— А-ту, а-ту, улю-лю! — в восторге закричал Генка и побежал к берегу.
Коритозавр неторопливо повернул к нему морщинистую морду. Выпученные глаза равнодушно глянули куда-то мимо. Генка почувствовал, как неприятный холодок пробежал по спине, но тут коритозавр опустил голову и скрылся под водой. Второй коритозавр посмотрел на Генку и тоже нырнул. Вода забурлила, и спустя секунду никого не было видно.
«Испугались! Тут вам не какое-нибудь пресмыкающееся, а человек, царь природы!» — с гордостью подумал Генка и презрительно сплюнул в озеро.
Вскоре снова напомнила о себе жажда. Генка оглядел берег и решил, что скорее всего ручей с пресной водой можно встретить где-нибудь у начала спадавшей к озеру болотистой низинки. Опираясь на палку, он направился к зеленеющим невдалеке папоротникам.
Было около полудня. С безоблачного неба немилосердно палило солнце. Ветер стих. Изнемогая от жары, Генка дотащился до болотца и там действительно нашел неширокий ручей, струящийся в тени развесистых папоротников. На всякий случай поломав папоротники палкой, он спустился к ручью и, упершись руками в кромку сырого берега, жадно напился. Вода была холодная и пахла прелыми листьями.
Генка вгляделся в илистое дно, но рыбы не увидел. Только зеленая ящерица с приплюснутой головой и неровными зубьями костистого спинного гребня плавно скользнула возле поверхности воды и, суетливо перебирая лапками, вылезла погреться на камень.
Генка бросил в нее комок земли. Ящерица надвинула на глаза роговые пластинки и замерла. «Не боится»,- с уважением подумал Генка, хотел было толкнуть ящерицу палкой, но передумал и поднялся на ноги.
Какая-то птица пролетела над ручьем и резко спикировала в заросли хвощей.
«Утка!» — почему-то решил Генка и вдруг вспомнил, что, кроме нескольких орехов, он еще ничего не ел.
«Эх, рогатку бы сюда!» -вздохнул Генка и, чтобы хоть узнать, что это за птица, стал осторожно подкрадываться к хвощам.
Неожиданно он увидел птицу почти рядом. Погрузив голову в воду, она искала что-то на дне ручья. Без долгих раздумий Генка запустил в нее палкой. С хриплым криком птица подскочила и, волоча сломанное крыло, заковыляла по берегу. В несколько прыжков Генка догнал ее и добил камнем.
Но это была не птица. Прямо из кожистых, как у летучей мыши, крыльев торчали скрюченные жабьи пальцы. Сзади крылья тоже срастались с ногами, голыми и кривыми. Но безобразнее всего была узкая голова с вытянутыми зубастыми челюстями, которые все еще сжимали разодранную ящерицу. «Птеродактиль»,- вспомнил Генка название летающего ящера. Он приподнял птеродактиля за крыло и с отвращением швырнул прочь.
«Выходит, я попал в мезозойскую эру — в эру ящеров,- невесело установил Генка.- И звери — ящеры, и птицы — ящеры, и даже эта, разодранная, не ящерица, а маленький ящер».
Он хмуро разглядывал окрестности, пока его не заставила обернуться какая-то возня позади. Возле убитого птеродактиля уже суетилось несколько мелких ящеров. Прыгая на задних лапах, они рвали острыми зубками голубоватое мясо и отталкивали друг друга. «Вот где капиталистические замашки!» — философски заметил Генка и, размахивая палкой, зашагал по песку к темнеющему за холмом лесу.
В лесу царил полумрак. Высоко к небу тянулись стройные, словно подстриженные, кипарисы. Чуть пониже широко раскинули мохнатые ветви голубые пихты. Под ними гигантскими клубками змей извивались араукарии с мелкими глянцевитыми листочками и шершавыми серыми стволами. Над самой землей курчавились густые кустарники.
Генка отыскал в тени небольшую прогалинку и улегся на жесткую траву. Сильно хотелось есть. В животе урчало. Нужно было что-то предпринимать.
Немного передохнув, он поднялся и пристально стал разглядывать деревья. Но ничего съедобного не попадалось на глаза.
Было о чем призадуматься. Вообще-то Генка мог вернуться в эру млекопитающих и попробовать убить какого-нибудь зверька или на худой конец поискать в лесу плодов и ягод. Но ему не хотелось покидать мезозойскую эру, так и не встретив огромных, почти тридцатиметровых бронтозавров и похожих на живую гору диплодоков — гигантских ящеров, рисунки которых он видел в книге «По путям развития жизни».
Пришлось изобретать, чем бы утолить голод. Он вспомнил, как недавно (нечего сказать — недавно!) ездил с отцом за город, в лес. На каждом шагу им попадались разные грибы и ягоды. Здесь ничего этого не было и в помине. Что же касается мяса ящеров, то Генка не знал, можно ли его есть. Кроме того, как только он вспоминал отвратительного птеродактиля, которого разрывали маленькие ящеры, у него вообще пропадал аппетит к мясной пище. И вдруг его осенило. «А ведь рыба — древнейшее животное! — вспомнил он и хлопнул себя по лбу.- Рыбы появились задолго до мезозоя, следовательно, должны быть и сейчас. Нужно только получше поискать их в ручье».
С этими мыслями Генка поднялся и, приспособив на голове два широких листа, соединенных черенками, снова зашагал по раскаленному песку к ручью.
Вооруженный своей испытанной снастью — рубахой с завязанными рукавами и воротом, он долго ходил вдоль сонного ручья. Рыбы не попадалось, зато в песке он нашел несколько яиц. Яйца были желтоватые, немного меньше куриных. Даже вблизи они сливались с песком, и, не наступи Генка на одно из них, он бы их так и не заметил.
Раздавленное яйцо оказалось свежим. «Вот так
Открытие! — обрадовался Генка.- А ведь ученые считают, что птиц в мезозое не было».
Искать объяснения ошибке ученых было некогда — голод давал себя знать. Собрав охапку полузасыпанного песком хвороста, Генка присел над ним с увеличительным стеклом, и вскоре почти невидимый при ярком солнечном свете огонь весело потрескивал над костром, а еще через десяток минут в тени бочкообразной пальмы Генка, обжигаясь, общипывал скорлупу и поедал печеные яйца.
Покончив с обедом, он спустился к ручью, напился и вдруг почувствовал неодолимое желание уснуть. Сказывалось напряжение долгих часов, насыщенных необычайными приключениями. Но лечь Генка не отважился. Первобытная пустыня с далеко не разведанным животным миром таила в себе множество опасных неожиданностей.
Он умыл лицо холодной водой и почувствовал себя бодрее. Однако отдохнуть все же не мешало. Больше всего для этой цели подходил крутой холм, у подножья которого очутился Генка, чудесным образом проникнув в мезозойскую эру. Неуклюжим, тяжелым ящерам трудно было бы подняться на него. Кроме того, с вершины холма скорее можно было заметить гигантских животных, если бы они появились поблизости.
Генка смочил увядшие листья своей импровизированной шляпы, нахлобучил ее на голову и снова (в который раз за этот день!) запылил по песку.
В неглубокой ложбинке он заметил еще несколько яиц. «Это будет на ужин!» — обрадовался Генка и рассовал яйца по карманам.
Между тем перевалило на вторую половину дня. Не слышалось ни дуновения. Раскаленный воздух дрожал над песчаными дюнами, из-за которых иногда поднимались безобразные морды мелких ящеров.
Обливаясь потом, Генка добрался до одинокой пальмы примерно на половине пути, раздвинул свисающие до земли широкие листья и в изнеможении опустился на песок. Яйца в кармане хрустнули. Генка ахнул, схватился за штаны и, почувствовав сквозь материю липкую жидкость, стал торопливо выворачивать карманы.
Треснули только два яйца. Одно из них упало на корень и раскололось. Скорлупки распались на две части, и на песок вывалилось маленькое скользкое тельце. Это был крохотный, недоразвитый ящер. Отчетливо различались тупая складчатая мордочка, голенастые задние и прижатые к груди короткие передние ноги. Тонкий хвост с уже заметными бугорками на месте будущих шипов был подвернут к брюшку и теперь неуверенно разгибался.
«Так вот что это за птица!» -растерянно подумал Генка и неожиданно для самого себя расхохотался. Он и сам не сказал бы, чего смеется. В его положении не было ничего смешного. И все-таки он хохотал, хватаясь за живот и хлопая себя по коленям. Долгое напряжение дикой, полной неизвестности обстановки прорвалось в этом сумасшедшем хохоте.