- А я его хороший знакомый, - и он гордо доложил всей компании. – Андрей Игоревич у нас лучший тренер по плаванию.

Мужики заохали, загордились земляком, кто-то похлопал заулыбавшегося брата по плечу. А Дима тут же продолжил атаку:

- Он ведь говорил, что его брат вырастил, - хлопнул себя по лбу парень, сокрушаясь на собственную забывчивость и заговорщицки понизил голос. – Я тогда сейчас в магазин по-быстрому и всё вам расскажу. Чаем-то напоите?

Андреев брат оживился при слове «магазин» и, крикнув Диме вдогонку «горяченькую возьми», тут же заважничал перед собутыльниками:

- Эвона как! Уважают! Лучший, говорит, во всей Москве! – и он поднял указательный палец, а мужики закивали и углубились в воспоминания об «Адрейке, когда он ещё во-от такой был».

Дима настойчиво потащил Андреева брата в квартиру, отдав мужикам на откуп бутылку "Столичной". Пройдя в дом, парень увидел то, что и ожидал – халупа одинокого алкоголика. Ремонт был сделан лет двадцать назад. Такие краски и обои можно увидеть только в музее. Доски на полу протёрты до дыр, потолок серый и облупившийся. На запах Дима постарался внимания не обращать, удивившись, однако, зелёному пупырчатому алоэ на широком подоконнике с отслоившейся краской. Мебель была куплена явно ещё до Горбачёва, а холодильников таких Дима не видел даже у бабушки в деревне. На нём было написано «ЗиЛ» и ручка у него была как большой металлический рычаг. Не прекращая улыбаться, парень прошёл на кухню и начал выставлять на стол гостинцы, возбуждённо спрашивая, где тарелки, стаканы и чайник. Из пакета появились две бутылки Столичной, батон белого хлеба, шмат розовой пахучей докторской колбасы, пластиковая баклажка Кока-Колы и пара шуршащих пакетов с чипсами. Мужик, увидав гостинцы, засуетился, закрутился по кухне, хлопая покосившимися дверцами шкафчиков с вытертым рисунком.

- Ну, за знакомство! – Дима поднял рюмку, чокаясь с хозяином квартиры. К тому моменту они уже познакомились, брата звали Олег.

В Димины планы не входило напиться, и он заранее позаботился об этом, поставив рядом с собой высокую щербатую чашку с водой из чайника. Пользуясь невнимательностью своего «собутыльника», он щедро лил себе в рюмку кипячёную воду, тем более, что Олег не сильно утруждал себя обязанностями хозяина и за гостем не ухаживал. Целенаправленно напаивая Олега, Дима старался не думать о том, что это гадко – у него была цель. То, что Олег не имеет понятия, где искать Андрея, было выяснено почти сразу. Но Дима хотел знать всё, что касалось его любимого мужчины, и интуиция говорила ему, что спившийся брат Андрея - лучший источник, который у Димы сейчас есть. К слову сказать, и единственный источник. Влив в мужика вторую бутылку, Дима понял, что Олег уже в нужной кондиции. Только бы не вырубился раньше времени! Глаза мужика остекленели, голова иногда запрокидывалась назад, будто шея её не держала. Олег меланхолично жевал чипсы, приподнимая брови, вроде как прислушиваясь к каким-то голосам в своей голове. Дима нарочито громко вздохнул.

- Да-а, вот ведь, какой у тебя неуловимый брат-то, а, - покачал головой гость. – Я ведь к нему со всей душой – а он бац и пропал. И не звонит, не пишет...

Дима поджал губы, иллюстрируя окосевшему собеседнику всю свою печаль. Он чувствовал, что Олег не так прост, что что-то сквозит в его взгляде, когда он говорит об Андрее. Какая-то болезненная тоска и страх. И наконец, спустя минут десять после последней рюмки, Дима дождался.

- Да-а… Он такой… И всегда таким был…

Олег перевёл глаза на оконное стекло, но было понятно, что сейчас он ничего не видит. Он говорил невнятно, некоторые слова проглатывал целиком. Дима придвинулся к Олегу, чтобы услышать всё, ибо было понятно, что сейчас он узнает об Андрее нечто важное, что поможет, наконец, расставить всё по своим местам. Он молчал, боясь спугнуть говорящего.

- Я ведь тогда после армии пришёл, а он на меня своими глазищами… как у рыбы... Мамка-то померла, меня домой раньше отправили, в дембель... Похоронить же надо, ну... А ему двенадцать только... Отец-то ещё до этого помер… Хм-м, помер… Трепались тогда бабы, что не сам он с лестницы упал... Андрейка за мать-то сильно отца ненавидел, и мог, наверное... Хотя ведь отец-то тоже не просто так её гонял, шалаву, царство ей небесное... Ты вот посмотри на меня и на Андрея!.. Ни на отца, ни на мать не похож... Как инопланетянин… Как ангел… Все им любовались…

Олег взял со стола сигарету, прикурил с четвертой попытки. Руки хаотично дёргались, на стуле он держался только благодаря тому, что навалился всем телом на стену справа, а сзади его поддерживала спинка.

- Нагуляла она его, и отец это видел. От осинки не родятся апельсинки! – он зашёлся смехом, переходящим в нехороший кашель. – А она уж Андрейку люби-ила, ласкала, баловала... Да-а... Я когда пришёл, с армии-то, как увидел его... Думаю, не отдам! Оформили всё, чин чинарём, опекунство, всё законно!

Олег заволновался, будто споря с кем-то, оспаривавшим законность его прав на брата.

- Сразу на работу устроился, не пил, в дом баб не водил… Мда-а, баб… Да ты же видел его!

Мужчина вскрикнул, уставился Диме в глаза, ища понимания.

- Это же демон, скажешь нет?.. - и он потянулся к шее, вытаскивая из-за растянувшегося ворота задрипанной майки оловянный крестик. Нервно сжал его в ладони, лихорадочно облизывая шершавые губы. – Я не виноват! На него люди в городе головы выворачивали... Пару раз чуть не своровали прямо на улице... Дьявол послал мне его во искушение…

Олег закрыл ладонью рот, будто пытаясь заткнуть себя. Дима боялся пошевелиться, до последнего не веря, к чему идёт этот рассказ. Из последних душевных сил попытался изобразить понимание на лице, чтобы Олег не замолчал. Мужчина опять осоловело посмотрел в окно, язык его уже почти не слушался.

- Я вообще, кроме него, никого не видел тогда... Да и потом... Никто мне не был нужен… А он… Никогда я не знал, что у него в голове. Только смотрел на меня так серьёзно, как дети не смотрят, а я по этим глазам с ума сходил... И когда я... Он же не сопротивлялся совсем!

Дима закрыл глаза, пытаясь унять сумасшедший ритм сердца. Его замутило. Но Олег не видел ни Димы, ни кухни, никого. Он был целиком в своих воспоминаниях.

- Никогда он меня не отталкивал, никогда... Я после первого раза плакал, прощенья просил... А он только смотрел этими грёбаными глазами и по голове меня гладил... Ни упрёка, ни слезинки... И я не смог остановиться... Но боялся всё время, Господи, как же я боялся... Что узнают, что заберут его у меня, что он сам сбежит… Каждый день домой мчался после завода, боялся, вдруг его нет уже, вдруг ушёл, бросил меня...

Окурок рассыпался в пепел и обожжённую бумагу. Олег посмотрел на свои жёлтые пальцы.

- А после восьмого класса, прям на утро после выпускного, он мне сделал ручкой... Заранее подготовился, я потом догадался... Подал заявление в какой-то ваш спортивный… там ведь это… как его, блядь… общежитие... Записку оставил, дескать, в город уехал, не ищи…

Дима резко встал, чувствуя, что его сейчас вырвет. Еле добежал до унитаза, склонившись в рвотных судорогах. Его немилосердно скручивало, до рези в животе, да так, что он не мог вздохнуть. Он вцепился руками в обод унитаза. В голове пульсировала боль, всё тело лихорадило. Такое безжалостное столкновение с кошмаром, о котором он мог только читать в газетах и слышать по телевизору, вырвало ему сердце, оставив в груди поломанные рёбра. Между приступами рвоты, его били истеричные слёзы - на него словно опустилось чёрное, беспросветное горе. Диме казалось, что уже ничего не вытравит этот привкус желчи у него во рту, он никогда не сможет забыть того ужасного, до шевеления волос на затылке, открытия. Он повис на раковине, пытаясь умыть лицо. Из глаз текла солёная вода, и он никак не мог её контролировать. Кое-как придя в себя, Дима направился на кухню, стукаясь о проёмы и косяки – его сильно качало, словно на палубе. Олег лежал головой на столе и, судя по неестественно свешанной руке, был в полной отключке. Дима встал над обмякшим телом, понимая, что когда адвокаты говорят о состоянии аффекта, они имеют в виду именно это его текущее состояние. Мразь! Педофил! Насильник!