«Господи! Кто как на старости лет с ума сдвигается!» — охнула про себя Ника, а вслух деликатно заметила:
— Да-а-а, эксклюзивный у тебя поклонник был.
— И не говори, Никуся, — охотно согласилась Любовь Эмильевна. — Вообще фантазер и выдумщик он был отменный. Ты знаешь, как он меня иногда на свидания приглашал? Смотрю я свой любимый сериал по кабельному телевидению и вдруг вижу внизу экрана «бегущую строку»: «Гражданку Л.Э. Лосовскую ожидают субботним полднем в синей дали…»
— Где-где? — изумилась Ника.
Любовь Эмильевна улыбнулась.
— «В синей дали» означало, что он будет меня ждать у магазина «Синенький» — есть у нас такой в одном дальнем районе… А в газетных объявлениях я иногда такие обнаруживала: «Поздравляю Любашку и Илюшку с первыми подснежниками. Приглашаю в ближайший уикенд съездить за город. Целую ручки и лапки. Ваш Б.» — Немного помолчав, она заговорила снова: — Борису даже меня удалось заразить своим озорством. А я ведь всю жизнь совсем другой была. И лишь с Боренькой что-то во мне развернулось. Он учил меня жить легко — в хорошем смысле этого слова… Ты, внученька, американский фильм «Титаник» смотрела?
Ника кивнула.
— Так вот, «Титаник» — это не просто мелодрама о гибели знаменитого корабля. Это еще и удивительная история преображения светской барышни в отважную зрелую женщину… А случилось с ней это потому, что она встретила паренька, который открыл ей иной мир, мир свободы от глупых условностей… Вот и со мной тоже на старости лет преображение произошло. Оно и помогло мне после внезапной Бориной смерти не согнуться. Хоть и случился этот инфаркт сразу после похорон, но душевно я все-таки выстояла… Ты понимаешь меня хоть немного, Никуся? Или для тебя, молодой, это сплошное занудство?
— Да, Ба, понимаю. Даже больше, чем ты думаешь… Я ведь не такая уж и маленькая, — отчего-то смутилась Ника. Наверное, от той невыразимой светлой печали, которая была в словах Любови Эмильевны.
Пока бабушка мыла посуду после завтрака, девушка переместилась в гостиную и по-новому рассматривала фотографию Бориса Сергеевича Романова. После рассказа Любови Эмильевны она испытывала к нему какое-то трепетное уважение…
Рядом с фотографией на бабушкином серванте лежала толстая тетрадь в мягкой аквамариновой обложке. Ника приоткрыла ее и, увидев незнакомый строгий почерк, прочла первые фразы:
Когда я заглядываю к нему в комнату, он сидит, неуклюже сгорбившись, и строчит на швейной машинке очередной дурацкий подклад для очередной дурацкой шапки. На его затылке петушится тот же вихор, что и двадцать лет назад. Я будто вновь слышу недовольный голос бывшей жены: «Пригладь космы, не сутулься, как старик. Ничего-то у тебя не получается!»
Сколько раз я объяснял ей, что так нельзя разговаривать с нашим мальчиком, что это развивает в нем слабоволие. Она же только отмахивалась и продолжала пилить его день за днем…
А ведь в нем было столько хорошего! Сам физически не очень сильный, Гоша всегда заступался за слабых. Не случайно ведь и на юридический факультет в университет поступил. Хотел адвокатом стать, чтобы защищать людей с помощью закона. Но, понаблюдав взрослую жизнь, разочаровался в выбранной профессии и стал неприкаянно болтаться по жизни.
Надо было мне почаще его к себе приглашать, побольше в письмах к нему мыслями о жизни делиться…
Услышав за спиной шаги, Ника торопливо захлопнула тетрадь и смущенно взглянула на вошедшую бабушку.
— Извини, Ба, я тут без спросу залезла в чью-то исповедь…
— Это Боренькин дневник, — сказала Любовь Эмильевна. — Я сама хотела тебе предложить почитать его… Ты ведь всегда любила тайны разгадывать, а Боренькина смерть тайной и осталась. Вот я и подумала: может, у тебя после чтения дневника мелькнет какая-нибудь догадка о причинах взрыва?
— Хорошо, Ба, я обязательно почитаю. Борис Сергеевич был, по твоим рассказам, замечательным человеком. Мне он очень симпатичен. А как к тебе попал его дневник?
У Любови Эмильевны опять потемнели глаза, но она удержалась от слез.
— После взрыва в домике почти вся обстановка сгорела. Уцелел лишь холодильник. А в нем, помимо банок с соленьями-вареньями, почему-то стояла металлическая шкатулка. Я ее и до этого видела, Борис говорил, что она досталась ему от покойной матери. И, представь себе, девочка, в шкатулке оказалась эта свернутая в трубочку тетрадь.
— Оригинально! — пробормотала Ника. — Но почему же он ее в холодильнике хранил?
— Я уверена, что он поставил туда шкатулку от рассеянности, — пожала плечами Любовь Эмильевна. — Он не был настолько экстравагантен, чтобы делать подобное специально. Но рассеян был, это точно. Задумавшись, мог в суп вместо соли питьевой соды бухнуть, — она улыбнулась сквозь непролившиеся слезы. — А однажды я обнаружила в стиральной машине его очки, которые он разыскивал до этого несколько дней. В другой раз в морозильнике того же холодильника наткнулась на электробритву и поняла, почему он ходит ко мне на свидания небритым… Тогда он все шутил, что двухдневная щетина нынче в моде… В милиции обрадовались, когда дневник нашли. Думали, что там Борис про врагов своих каких-нибудь написал. Ан нет! Ничего такого в дневнике не было. Потом они вычислили, что «Любочка», которая там упоминается, это я, ко мне с расспросами приставали. Да только чем я могла расследованию помочь? — Любовь Эмильевна тяжело вздохнула, но потом опять улыбнулась: — Знаешь, Никуся, когда следователь мне дневник отдавал, то сказал, что нашей любви завидует… Но вот и кончилась наша любовь…
— Любовь не может кончиться, — быстро сказала Ника, не зная, чем утешить расстроившуюся бабушку. — Я уверена, что вы еще обязательно встретитесь!..
Пожилая женщина вытерла слезы, помолчала и после паузы снова заговорила:
— Я не знала о том, что Борис пишет дневник и уж конечно предположить не могла, что он столько написал в нем обо мне — обыкновенной немолодой женщине… Эту тетрадь следователь мне в больницу принес. Я Боренькины слова читала, в себя впитывала… И плакала. Он о своей любви ко мне писал, а я ответных слов сказать ему уже не могла…
— А что за следователь вел дело Бориса Сергеевича? — деловитым тоном поинтересовалась Ника, чтобы увести бабушку от опасной темы. — Как его фамилия?
— Ой, Никуся, я ведь ее уже забыла. Помню только, что какая-то редкая и смешная… Как же его величали-то? — призадумалась Любовь Эмильевна.
Во время обеда взгляд Никиной бабушки задержался на вазочке с конфетами, стоявшей на кухонном столе.
— Ой, тепло, тепло: сладкая у следователя фамилия была…
— Сахаров, Сахаревич, Цукерман? — попыталась помочь бабушке насторожившаяся внучка.
— Нет, не то! — отмахнулась Любовь Эмильевна. — Карамелькин, Ирискин, Мармеладов?
«Ну, это уж явный перегиб! — хмыкнула про себя Ника. — Неужто с юрфаковских конвейеров Мармеладовы пачками выходят?!»
— Горячо! — воскликнула вдруг Любовь Эмильевна с таким лицом, словно на «Поле чудес» СВЧ-печку выиграла. — Майор Зефиров! Зефиров его фамилия! Это ж надо, чудо какое! Его в детстве, наверное, «зефирчиком» называли…
— Ну, поздравляю, Ба, молодец, не подводит тебя память! — обрадовалась Ника. — Хотя я бы, конечно, в любом случае этого сладкого следователя разыскала. Сейчас наведаюсь в отделение милиции и побеседую с ним. Может быть, пока ты в больнице лежала, в деле что-то прояснилось… А тебе сейчас с твоим слабым сердцем волноваться нельзя. Ступай-ка лучше на свой балкончик и какой-нибудь легкий роман почитай…
Любовь Эмильевна вняла внучкиному совету и удалилась на тенистый балкон, превращенный стараниями Бориса в уголок райского сада. Здесь, под синеоким вьюнком и розовыми мальвами, уютно разместились плетеные кресло и столик. В жаркие летние дни на балконе было не так душно, как в комнатах, а цветочный аромат пробуждал лирические чувства.
Глава 8
Ника ехала в трамвае по длиннющему Ленинградскому шоссе города Ангарска. Вот промелькнул слева универсам «Ленинградский», справа и позади остался ресторан «Белые ночи»… «Неужели меня так быстро ностальгия по Питеру одолела? — удивилась девушка. — Мерещится Бог знает что…» На первом этаже ее питерского дома был ресторан с таким же названием. Но тут краеведческие познания, почерпнутые из давних бабулиных рассказов, всплыли со дна Никиной памяти. Все совпадения объяснялись просто. Сибирский город Ангарск проектировали ленинградские архитекторы, и это отразилось в названиях некоторых его улиц.