Из башни волшебник спустился в дрожащую факельными огнями ночь. Стражники крепко дрыхли прямо на земле. Видел бы это горластый начальник караула… Впрочем, он и сам сейчас храпит не хуже подчинённых. Торой невесело усмехнулся и склонился над спящими. Вытащил из-за пояса мирно посапывающего военного кинжал, взвесил оружие на ладони, удовлетворённо хмыкнул — не слишком лёгкое, хорошо сбалансированное. Подойдёт.

Пустую площадь ученик Золдана миновал без приключений, пересёк кленовую аллею, невозбранно вышел к Каналу и по широкому арочному мосту покинул Дворцовую часть города.

Что теперь? Тащиться в Атию на своих двоих — идея наиглупейшая, значит, следует найти какую никакую лошадёнку. Может, хоть скотина в этом городе не спит. Ну и, наконец, необходимо заглянуть в заведение мадам Клотильды — там у волшебника оставалось нечто такое, что никак нельзя было бросить.

Когда ноги вынесли мага к Площади Трёх Фонтанов, он изумлённо замер. Каменные лилии бледными пятнами выделялись на фоне чернильной тьмы — все фонари оказались погашены. Странно. Стихло едва слышное эхо шагов, волшебник прислушался, но покой спящих улиц нарушал только шелест ветра.

Что за нелепица? Вся столица освещена, кроме небольшого пятачка, но какого! Мраморные фонтаны — главная достопримечательность здешней части Мирара, иллюминацию тут зажигают, едва начинают сгущаться сумерки. Если же учесть, что город заснул, когда окончательно стемнело, то получается, фонари здесь погасили, причём не так уж давно. И наверняка тушить огни на спящей Площади пришлось нескольким людям — фонарных столбов не меньше двадцати — в одиночку долго провозишься.

В контексте известных событий, поводов заинтересоваться странными злоумышленниками у Тороя было достаточно. Тем более, сразу понятно — тут потрудился кто-то ловкий. Причём этот кто-то, зная, что Мирар скован чародейным сном, предпочёл не принимать на веру силу заклинания. Стало быть, действовали не профаны и уж точно не колдуны. Но что нужно неизвестным умельцам тёмных дел здесь, на Фонтанной Площади? Ну, не лилии же они собрались похитить!

Волшебник напряжённо прислушивался. И несколько мгновений спустя был вознаграждён — слабое дуновение ветерка принесло едва уловимый топот ног. Вот мимо Городских Часов промелькнула тень. Раздался тонкий свист, похожий на щебет ночной птицы, а затем всё стихло.

Ещё некоторое время ученик королевского чародея оставался в своём укрытии, наконец, удостоверившись, что на Площади царит полная, ничем и никем не нарушаемая тишина, вышел из переулка. Сталкиваться с неизвестными преступниками, которые так слаженно обтяпали своё дельце, не хотелось. Из оружия-то у Тороя был только кинжал — не повоюешь.

Под покровом темноты маг бесшумно двинулся к башне с Часами. Можно было, конечно, развернуться и драпануть туда, откуда пришёл, но кем-кем, а трусом Торой не был. Ну и, коль он единственный из всех обитателей Мирара до сих пор бодрствовал (кстати, почему?), то и вовсе незазорно сунуть нос не в своё дело.

В несколько шагов Торой достиг подножия Часовой Башни. Постоял в нерешительности. Здесь было также тихо, как в переулке. Что дальше-то? Незнакомец, вроде, выбежал откуда-то справа… Что ж, значит направо. Из сумрака вынырнули очертания каменного дома со стеклянной витриной на фасаде — какой-то магазин. Может, булочная?

Он заглянул внутрь и чуть не вскрикнул — навстречу из сумрака выплыло бледное лицо, обрамлённое складками капюшона. К счастью, нервы у мага были крепкими, да к тому же и лицо, столь неожиданно появившееся из темноты, оказалось его собственным — за стеклянной витриной стояли зеркала.

Торой хотел уж красться дальше, но в это самое время дверь магазинчика бесшумно качнулась на хорошо смазанных петлях. Хм… Флуаронис, конечно, королевство тихое и спокойное, но двери на ночь здесь всё-таки запирают. А тут, в зеркальной лавке, хозяин как будто не боялся ни воров, ни лихих людей.

Что ж, раз открыто — грех не войти. И маг проскользнул внутрь, притворив за собой дверь. Темнота тускло мерцала зеркалами всех форм и размеров. Вторженец медленно обходил творения мирарского умельца — лишь бы не напороться в темноте на какое-нибудь трюмо или ширму. За крадущимся чародеем неотступно следовало отражение, то появляясь, то пропадая в сумеречных зеркалах. Со всем возможным хладнокровием игнорируя своего зеркального двойника, Торой миновал выставочный зал магазинчика и, наконец, увидел дверь во внутренние комнаты дома. Волшебник без колебаний толкнул створку и зажмурился — таким ослепительным после долгого блуждания впотьмах показался свет двух масляных ламп.

Покойчик, в котором очутился незваный гость, был гостиной. Однако сейчас комната имела совершенно бесприютный вид — тут и там в беспорядке разбросаны самые неожиданные вещи: бельё, одежда, разорванные книги, под ногами хрустели осколки разбитого зеркала, несколько стульев валялись сломанными, словно кто-то в ярости разбил их об пол. Даже обивку небольшой кушетки, и ту неизвестные злодеи вспороли безо всякой жалости — наружу сиротливо торчали пружины и клочья соломы. А в центре комнаты, безвольно раскинув руки, лежал мастер-зеркальщик. Пятно крови растеклось по половицам. Плохо дело — кровь совсем чёрная, стало быть, пырнули точнёхонько в печень.

Однако старик был ещё жив и, увидев стоящего на пороге незнакомца, умиротворённо улыбнулся. Кровь из раны уже сочилась медленно, словно нехотя, было ясно — жить несчастному осталось считанные минуты.

Торой склонился над страдальцем — тот беззвучно открывал и закрывал рот, силясь что-то сказать. Наконец, собрав остатки сил, мирарец забормотал:

— Зеркало… забрали… У Клотильды… взял… в раму вставить… Красивую сделал… резную… А… эти… забрали…

Поняв, что старик бредит, волшебник осторожно похлопал его по щеке:

— Кто? Кто «эти»?

Во взгляде мастера, подёрнутом пеленой боли, появилось некое подобие осмысленности:

— Я — Баруз… Кто… ты? Как… вошёл?

Незваный гость терпеливо, с расстановкой, повторил свой вопрос, давая краткое пояснение произошедшим событиям:

— Баруз, на тебя напали какие-то люди и забрали зеркало. Кто они были?

Торой подумал, что ответа не последует — зеркальщик уже отходил, черты лица истончались и заострялись, однако старик мотнул головой:

— Не… люди…

— Не люди? Эльфы?

Совершенно огорошенный, маг застыл с вытянутым лицом. Бред! Эльфы и нож под рёбра? Фи… Бессмертные эстеты нашли бы куда более изящный и менее болезненный способ отобрать жизнь. Например, мгновенный яд. Или, в худшем случае, стрелу с красивым опереньем. Вообще, чушь какая-то получается — неужто целый город усыпили, чтобы зеркало украсть?

— Не может быть… — пробормотал Торой.

Несчастный зеркальщик, каким-то чудом ещё державшийся, пробормотал, едва слышно выплёвывая слова:

— Не эльфы… Кхалаи… И… ведьма. — На последнем слове силы покинули мастера, он запнулся, слабо и прерывисто дыша.

Смотреть на то, как старик умирает, было больно — сколько могучей воли жило в этом человеке, как стоически держался он у страшной черты между мирами! Молодой волшебник сжал холодеющую ладонь Баруза — всё-таки легче умирать, когда рядом есть хоть кто-то сопереживающий. Увы, ничем иным помочь зеркальщику было нельзя.

Старый мастер слабо ответил на пожатие, призывая собеседника наклониться ниже. Торой опустил голову едва ли не к самым губам — от сказанного Барузом могло зависеть очень многое.

— Ведьма… сказала… зеркало… волшебное. — Старик едва двигал коснеющим языком, силы покидали его. — Время уходит… Вот.

Остывающей рукой Баруз неуклюже пошарил у пояса, извлёк откуда-то карманные часы и с неожиданной силой притянул к себе Тороя:

— Следи… за временем.

Зеркальщик вложил в ладонь мага часы:

— Моя семья… в соседнем… переулке… Кхалаи… убьют…

Старик запнулся и, хотя глаза уже совершенно остекленели, губы настойчиво пытались выговорить последнюю просьбу. Наконец, хватка морщинистых рук, вцепившихся в волшебника, ослабла — несчастный Баруз обмяк, на восковом лице замерло выраженье мольбы и страданья.