— Ну, если серьёзно… — Влада внимательно посмотрела на него. Она была не совсем адекватна, поэтому сказала всё, что думала: — Я перечислила всех этих персонажей, потому что ты действительно на них похож. Ты какой-то эфемерный, не знаю даже, в чём дело. Черты лица у тебя странные, хотя, по-моему, красивые, но не каждый это поймёт. В них реально есть что-то неземное. Я никогда не видела у мужчины таких изящных черт. А ещё у тебя удивительный голос. Он такой нежный и мелодичный, и в нём есть очаровательные низкие нотки, но он какой-то… бесполый. Ангельский. А ещё у тебя своеобразная грация. Ты так интересно убираешь волосы с лица… Я уже молчу про сами волосы. И про тонкие пальчики… Слу-у-ушай… — она ещё пристальнее рассмотрела его. Он терпеливо ждал и слегка улыбался уголком губ. Вместо страха и отвращения в её глазах появилось любопытство, а значит, всё в порядке. — Не может быть. Я, видать, совсем зациклилась на этом долбанном убийстве, раз ничего не заметила!

— Да. На самом деле это был мой старый костюм. До операции меня звали Елизаветой. Терпеть это имя не мог.

— Я не очень в курсе, но мне казалось, что у нас очень трудно добиться разрешения на такую операцию. Что почти всем без разбора отказывают, потому что нет какой-то стандартной процедуры обследования, и связываться не хотят, тем более, с молодыми.

— А мне и отказывали. Восемь раз. Уж к чему только не цеплялись. То тесты их не устраивают, и даже не скажут, что не так. То волосы у меня подозрительно длинные, то кольцо на пальце, плевать, что оно мужское. А чего это я в школе с девочками дружил, непорядок. А то и просто я симпатичная и шла бы и искала лучше мужа себе. То истерический радикал у меня слишком выражен, то просто иди нафиг. И вообще, будешь доставать, положим тебя сюда полечиться. В любом случае, поживи-ка ещё пару лет, как мужик, потому что мы тебе не верим, что ты всю жизнь так живёшь, а наши мозгоправы пока будут полоскать тебе мозги, уговаривая оставить всё, как есть. А я в то время сам учился в медицинском, много чего на эту тему нарыл, выискал знающих людей… Короче, в итоге знакомые из Америки помогли дотуда доехать и сделать операцию там. Это ещё опупея, как я тут документы менял. Я в ту пору уже закончил учёбу и работал (правда, не в медицине, а то где бы я взял денег на операцию), но с работы меня с перепугу погнали. Вот я и устроился продавцом, там ты меня и нашла. Теперь подумываю, как бы всё-таки доучиться и стать хирургом… Но, чувствую, мне никто не доверит свою тушку — я ведь такой страшный и неправильный.

— Ну да, все будут бояться, что ты им коварно пол поменяешь, пока они спят. Расскажи поподробнее, с чего всё началось-то? А как люди вокруг реагировали? Родители? — Влада теперь разглядывала его так, как будто он был ювелирным изделием, а она восхищалась виртуозной огранкой. Ему стало немного неуютно. Но хоть отвлеклась от самоедства, и то хорошо.

— Ну, об этом можно говорить до бесконечности. Ты либо можешь представить себе, что такое с детства ощущать себя не в своём теле, либо не можешь. Этого не объяснить. Большинство людей не могут. Я уже года в два смутно чувствовал, что что-то со мной не то, ещё даже не зная, как я устроен и называюсь. И никто вокруг, конечно, не мог понять меня. Родители, по-моему, до сих пор убеждены, что я перестану «капризничать», поменяю пол обратно и выйду замуж… В детстве-то было ещё ничего, так как от дурацких платьиц, в которых нельзя было лазать по деревьям, я довольно быстро отделался и ходил в джинсах. Мне было одинаково интересно играть и с мальчиками, и с девочками. То, что иногда нападало дикое ощущение ужаса и тоски, особенно по ночам, я старался игнорировать. А все эти вечные «ты же девочка» у меня вызывали только недоумение, так как я вовсе не был в этом уверен и не понимал, нафига к этому стремиться. Просто название, не лучше и не хуже других. Мальчиком я, кстати, тоже быть особо не хотел. В первой школе так я вовсе рад был, что я не один из них, потому что общаться с этими неандертальцами не смог бы, и у меня бы не было друзей. Ну, ты сама помнишь — девочки сидят себе на подоконнике и беседуют за жизнь, а мальчики с рёвом носятся по коридору, сталкиваясь друг с другом, валяются по полу, играют в футбол пиджаками и ботинками, пытаются сломать двери головой товарища и возят друг дружку за ноги по паркету, а потом ходят лохматые, потные, грязные и оборванные, с красными рожами. И так до девятого класса. И это бы ладно, если бы они при этом не пытались «проявлять интерес» путём попыток, например, поймать девочку и ткнуть её лицом в грязный сугроб, привычки щипать и тыкать до гематом и привязывать за косички к стульям, бить по лицу и в живот при попытке самозащиты, а также плеваться жвачкой в волосы, обзываться последними словами, плохо представляя ещё их значения, и передразнивать на уроках противным писком…

— Что характерно, многие вполне взрослые люди продолжают «проявлять интерес» приблизительно таким же способом, только уже в других масштабах, — не удержалась и перебила Всевлада. — Потому что и учителя, и родители (мальчиков, конечно), ничего особенного в этом не видят. Они же ма-а-альчики, что с них возьмёшь, им ничего нельзя объяснить. А вы же де-е-евочки, должны быть «мудрее» и всё терпеть. И вообще «Мой Петя слов-то таких не знает, и дома он очень хороший мальчик, всегда приносит бабушке тапочки, и кормит котика почти каждый день, поэтому ну не мог он просто так сломать этой Кате палец, наверное, она его чем-то спровоцировала. Что она вообще делала на перемене в коридоре, сидела бы в классе — всё бы в порядке было».

— Зато вот меня всё время вызывали к директору и полоскали мозг. Потому что я-то считал, что делать что-то, всё-таки, надо, и непонимающим человеческий язык надо объяснять на их языке. Поэтому я не плакал и не возмущался, а просто неожиданно бил по морде. Меня быстро начали бояться, ибо возникал когнитивный диссонанс, но я же заступался за других. Учителя и родители были в ужасе, как это, девочка дерётся! И кудахтали, и грозились, и пытались вразумить, но я никак не мог понять, с какой стати я должен стоять в сторонке и смотреть, как кого-то обижают и он плачет. Счастье, что потом я перешёл в лицей, а туда умственно отсталых не брали, так что местные парни были поспокойнее, хоть и тоже слегка нелепые.

— Мне это всё тоже очень знакомо. Вот только драться я совсем не умела, поэтому мне вечно выкручивали руки и потом было досадно,— поморщилась Влада, закуривая пятую сигарету.

— Жалко, что мы с тобой не встретились уже тогда… В общем, настоящие проблемы начались лет с одиннадцати. Постоянная жестокая депрессия и желание удрать из собственного тела. Я всё это ненавидел, меня оно пугало. Я был довольно симпатичной, стройной девочкой, но просто не мог себя видеть, мне всё казалось лишним и смешным. Красивое, но чужое. В то же время в других девочках мне всё то же самое нравилось. Когда начался «этот кошмар», мне вообще казалось, что нормальная жизнь закончена. Я знаю, что многим девушкам тоже так казалось, но они привыкали, а я — нет. Когда ко мне приставали мужики, меня просто тошнило от них. Я огрызался и чудом избегал неприятностей. В универе народ был адекватный, понимающий, только поначалу некоторые отнеслись настороженно, потом привыкли. Там я даже с некоторыми парнями дружил, найдя неожиданное понимание. Другие парни меня аккуратненько обходили стороной, но не трогали никогда. А вот те хорошо известные тебе тупые и ущербные самцы, что вообще не считают людей женского пола за людей, отказываются слышать их и воспринимать всерьёз, а отчаянно пытаются «поставить на место», унизить и задавить — те при виде меня окончательно теряли человечий облик и начинали брызгать всеми жидкостями организма и пускать пар из ноздрей. Они не понимали «что это, нафиг, такое», а аргументы вроде «да ты вообще не женщина и никто тебя замуж не возьмёт» на меня, по понятным причинам, не действовали. Меня как только не называли и чего только мне не говорили. Начиная с того, что женщина в мужской одежде — ведьма, а не сжечь ли её на костре, и заканчивая предложениями прямо счас показать мне, что такое «мужская любовь». Один раз даже пытались раздеть. Ладно, это было на улице. Но подобные уроды были даже среди преподавателей. Меня, правда, быстро оставляли в покое, но чего они только ни плели, а я ведь за своих однокурсниц готов был их загрызть. А ещё была «военная кафедра», припёрся солдафон и сначала заявил, что, мол «я смотрю, юношей тут — как эритроцитов в моче», а потом два часа орал на тех самых юношей, что они не бабы и тут не церковно-приходская школа, поэтому «чтоб в следующий раз причёска была, как у меня». Изуродовал, короче, их всех. Меня на этих парах вчетвером держали, чтобы я ему не врезал. Так что я очень хорошо понимаю, что такое твоя «рожновщина»! Я ничуть не жалею, что не родился мужчиной сразу — неизвестно, что бы из меня тогда выросло. Но я был женщиной и всё испытал на себе. Некоторым из таких петухов тоже неплохо бы пожить в шкуре женщины — всего пары дней хватило бы, чтобы вправить мозги навсегда. В общем, во время учёбы я окончательно решил стать мужчиной, не чтобы кого-то унижать, но чтобы помогать проявить и защитить себя. И чтобы хотя бы у одной, моей любимой, был человек, который во всём поймёт и никогда не обидит. И будет полностью безопасен для неё, что немаловажно. Будет действительно любить, а не использовать! Со мной можно быть свободной и наслаждаться жизнью, творить и узнавать мир, не боясь, что эту возможность у тебя вдруг отнимут. А меня ведь одна девушка в прошлом году из-за этого и бросила. Нашла какого-то плохонького мужчинку и родила уже. У меня до сих пор в голове не укладывается: для меня самого не было ничего страшнее, и я не верю, что она могла этого искренне хотеть. Это от незнания, или от привычки не задумываться и жить, как все… А ты что об этом думаешь? Я тебя не пугаю?