:
— Ну, мы поедим сегодня?
Мальчик, наконец, оторвал завороженный взгляд от переливающегося лепестка пламени и обрадовано кивнул. Люция, которая отчего-то чувствовала себя ужасно виноватой, радостно потёрла руки в предвкушении грядущей трапезы — дурманящие ароматы вызывали едва ли не головокружение.
Они как раз заканчивали завтрак, когда за оконцем сторожки начало светать. Зябкие сиреневые сумерки сменились нежно-розовыми красками рассвета. Люция так и застыла с ложкой, не донесённой до рта:
— Колдовство идёт на убыль!
Согласный кивок Тороя был невозмутим, Эйлан же, который одной рукой ловко управлялся с ложкой, а другой играл с переливающимся огоньком, вскинул голову. Да, когда он проснулся, маг рассказал ему обо всём, что случилось без утайки — и про зиму, и про колдовской сон. Внучку зеркальщика даже понравилось, что самый настоящий волшебник говорит с ним, как с равным.
А теперь паренёк сидел в маленькой сторожке, держал на ладони переливающийся огонёк и чувствовал себя так, словно стоял на пороге какого-то увлекательного приключения. Наверное, ему следовало бояться. Но отчего-то на душе было спокойно. Вот только не маячили бы в голове жуткие воспоминания о ночи, когда ящерообразные люди вторглись в дом родителей, да не мучили бы мысли о том, что отныне он стал сиротой. Лучше уж думать, что родители и дед живы, здоровы, а он всего лишь отправился в путешествие с их на то позволения. Да, если думать так, будет, пожалуй, легче. Мальчик вздохнул. Люция словно почувствовала испуг и смятение Эйлана. Ладонь ведьмы мягко опустилась на мальчишечье плечо.
Вообще говоря, у колдуньи была куча вопросов к Торою и, сказать по правде, она несколько досадовала на то, что Эйлан проснулся так некстати и теперь вот приходилось уделять ему внимание — жалеть и опекать. Девушка винила себя за чёрствость, но всё равно отделаться от мерзкого чувства досады не могла. Очень уж хотелось потолковать с магом с глазу на глаз, не отвлекаясь. Торой же спокойно уплетал зайчатину и, погруженный в глубокие раздумья, смотрел куда-то в пустоту. Ведьме показалось, будто волшебник борется сам с собой, принимая какое-то важное решение…
— Торой, — наконец нарушила тишину колдунка, — ты собирался…
Маг вскинул голову и прислушался. Девушка осеклась на полуслове. Чего ещё ему примерещилось? За оконцем в полную силу разгулялось утро — сугробы сияли, небесная синева радовала глаз, в лесу царили тишина и покой. Хорошо!
Однако Торой швырнул ложку на скамью и скомандовал ведьме:
— Одевайся, мигом!
Люция вытаращила глаза, не понимая, чем вызвана неожиданная спешка. Опять что ли чародей кого-то там почувствовал? Вон, замер, как борзая, взявшая след, разве только носом не водит. Видать и вправду прислушивается к чему-то. Девушка озадаченно посмотрела на мага, а потом изо всех сил напрягла слух, стараясь уловить ту неведомую опасность, которая переполошила волшебника. Ничего. Колдунка потёрла кончик носа и, решив, что паника преждевременна, снова взялась за ложку. Когда же Торой перевёл глаза на спутницу и увидел её по-прежнему невозмутимо и со вкусом жующей, то так яростно цыкнул, что Люция едва не подавилась.
— Мигом! Кому сказано?!
Однако вредная девчонка успела-таки забросить в рот ещё пару ложек похлёбки и лишь после этого, поспешно жуя на ходу, бросилась к своему платью. Голод, конечно, не тётка, но и спорить с взбешённым чародеем — себе дороже, тем более, он и впрямь мог услышать что-то эдакое.
Эйлан, растерянный превращением мирной трапезы в поспешное бегство, застыл на скамье — перепуганный и белый, словно лежащий за окном снег. Торой склонился над сжавшимся в комок ребёнком и мягко сказал:
— Не бойся, мы тебя в обиду не дадим, — он ещё помнил себя мальчишкой, а потому знал, как это страшно — оказаться перед лицом неизвестности.
Паренёк кивнул и сглотнул застрявший в горле ком. Маг продолжил:
— Трусить не надо. Ты же мужчина. Маленький, но мужчина, и мы с тобой должны?..
Он вопросительно поднял брови, ожидая ответа.
Торопливо одевающаяся ведьма внимательно прислушивалась к разговору. Краем глаза она видела, как Эйлан неожиданно исполнился важности, и что-то зашептал на ухо волшебнику — не иначе, отвечал на поставленный вопрос. Ведьма напрягла слух и уловила-таки не предназначенное для её ушей:
— …защищать Люцию, потому что она женщина и боится гораздо сильнее.
Каково, а? Это она-то боится сильнее? Она, которая дотащила этих доходяг до сторожки? Ну и методы воспитания у этого волшебника! Заговорщики ещё о чём-то шушукались, пока волшебник поспешно укутывал мальчика в одеяло. Золотой огонёк, подаренный Эйлану, по-прежнему парил в его ладони, переливаясь и искрясь.
Пока маг опоясывался мечом и набрасывал на плечи плащ, у Люции шевельнулось в душе нехорошее подозрение. Ведьма подумала — уж не посмеялся ли над ней спутник, так сказать, не отомстил ли за излишнюю склочность? Ну, чтобы припугнуть, да заставить побыстрее собраться. С него станется. Уж чего-чего, а яду в характере Тороя было хоть отбавляй. Но нет, судя по поспешности, с которой собирался сам волшебник, подвоха в его словах не крылось.
— Торой, — не вытерпела Люция, — может, скажешь, куда мы так торопимся?
Он не ответил. Вместо этого снова прислушался неизвестно к чему и уронил в тишину комнаты:
— Уже никуда. Идём.
Маг направился к выходу. Смутное видение, неожиданно ворвавшееся в его сознание, не отступило, напротив, приблизилось настолько, что казалось уже не видением, а горькой реальностью. И, хочешь — не хочешь, а придётся столкнуться с этой реальностью лицом к лицу.
Яркое солнце и белизна сугробов ослепили троих беглецов, заставив болезненно прищуриться. Зимний лес искрился и сиял. Волшебство неизвестной колдуньи мало-помалу ослабевало, однако приятный хрустящий морозец, не чета давешней лютой стуже, ещё держался. Люция потёрла глаза и выдохнула облачко пара. Ей не хотелось снова куда-то бежать. Да и Торой, хоть изо всех сил бодрился, а выглядел далеко не живчиком — бледный, осунувшийся, даже как будто похудевший. Хорошо хоть Эйлан пока не прятался, по привычке, за спину ведьмы, а исполненный отваги стоял рядом. Паренёк кутался в мантию из шерстяного одеяла и поглядывал на волшебника, пытаясь по его лицу определить — велика ли опасность?